Когда революция сбрасывает старый режим, с ног на голову встает вся страна , иногда соседние государства, а в отдельных случаях и весь мир. «Эта революция угрожает нам всем», — признавались бледные от страха европейские монархи после штурма Бастилии в 1789. «Как нам справиться с большевистской опасностью?» — такова была основная забота западных стран после революции 1917г. в России. «Сколько у нас осталось времени?» — спрашивали себя коммунистические лидеры Европы, когда осенью 1989г. в Восточной Европе начался революционный процесс.
Смещение сербского диктатора не представляет угрозы для других европейских лидеров. Разве кого-то можно сравнить с Милошевичем, кроме президента Белоруссии Александра Лукашенко? Однако прибыли и убытки от балканской революции подсчитывают не только в Белграде, но и далеко от него.
В лице Милошевича Пекин потерял важную пешку на мировой шахматной доске, с помощью которой он мог дразнить Вашингтон. А вот московские дипломаты смотрят на этот регион другими глазами. Россия традиционно подчеркивает свое влияние в Юго-Восточной Европе, российские политики постоянно твердят приевшуюся песню о российско-сербской дружбе, миф о которой возник, собственно, только в первой половине 90-х годов. Если бы Тито еще был жив, то он мог бы подтвердить, какими напряженными были его «братские» отношения со Сталиным и Брежневым. И в более ранний период ситуация отличалась ненамного: во время антитурецкой революции 1804 г. сербская делегация отправилась в Россию за помощью — русский царь ответил отказом. И сегодня российская элита не смогла понять демократический порыв своего славянского «брата».
Лидер российских коммунистов обнаружил в белградской контрреволюции запах «марихуаны, водки и долларов». Министр иностранных дел России тоже действовал не очень ловко: Иванов прибыл в Югославию, чтобы… «по возможности, содействовать урегулированию ситуации», как раз в тот момент, когда восставшие штурмовали здание парламента. Действия России в Сербии не имели никаких существенных последствий. Иванов выступил в роли пресс-секретаря Милошевича, обнародовав его желание служить своей стране в качестве лидера оппозиции.
Владимир Путин, как и во время катастрофы «Курска», не пожалел времени, чтобы как следует обдумать внезапно сложившуюся новую ситуацию. Ни Белый дом, ни Ведомство федерального канцлера долгое время не могли связаться с российским президентом. В конце концов, тот признал победу сербских демократов, для которых… благословение русских «друзей» не имело уже практически никакого значения.
Выяснилось, что тесный союз между Белградом и Москвой является не более чем иллюзией. Слободан Милошевич всегда был очень ненадежным союзником для России, не выполнял достигнутых договоренностей и неоднократно обманывал президента Ельцина. Если при Коштунице Сербия однозначно будет ориентироваться на Запад, то России придется удовольствоваться весьма скромной ролью.
Американцы празднуют освобождение не только Сербии, но и своей зашедшей в тупик дипломатии: победа белградской оппозиции поможет им выбраться из собственной западни. Дело в том, что Милошевич не всегда был заклятым врагом Вашингтона... Благодаря его уступчивости переговоры в Дэйтоне закончились успешно. Американцы ошиблись, приняв его действия, продиктованные соображениями выгоды, за уступчивость давлению. Теперь расширится радиус влияния американской политики в Юго-Восточной Европе. Только пока неясно, будет ли это влияние нужно новому сербскому правительству. А требующее огромных затрат восстановление Сербии Вашингтон может спокойно передать в руки европейцев. Если речь заходит о восстановлении разрушенной экономики, тогда решающей силой в Европе оказывается ЕС, а не Америка. Соседи Сербии тоже выиграли от балканской революции, по крайней мере, в экономическом отношении. Их неустойчивые экономики терпели миллиардные убытки из-за санкций. После снятия эмбарго для Румынии, Болгарии и Македонии откроются кратчайшие пути на запад. Дунай будет снова связывать, а не разделять; сербские автобаны снова станут европейскими магистралями. Однако не все восторженно восприняли сербскую революцию. Республики бывшей Югославии уже адресуют новому президенту Сербии критические вопросы. Покончит ли он с политикой конфронтации, которую проводил Милошевич? Захочет и сможет ли Коштуница убедить боснийских сербов отказаться от планов отделения? Сможет ли он установить нормальные отношения с Хорватией? Смена сербского режима не станет началом новой эпохи, как было после французской, русской или восточноевропейской революций. Напротив, это — конец процесса, начавшегося в 80-е гг. с проведения реформ в Польше и падения Берлинской стены: агонии коммунизма в Европе. Милошевич уйдет, но и после его ухода старые вопросы останутся: «Как ЕС сможет добиться стабильности в Юго-Восточной Европе, и где следует проводить границы Европы?»
Печатается с сокращениями
