Визит генерального секретаря НАТО в Москву (29—30 октября), в ходе его прощального турне по европейским столицам, явно вышел за рамки сугубо протокольного мероприятия. Собственно, несколько сенсационный формат диалога был задан прозвучавшими накануне заявлениями Джорджа Робертсона. Находясь в Берлине, 26 октября Робертсон предположил возможность в скором будущем присоединения России к Североатлантическому Альянсу. При этом он сделал весьма любопытное для должностного лица его ранга признание, что не берется предугадать, каким будет НАТО через десять лет.
Сопоставляя позиции сторон, можно констатировать попытки как руководства НАТО, так и российской верхушки, «сверить часы» — с тем, чтобы ослабить имеющиеся противоречия, сохраняя при этом свободу маневра, как, впрочем, и расширить простор для дальнейшего конструктивного сотрудничества.
Оценивая позицию руководства Альянса в контексте отношений НАТО — Россия, уместно выделить ряд акцентов:
— признается наличие широкого спектра общих угроз и вызовов, стоящих перед Россией и Альянсом;
— между Россией и НАТО установился достаточно высокий и активный формат взаимодействия. Россия в качестве равноправного партнера представлена в Совете РФ — НАТО, который проводит регулярные заседания и консультации, хотя в целом занимается обсуждением относительно второстепенных вопросов;
— процесс расширения НАТО будет продолжаться;
— борьба с международным терроризмом остается среди приоритетов сотрудничества между НАТО и Россией;
— в самом Альянсе сохраняются существенные противоречия относительно модели общеевропейской политики в сфере обороны и безопасности. В этой связи лорд Робертсон высказывал негативное отношение к попыткам ряда стран ЕС создать собственную европейскую армию, которая могла бы в перспективе стать конкурентом НАТО. В частности, Робертсон убеждал лидеров Франции и ФРГ, что «в плане проведения военных операций ЕС мог бы продолжать пользоваться ресурсами Североатлантического Альянса», как это имело место на Балканах в 1990-е гг.
На этом фоне перспектива активизации независимой военно-политической стратегии России, сформулированная в новом варианте российской военной доктрины, явно представляется для НАТО нежелательной. Особенно, с учетом передачи НАТО контроля за проведением военной операции в Афганистане, а также негативного отношения российского министерства обороны к пребыванию в Средней Азии военных баз и объектов США и НАТО. Разумеется, посулы членства России в Альянсе были призваны, в первую очередь сгладить имеющиеся расхождения, а также не допустить их обострения в ближайшем будущем. Разумеется, с учетом этих соображений представители НАТО явно воздерживались от критики новой российской военной доктрины.
Что касается российского руководства, то его логика определялась задачами повышения статуса России в мировой политике в качестве регионального «центра силы». Именно в этом ключе лежит ответ на вопрос, почему российская сторона в свое время отказалась от шумных словесных демаршей против расширения Альянса, хотя на уровне политического анализа этот процесс всегда воспринимался негативно. Вместо этого российское руководство сделало ставку на повышение влияния России на принятие решений в рамках НАТО, касающихся проблем международной безопасности. Владимир Путин подтвердил заинтересованность в сотрудничестве России с НАТО и отдал распоряжение о подготовке весной 2004 г. совместных с Альянсом военных учений. При этом уместно напомнить, что впервые Россия приняла участие в учениях в рамках программы «Партнерство во имя мира» лишь в июне 2003 г. («Cooperative Best Effort-2003» в Армении). В свою очередь, руководство НАТО одобрило план взаимодействия России с миссией Альянса в Афганистане, предложенный российским министром обороны Сергеем Ивановым. Отмечалось, что Россия и НАТО близки к заключению соглашения о совместной оценке опасности распространения оружия массового уничтожения.
Выступая на международной конференции «Нуждается ли Россия в НАТО?», Робертсон подчеркнул, что во времена любых кризисов нельзя ставить под угрозу взаимодействие между Москвой и Альянсом — Россия и НАТО разработали план совместного участия в создании систем ПРО театра военных действий, подготовлено рамочное соглашение в области спасения экипажей подводных лодок. Успешно проведен ряд совместных операций по гражданскому чрезвычайному планированию. Среди ключевых направлений взаимодействия между Россией и НАТО также отмечено формирование новых требований и критериев проведения миротворческих операций, совместная оценка угроз терроризма и распространения оружия массового уничтожения, координация действий по реформированию военных структур НАТО и России.
Разумеется, в Москве лорду Робертсону был высказан ряд жестких претензий со стороны российских политиков и экспертов, в том числе — со стороны российских либералов (вице-спикер Госдумы Владимир Лукин). Отмечалось, что сотрудничество РФ и НАТО не должно приводить к вытеснению России с зарубежных рынков военной продукции и «необходимо определиться, должна ли унификация военных параметров России и НАТО затрагивать вопросы военного сотрудничества России с другими странами». Или, что стратегия расширения НАТО была в принципе неправильной, поскольку «не изменилась ситуация в зоне действия Альянса с точки зрения безопасности». Что политика расширения НАТО привела к достаточно серьезному осложнению отношений внутри самого Альянса, поскольку, в частности, усложнился процесс принятия решений.
В этой атмосфере в ходе московского визита генсека НАТО украинский вопрос (в контексте завуалированных претензий российской стороны на остров Тузла) не затрагивался, хотя ранее лорд Робертсон обещал обсудить его с российским руководством. Можно согласиться с тем, что обсуждению проблемы Тузлы явно не способствовали ни спектр обсуждаемых проблем, ни тональность переговоров. Но дело даже не в том, что официальный Киев, в отличие от Москвы, никогда не препятствовал расширению НАТО и признавал позитивные последствия расширения пространства безопасности и устранения «серой зоны» в Центральной Европе. Это больше касается вопросов этики отношений и восприятия руководством Альянса своих обязательств в отношении периферийных партнеров и союзников.
Более существенной кажется прямая заинтересованность НАТО в углублении сотрудничества с Россией на фоне общей неясности будущего этапа отношений с Украиной. Следует прямо признать, что экстенсивные возможности развития отношений между Украиной и НАТО на основе Хартии об особом партнерстве 1997 г. в основном исчерпаны. Далее, по логике вещей, должно следовать полноправное членство, к чему Украина готовится.
В Хартии прямо указаны обязательства Украины и НАТО относительно «неделимости безопасности всех государств в регионе ОБСЕ». Прямо отмечено, что «ни одно государство не может рассматривать любую часть региона ОБСЕ как сферу своего влияния». В этом плане, разумеется, Украина в праве использовать предусмотренные Хартией механизмы консультаций по вопросам безопасности, включая собственную безопасность.
Другое дело, что на нынешнем этапе российская сторона не может на официальном уровне предъявить Украине территориальные претензии, прибегая к более завуалированным методам. Поэтому для украинской стороны было бы величайшей оплошностью и даже глупостью допустить легализацию территориального спора или даже намека на его наличие в любой форме, а также согласиться на «любопытное» предложение российской стороны вывести с Тузлы пограничную заставу. Ведь одно дело — намывать дамбу на безлюдную и неохраняемую косу, а другое — играть в наивность на глазах военнослужащих, которые действуют по уставу караульной службы.
Что касается членства России в НАТО, о чем говорил уходящий в отставку генеральный секретарь, то эксперты оценивают такую перспективу как весьма незначительную. Политика российского руководства ориентируется на размывание доминирующей роли США и НАТО в сфере международной безопасности, поэтому ставить свои решения и действия под контроль западных альянсов Россия в принципе не собирается.
