К огда на прошлой неделе в Париже я посетил скромную, но благородную мемориальную церемонию в честь российской журналистки Анны Политковской — «безгранично смелой» женщины, по словам ее французского редактора, — это напомнило мне о другой посмертной дани, на которой я присутствовал почти 17 лет назад в Москве. В отличие от Политковской, великий ученый и защитник прав человека Андрей Сахаров не был убит, и дань, которую мы отдавали ему тогда, была похожа на празднование новой эры. Перевернулась новая страница, которая была полна неуверенности, но также и надежды на то, что Россия на пути к тому, чтобы стать «нормальной страной».
Возможно, именно эта страница закрылась с убийством Политковской. То, что оплакивала небольшая толпа интеллигенции, собравшаяся в Париже, — надежда на другую Россию. Мы хоронили коллективную мечту интеллигенции и демократов о России о том, что после долгой и холодной советской зимы, свобода и власть закона пустят корни и расцветут. Портреты Политковской, как отражение правды, звали нас назад в гораздо более темную действительность. Мечта закончилась. Скорее всего, она никогда и не могла осуществиться.
То, что мы видим в настоящее время — совершенно другая история. Россия буквально покупает свой путь назад в международную систему, как игрок с неоспоримым превосходством, который восстанавливает власть и влияние, заменяя ядерное оружие нефтью и газом и замещая страх жадностью. Политическое равновесие советской эры, основанное на равном доступе к «средствам устрашения», уступило место односторонней энергетической зависимости в пользу России. Имея огромный поток денежной наличности, российские миллиардеры покупают роскошную собственность во всем мире, а Россия покупает выдающихся немцев, например, бывшего канцлера Герхарда Шредера, если не поддержку Германии как таковую.
Как бы сильно они не отличались, у посткоммунистической России и фундаменталистского Ирана много общего. Энергетическое богатство дает им чувство уникальной возможности, убеждение в том, что время играет в их пользу и что теперь они могут возместить унижение, которое они испытали со стороны внешнего мира. Как будто они объединили арабскую/исламскую мировую культуру унижения и азиатскую культуру надежды. Обе страны отличаются вызывающим национализмом, и обе чувствуют себя непобедимыми, тем более, что осознают, что Соединенные Штаты в упадке в результате затруднительного положения в Ираке, если не в Афганистане.
Конечно, различия между Россией и Ираном огромны. Иранский режим — в крайней степени идеологический и воодушевленный открытой страстью уничтожить Израиль. Он не пользуется большой поддержкой своего общества, кроме тех случаев, когда это касается национальной гордости и стремления к статусу государства с ядерным оружием.
В отличие от него, режим в России воодушевлен деньгами, а не идеологией. В своем стремлении восстановить геополитическую власть и влияние России, президент Владимир Путин обладает поддержкой огромного большинства населения. Его девиз: «Богатей и молчи» — звучит как приоритеты Гизо в середине XIX века во Франции, даже если он и «приправлен» сильным налетом имперской гордости. Пока нефтяные деньги продолжают течь, большинство русских не выразят никакой ностальгии по демократической открытости ельцинских лет с сопровождающей их комбинацией хаоса, коррупции, международной слабости и неуважения к государству.
Неужели русские настолько отличаются от нас в западном демократическом мире, или демократия — это действительно роскошь, которую могут позволить себе только старые, стабильные, преуспевающие и удовлетворенные общества? В своем стремлении к постсоветской стабильности русские, кажется, нашли утешение в Путине. Он не соответствует Петру Великому по своему физическому телосложению, но он доказал, что он — одаренный политик, способный захватить, а потом контролировать настроение россиян.
Для большинства российских граждан экономическое процветание и развлекательные передачи по телевидению стали современным эквивалентом формулы «Хлеба и зрелищ!» римских времен. Война в Чечне, возможно, способствует моральному разложению России в целом, ее пугающему спуску в культуру насилия. Но она также питает патриотические чувства — народное стремление к восстановлению имперского статуса и престижа России, которыми дальновидно воспользовался режим Путина.
Тем временем, положение простых русских почти не улучшилось. Увеличение числа убийств политических противников и экономических конкурентов, осуществление мафией заказных убийств, не могут рассматриваться как признаки восстановленной стабильности. Так же как и манипуляция народной ксенофобией, проводимая режимом Путина по отношению к гражданам бывшей советской империи, например, грузинам.
Россия, возможно, вернула свой статус сильной державы, но неужели это уважаемый или даже счастливый статус? Россия богата, но русские — по крайней мере, большинство из них — остаются бедными, при этом их продолжительность их жизни ближе к африканским, чем к западноевропейским стандартам. В конечном счете, им придется признать, что современные государства не могут жить одной властью.
Доминик МУАЗИ — основатель и старший советник в Ifri (Французском институте международных отношений), в настоящее время является профессором в Колледже Европы в Натолине в Варшаве.
