Усердная борьба Кремля с «оранжевой» угрозой завершилась успешно — «оранжевый» сценарий в России теперь вполне вероятен. Начиная с 2004 года, профильные властные институты и аффилированные с ними общественные и экспертные организации вкладывали в создание «оранжевой» угрозы всю душу, всю силу своего таланта. Кропотливый труд не пропал даром: «оранжевые» теперь есть, и с ними можно начинать сражаться, что есть силы. Возможно, хорошо бюджетированная борьба с «оранжадом» на руку обслуживающему власть персоналу, однако настоящим хозяевам Кремля вся эта мышиная возня точно ни к чему.
Скопище ОМОНа в центре города не способствует успешному бизнесу, пусть даже западные партнеры и равнодушны к факту нанесения побоев оппозиционерам. Если бы можно было обойтись без эксцессов, без них бы обошлись. Но это уже фирменный стиль власти. Создать проблему, чтобы потом ее решить; начать проект и, не закончив его, приступить к ликвидации последствий — вот фирменный стиль.
Но самая большая проблема в том, что «оранжевая» оппозиция является зеркальным отражением путинского режима, злой пародией на него.
«Другая Россия» идеологически всеядна? Так, а что, у современного Кремля есть какие-то явные идеологические предпочтения, если говорить не о лозунгах, а о политической практике?
«Другая Россия» только и жаждет дорваться до власти? Ну, а их оппоненты жаждут эту власть не отдавать. Мотив одинаков, просто люди с разных точек зрения на проблему смотрят.
«Другая Россия» неоднородна по своему составу? То же можно сказать и о путинской администрации (в широком понимании этого слова), этом аппаратном ковчеге, в котором помещаются и Чубайс, и «инфернальные чекисты». Кремль сам создал условия для роста «оранжевых» настроений. Обижаться, в общем, не на кого.
До недавнего времени существовало два вида оппозиции: «статусная» и «андерграундная». Первую составляли думские партии, а также отдельные политики и общественные деятели, в разные времена имевшие хоть какое- то отношение к власти. Пребывание в оппозиции не мешало им чувствовать себя частью российской элиты и пользоваться соответствующими преимуществами. Политика была отдельно, а жизнь отдельно: утром — в обставленный с любовью офис, а вечером — на заседание какого-нибудь клуба или на радио. Перетекание во власть и обратно не составляло большого труда: история лидеров СПС, хорошо поработавших в органах исполнительной власти, тому подтверждение. Коммунист Юрий Маслюков путешествовал из Думы в правительство и обратно, не испытывая особых политических неудобств.
«Статусная» оппозиция была не только кадровым резервом Кремля, но и важным элементом сохранения политической системы. Задействовались не только люди, но и идеи. В обмен на портфели, лидеры «статусной» оппозиции укрепляли власть, придавали ей определенную устойчивость и простор для маневра. По большому счету, это был клуб, внутри которого, конечно же, были конфликты и ссоры.
Оппозиционный «андерграунд», скорее, был способом самовыражения, защитной реакцией на несправедливо устроенный мир. Вряд ли пенсионеры из «Трудовой России» или юнцы из какой-нибудь радикальной группировки всерьез верили, что могут изменить режим или придти к власти. Об извлечении дивидендов и речи не могло быть. Оппозиционеры из «андерграунда» просто протестовали, зачастую находя на митингах и пикетах не только политических соратников, но и личных друзей.
До определенного момента «статусная» оппозиция и «андерграунд» были по определению враждебны друг другу. Им не то что объединяться — говорить-то, в общем, было не о чем.
Так бы они и жили в параллельных мирах, если бы власть не стала менять их местами. Низводить и укрощать тех, кто привык к мягкому креслу и уважительной телекамере. Выстраивать избирательное законодательство таким образом, чтобы у нелояльных элементов не было бы и надежды побороться за сохранение своего статуса. Устанавливать правила игры, при которых лояльность надо доказывать ежедневно и ежечасно. Возможность комфортного оппонирования была фактически упразднена.
В то же время шел процесс возвеличивания внесистемной оппозиции. Ее накачивали всеми возможными способами, показывая всю опасность для существующей политической системы. Несуразные, в сравнении с нарушением, тюремные сроки, показная жестокость при пресечении акций прямого действия — все это было доказательством страха (настоящего или показного) власти. Боятся — значит, уважают. Из способа социальной адаптации оппозиционный андерграунд превратился в реальную политическую силу.
У тех, кто боролся без всякого расчета на успех, появилась надежда.
Вот где-то на середине «статусная» оппозиция и «андерграунд» встретились, чтобы сформировать прaобраз большой «оранжевой» силы. Из этого вполне может ничего не выйти — политические таланты лидеров оппозиции хорошо известны и особого оптимизма их сторонникам внушать не должны. Нет пока и значимой социальной базы — ирония относительно числа участников «маршей несогласных» имеет определенное право на существование (другой вопрос, что их становится все больше, а митинги в Москве конца 80-х с меньшего начинались). Однако нет сомнений в том, что вот теперь-то власть будет еще усерднее противодействовать «оранжаду». Возможно, это позволит «Другой России» собирать уже по-настоящему большие митинги.
Победить «оранжевых» власть может, только частично демонтировав созданную систему контроля над всем, чем возможно.
Одно только упрощение и смягчение избирательного законодательства могло бы значительно изменить ситуацию в оппозиционном лагере. Возможно, в ближайшие годы мы узнаем, что нынешние обитатели Кремля любят больше — власть или ее атрибуты. Шашечки или ехать.
