Несмотря на вполне прогнозированные результаты референдума, проведенного в самопровозолашенной Приднестровской Молдавской Республике 17 сентября текущего года, интерес к этому событию, в частности в Украине, до сих пор не уменьшается, поэтому эта тема нуждается, наверное, в дополнительном обсуждении.
В первую очередь, еще раз вернемся к вопросу, который на сугубо популистском уровне выглядит приблизительно таким образом: «Почему другим (имея в виду, например, Черногорию) можно отделиться от суверенного государства вследствие результатов референдума, а нам (населению Приднестровья, Южной Осетии, Абхазии и тому подобное) в таком праве отказывают?» Если обойти юридические тонкости международного права, ответ на этот риторический вопрос достаточно прост: во-первых, потому, что в Приднестровье нет нации (народа) которая могла бы добиваться осуществления своего права на так называемое «внешнее самоопределение», включительно с правом на создание собственного государства. Во-вторых, потому, что международное сообщество выработало определенные критерии, согласно которым признает (или не признает) создание новых независимых государств, в частности в Европе. В первую очередь это касается федеративных государственных строев, собственное законодательство которых предусматривает выход из состава федерации отдельных ее единиц — но только таких, которые имеют статус федеральных республик («субъектов федерации»). Любая территория низшего статуса — автономная республика, автономная область, край и тому подобное — под эту категорию не подпадают, и опыт распада таких федераций, как Советский Союз, Федеративная Республика Югославия, Чехословакия, является убедительной иллюстрацией этого тезиса.
Если же рассматривать подготовку и проведение приднестровского референдума как такие себе экзерсисы — игры в демократию и «волеизъявление народа», — картина достаточно печальная. Кроме известных фактов одностороннего, мягко говоря, предоставления информации или, скорее всего, демонстрации мощи и эффективности разогнанной на полный ход пропагандистской машины, а также практически тотального контроля развитых и разветвленных силовых структур и структур безопасности «ПМР» над ее населением, есть ряд дополнительных факторов, которые никак не позволяют воспринимать это событие как попытку власти узнать мнение «народа». В этом контексте интересной является именно формулировка двух вопросов, вынесенных на референдум: 1. Поддерживаете ли вы курс на сохранение независимости Приднестровья и его дальнейшее добровольное присоединение к России? 2. Согласны ли вы с утратой Приднестровьем его независимости и присоединением к Молдове?
Легко видеть, что каждая из этих формулировок фактически содержит в себе не один, а два вопроса, на которые, в принципе, можно дать различные ответы. Но это еще не все: поскольку оба вопроса не предусматривают стратегического курса на утверждение «государственного суверенитета» ПМР, стоит обратить внимание на ту странную легкомысленность, с которой авторы этого демократического шедевра относятся к своим собственным законодательным наработкам, в которых до сих пор говорилось о сохранении и дальнейшем развитии государственности ПМР как главном курсе государственной политики. В частности, и в «Конституции ПМР». По сравнению с этими вопиющими несоответствиями элементарному здравому смыслу такие манипуляции, как предоставление возможности проголосовать за целых пять дней до официально назначенной даты референдума выглядят мелочами.
Почему же тогда это вроде бы незначительное событие привлекло значительное внимание различных государственных и общественных деятелей, политиков, представителей журналистского сообщества? По-видимому, потому, что Игорь Смирнов, «президент» непризнанной республики, достаточно точно выбрал время для проведения этой акции, а в контексте больших «геополитических сдвигов» удачно использовал и определенное напряжение, связанное с ожиданием «судьбоносных» решений касательно будущего Косова (в первую очередь, возможного отделения от Сербии), и большие возможности сыграть на этих «международных прецедентах». Хотя, забыв, что как в случае Черногории, так и в случае Косова развод возможен только при условии согласия обеих сторон.
Многие аналитики указывают, что главной целью референдума была вовсе не попытка получить какое-то международное признание (даже со стороны России), а в первую очередь укрепление собственных позиций накануне приднестровских президентских выборов. Такая потребность возникла потому, что впервые в истории этого авторитарного режима у Смирнова появился реальный и достаточно опасный соперник, глава тамошнего «парламента» Евгений Шевчук. Представитель младшего, более прагматичного поколения и успешный бизнесмен, чья контролируемая фирмой-монополистом «Шериф» политическая сила неожиданно для многих выиграла в декабре прошлого года парламентские выборы, Шевчук еще несколько месяцев назад рассматривался как будущий президент Приднестровья — на радость не только коллегам по бизнесу в Украине и России, но и многим политикам, уставшим от неуступчивости железного рулевого, обреченного, казалось бы, на пожизненное президентство в сепаратистском анклаве. А как же, таки переиграл грозного соперника более опытный ас, показав к тому же большое мастерство в использовании как «плети», так и «пряника» (роль последнего сыграл такой лакомый приватизационный кусок, как знаменитый «Квинт», производящий алкогольные напитки). Несомненно, успешно проведенная Смирновым «плебисцитная кампания» добавила ему популярности и заставила Шевчука задуматься, стоит ли ему вообще выдвигать свою кандидатуру на выборы.
