То, что они предлагают, — это очевидный рудимент колониального мышления. Они уже, наверное, подзабыли, что Британия — уже давно не колониальная держава, и колоний нет; и Россия, слава Богу, никогда не была колонией Великобритании, — вот так вызывающе президент России Владимир Путин на этой неделе охарактеризовал непрекращающиеся требования Великобритании выдать Андрея Лугового.
Луговой — российский агент, подозреваемый в том, что прошлой осенью убил бежавшего из России диссидента Александра Литвиненко путем отравления радиоактивным полонием-210. В значительных количествах это вещество производится только в российском городе Сарове. Британские следователи обнаружили его присутствие не только в Pine Bar, баре отеля Millennium Hotel в лондонском Мэйфере, где Луговой в ноябре прошлого года встречался с Литвиненко, но и практически везде, где успел побывать Луговой во время своего недолгого визита в Великобританию — на сиденье самолета, в номере гостиницы, в общественных туалетах и фойе.
Собственно, резкость заявлений Путина никого уже не удивляет. В течение всего прошлого года он, как правило, говорил именно в таком тоне — оплакивая конец коммунизма, нападая на американский интервенционизм, подставляя ножку Западу, пытавшемуся взять под наблюдение ядерную программу Ирана, и требуя от Великобритании выдачи своего бывшего сторонника и нынешнего противника Бориса Березовского. Самым странным в его выступлении было то, что, выкопав где-то слово «колониализм», Путин тут же заявил, что каких колоний в мире больше нет. Что ж, получается, понятию колониализма каким-то образом удалось пережить колониальный век.
Это действительно так. В мире силовой политики антиколониальная риторика чувствует себя так же хорошо, как в академической среде — «теория постколониализма». Попробуем же разобраться, почему это происходит и что, собственно, такое «колониализм».
«Колониализм» не нужно путать с «империализмом», за который в последнее время столько ругают США. Если понятие «империализм» описывает политическое и военное взаимодействие сильных стран со слабыми, то нынешний «колониализм» касается скорее экономических отношений — вне зависимости от того, считаются ли их субъекты империями и колониями. В век экономической глобализации колониализм просто не может не быть все более и более значительным явлением, и обвинить в колониализме можно любую страну, если она богата или быстро развивается.
Во Франции в последние годы в свет вышел целый ряд книг, авторы которых приписывают колониализму самые различные проявления несправедливости в современном обществе — от классовых систем и гетто до низких зарплат. Когда говорят об отношениях Китая с африканскими странами, в особенности имея в виду развитие Китаем нефтяного сектора в Анголе и Судане, часто используют термин «неоколониализм». Выборы в Замбии в 2006 году крутились, по существу, вокруг одного только вопроса: может ли эксплуатация китайцами африканских запасов меди — как и массированный сброс китайцами на африканский континент своих потребительских товаров — считаться «колониализмом».
Несмотря на всю популярность «постколониальных исследований» в европейских и американских университетах, они не открыли, по существу, ничего нового. Покоренный народ, возвращающий себе независимость, — это довольно старая история. Ново то, что нынешние исследователи-постколониалисты чересчур тенденциозно эту историю рассказывают. Постколониализм означает, что колонизатор должен постоянно брать на себя некие обязательства перед колонизируемым. Если считается, что жертве империализма для восстановления справедливости достаточно свободы и возможности идти своим путем, то жертва колониализма перед этим должна быть еще и обязательно поставлена на ноги.
Обычно постколониальная идеология опирается на два основных постулата. Во-первых, любой колонизатор всегда заинтересован только в одном — разграблении природных ресурсов своей колонии. Во-вторых, колонизатор всегда оперирует неким дискурсом, в который входят, как правило, нормы приличия и «честной игры», которым колонизатор прикрывает лишь собственную алчность, поскольку чем жестче колонизаторы вводили в действие такие правила, тем меньше у колонизируемых оставалось возможности жить своим умом. И колонизируемые отвечали на это не признанием того, что их помимо их собственной воли сделали неспособными к самостоятельному управлению, а огульным объявлением ничтожными и порочными всех понятий, вытекающих из двух указанных. Сразу понятно, что кабинетным ученым подобная идеология не может не быть приятна. Как и авторитарным лидерам.
Путин правит Россией на основе обоих главных постколониальных заблуждений. Во- первых, он полагает, что богатым странам нужны от России только нефть и газ; во-вторых, что все ценности, о которых Запад говорит, есть не что иное, как лживая пропаганда, единственное предназначение которой — отвлечь внимание от стремления хватать и грабить.
В подобных наблюдениях всегда есть некое рациональное зерно. Постколониальная система, созданная Путиным в России, прекрасно себя оправдала. Под его жесткой рукой Россия с экономической точки зрения чувствует себя гораздо лучше, чем в свое время под наставничеством западных экономистов. С начала десятилетия среднедушевой доход в России увеличился вдвое, и рейтинг Путина уверенно держится между 70 и 85 процентами.
Однако между Россией и страной, только что переставшей быть колонией, есть и другие параллели, и отнюдь не все они столь положительны. Это и бегство капитала, и кумовство, и аресты политических оппонентов, и непрозрачность, и намеренное размывание основы прав на частную собственность. Что же касается прав человека, то, действительно, здесь эта доктрина зачастую применяется извращенно, но, как бы там ни было и какие бы ценности кто ни исповедовал, не нужно большого ума, чтобы отличить требование выдать Лугового (как подозреваемого в убийстве) от требования выдать Березовского (как противника режима).
Что касается утверждений Путина о том, что Западу от России нужны только энергоносители, то оно, действительно, с каждым днем все более подтверждается. Однако часть вины за это лежит на нем самом. Он создал экономику, построенную на распродаже ресурсов и исключающую все остальное. Язык энергоресурсов — это язык, на котором Россия общается с миром, причем постоянно, а не только тогда, когда Путин отключает Литве нефть или Украине — газ. Сегодня, пока нефть стоит 80 долларов за баррель, это означает, что Россия говорит с миром на языке силы, и Путин кажется своим гражданам «заклинателем нефти».
Что ж, что-то от заклинателя в нем действительно есть. Во всяком случае, он сам вызвал к жизни тот призрак, пережитками которого всех пугает.
Кристофер КОЛДУЭЛЛ — старший член редакционной коллегии газеты The Weekly Standard.
