Безусловно, те августовские дни 1991 года, когда в России произошла почти бескровная революция, покончившая с коммунистическим режимом и вызвавшая фактический распад СССР, были, возможно, самым значительным событием моей жизни. Потому что тогда я не только наблюдал ход истории, но и сам участвовал в действительно великом, переломном историческом событии, пусть мое участие и было весьма скромным. Утром 21 августа я как раз лечил зубы у зубного врача. И услышал, что ночью недалеко от Белого дома под колесами бронетехники погибли трое молодых ребят. После этого, как только операция закончилась, еще не отойдя от наркоза, я сразу же направился к Белому дому. И в своем порыве я был не одинок. Узнав о трагедии, тысячи москвичей ринулись туда же, чтобы защитить от путчистов не только президента России Бориса Ельцина, российское правительство и Верховный Совет Российской Федерации, но и все демократические завоевания горбачевской перестройки, которые, никто из собравшихся на защиту Белого дома в этом не сомневался, ГКЧП вырвет с корнем.
Мы тогда многого не знали, информации было мало, и та очень противоречивая. Поэтому ГКЧП, располагавший поддержкой силовых министров и не остановившийся перед вводом в столицу войск с бронетехникой, казался очень грозной силой. Среди собравшихся у Белого дома людей тех, кто имел военный, а тем более боевой опыт, было очень мало (в основном те, кто прошел Афганистан). Но и моих весьма скромных на то время познаний в военном деле хватило, чтобы понять, что наспех и неумело построенные баррикады танки разнесут в несколько минут. Нас успокаивали: если действительно начнется штурм Белого дома, то всем нам, образовавшим живое кольцо, необходимо будет расступиться и пропустить бронетехнику. Но многие, и я среди них, конечно же, понимали, что люди, необученные и не организованные на армейский манер, столь сложных маневров выполнить не смогут. Поэтому в случае начала военной операции по захвату Белого дома неизбежно будут сотни, тысячи жертв, погибших как от пуль и снарядов, так и под гусеницами танков, да и просто в давке.
МОСКВА. АВГУСТ 1991 г. / ФОТО С САЙТА GORBACHEVFOUND.LIVEJOURNAL.COM
По моим подсчетам, в то время у Белого дома собралось порядка двадцати тысяч человек. Впрочем, точной цифры, вероятно, не знает никто. Одна надежда была на то, что солдаты и офицеры, даже имея приказ, не станут стрелять в безоружных людей или давить их бронетехникой. Мы не знали тогда, собираются ли путчисты штурмовать оплот российской власти. Кстати сказать, и до сих пор не знаем, насколько серьезные намерения существовали на сей счет. И что бы могло случиться, если бы не обозначился раскол в военной верхушке, а солдаты не оказались бы распропагандированы демонстрантами. Но страха у собравшихся вокруг Белого дома не было. Люди верили, что демократию удастся отстоять, хотя рациональных оснований для такой веры в тот момент было немного. Замечу, что вопреки позднейшим утверждениям противников Ельцина о том, что в эти дни возле Белого дома было полно пьяных, и водка лилась рекой, я вообще не помню, что среди защитников Белого дома разносили алкоголь. Были бутерброды, пирожки, а из напитков — чай и вода.
Кстати, пока я находился у Белого дома (а стояли мы до вечера, расходиться по просьбе руководства основная масса собравшихся стала уже где-то после 20.00, когда ясно обозначилось поражение путчистов), провел небольшой социологический опрос. Просто спросил тех, кто находился рядом со мной, об их социальном положении. Выяснилось, что примерно половина, как и я, относились к интеллигенции или студенчеству и пришли к Белому дому главным образом из идеалистических соображений, чтобы отстаивать с таким трудом завоеванные демократические свободы. Другую половину составляли работники совместных предприятий, где присутствовал иностранный капитал, и кооперативов. И то и другое возникло уже в перестройку, и эти люди боролись прежде всего за сохранение своих высоких доходов и обретенного права легально заниматься бизнесом. Кстати сказать, именно кооператоры обеспечили защитников Белого дома бутербродами и напитками. А потом была победа. От Белого дома мы расходились с чувством исполненного долга. На улицах было много народу. Все радовались победе над путчистами. Слов в защиту ГКЧП я не слышал. Царила всеобщая эйфория и чувство необычного единения. Нам казалось, что торжество демократии необратимо, что все будет хорошо, что имеющиеся трудности мы сообща преодолеем (мыслили-то мы советскими штампами). И что от советского наследия избавимся. Как же мы ошибались!
И юбилей августовской революции (или августовского путча, кому как нравится), для меня лично, — юбилей очень грустный. Да и у большинства российских демократов в эти дни — настроение похоронное. Надежды, которые родились после победы над ГКЧП, совершенно не сбылись, причем то, что они не сбудутся, стало понятно очень быстро. Лично у меня эйфория в связи с победой августовской революции продолжалась дней десять. На десятый день из одного надежного источника я узнал, что Ельцин после подавления путча впал в очередной запой.
Конечно, только пьянством главы России нельзя объяснить то, что после победы над ГКЧП не было предпринято ряда мер, жизненно необходимых для подлинной демократизации. В отличие от «Штази» в Восточной Германии, над КГБ и его архивами не был установлен контроль демократических активистов. Правоохранительные органы и армия остались практически теми же, какими они были в Советском Союзе. Все ограничилось снесением памятника Дзержинскому, а большинство тех, кто поддержал ГКЧП, сохранили свои должности и влияние в постсоветской России. Никакой люстрации проведено не было.
А вместо того, чтобы в связи с обретением Россией государственной самостоятельности провести выборы президента и парламента (на которых Ельцину и демократическим силам, учитывая тогдашнее настроение масс, была бы обеспечена внушительная победа) и принять новую конституцию, Ельцин озаботился либерализацией цен, призванной переложить все тяготы перехода к рынку на плечи народа, а не номенклатурного меньшинства. И пытался ужиться с российским Верховным Советом, избранным еще при Советской власти (в итоге его все равно пришлось разгонять танками).
Конечно, десять дней спустя после подавления путча невозможно было предвидеть последующие события. Просто я тогда понял, что сильно пьющему президенту будут не по плечу те действительно революционные преобразования, которые были необходимы, чтобы из России коммунистической сделать Россию демократическую. Вот эйфория и кончилась. Мы тогда Ельцина идеализировали, хотя о его американских похождениях, например, уже было хорошо известно. Вот в Горбачеве к моменту путча демократическая общественность уже разочаровалась. Помогла прийти к этому гибель мирных граждан в Тбилиси и Баку, в Вильнюсе и Риге. Поэтому сложнее всего было убедить защитников Белого дома в том, что надо выступать не только в поддержку Ельцина, но и в защиту легитимного президента СССР Горбачева. Но вскоре выяснилось, что Ельцин не лучше Горбачева, и передача им власти Владимиру Путину — шаг закономерный, обусловленный тем, что в августе 1991-го демократы во многом проиграли, еще в тот момент, когда думали, что победили.