Таким образом, понятно, что более 97%, отданных за первую опцию, не будут иметь никаких последствий или влияния на позицию международных организаций и цивилизованных стран мира. Хуже, что эстафету могут перехватить в других регионах «замороженных конфликтов» — в частности, вдохновленные Приднестровским «успехом» лидеры Южной Осетии (сепаратистский регион Грузии, полностью контролируемый Россией) уже назначили свой аналогичный референдум на 12 ноября, добавив головной боли грузинам и не только. Не лучше выглядят и наши внутренние дела — имею в виду такую, в частности, реакцию, как преданная огласке пресловутым крымским украинофобом Михаилом Бахтеревым — ныне вице спикером Верховной РадыАРК — радость по поводу приднестровских «достижений» и надежда, что это будет иметь серьезные последствия, в частности для (сепаратистов) Крыма.
Однако поразительная цифра 97% — свидетельство единодушия, достичь которого возможно только в тоталитарных обществах (кто-то, может, и почувствовал ностальгию по советским временам), — имеет еще один весьма интересный аспект. Речь идет о гражданстве жителей Приднестровья, более 100 тыс. которых уже имеют гражданство России, а более 50 тыс. — Украины. Но количество официально зарегистрированных граждан Республики Молдова, которые постоянно живут в Приднестровье, достигает 270 тыс., т.е. значительно больше. И даже учитывая вполне прагматичное желание местного населения иметь хоть один «нормальный» паспорт (а лучше два или три, что разрешено молдовским законодательством) для выезда за пределы этой узенькой полоски — территории никем не признанной ПМР — наличие в этом регионе около 40% этнических молдаван автоматически снимает любые сомнения в полной недостоверности разрекламированного единства «приднестровского народа». Тем более, помня так называемый «школьный кризис» лета 2004 года, когда упрямые родители и ученики, которые учились в приднестровских молдавских школах на латинице и отказывались перейти на кириллицу, выдержали страшное давление силовых структур и настоящие осады таких школ ради того, чтобы не утратить возможности учиться в общем с остальной Молдовой информационном пространстве. В какую «черную дыру» провалились эти патриоты Молдовы, которые искренне стремятся к реинтеграции своей родины, трудно понять, да и, наверное, не стоит пытаться.
В конце хотелось бы коснуться еще одного вопроса — определенного «культурного шока», который пережили некоторые украинцы после ознакомления с результатами приднестровского референдума. На самом деле оснований для этого нет, поскольку местные украинцы научились (далеко не все) в отдельных случаях пользоваться «родным языком», с облегчением возвращаясь к обычному русскому после общения с гостями из Украины. Этим «украинство» приднестровских украинцев в подавляющем большинстве случаев и ограничивается, потому что присущая изолированным сепаратистским анклавам «совковая» ментальность в полной мере касается этнических украинцев Приднестровья. В отличии, кстати, от украинцев Республики Молдова, которые все больше приобретают черты современного европейского национального меньшинства, стремящегося поддерживать и развивать свою этнокультурную идентичность, оставаясь в то же время сознательными и лояльными гражданами своего государства. Грустно, что по непонятным причинам внимание к ним — и поддержка, хотя бы в области образования — со стороны Украины значительно меньше, чем к украинцам Приднестровья. Из этого следует важный вывод о том, что Украине стоит в дальнейшем избегать политики двойных стандартов в этом конкретном вопросе. Необходимо проявить, наконец, достаточную политическую волю, зрелость и мудрость, демонстрируя не на словах, а реальными действиями свое стремление всячески содействовать процессу реинтеграции Молдовы и преодолению длительного сепаратистского кризиса в ее восточном регионе. Программы и проекты, направленные на объединение украинской общины Приднестровья с остальными украинцами Молдовы, могли бы быть одним из инструментов подобной взвешенной политики.
