Сильный доллар — это хорошо или плохо? Учитывая степень долларизации и экспортную зависимость экономики, слабость внутреннего рынка, этот вопрос актуален и для Украины. Некоторое затишье в дискуссиях по этому поводу (сопровождающееся, кстати, некоторым укреплением гривни) вряд ли будет долгим. Отечественным экспортерам, которые серьезно укрепились у власти после парламентских выборов, более выгоден сильный доллар (и соответственно ослабленная гривня). Для всех остальных сильный доллар означает прежде всего инфляцию. А вот для американской экономики, считает известный экономист Джозеф Стиглиц, сильный доллар ни к чему.
Писать о валютных курсах всегда рискованно. Если во время написания статьи валютный курс понижается, всегда существует вероятность его повышения до выхода статьи в свет. Но вопрос о том, как нам думать о валютных курсах и должным образом управлять ими, всегда останется актуальным.
Что волнует сегодня общественность, так это не просто понижающийся курс доллара, а, скорее, то, что власти США собираются делать по этому поводу. Пол О’Нейл — прямолинейный министр финансов США — предполагает, что Соединенные Штаты мало что могут или желают сделать для того, чтобы упрочить доллар. Его заявления были раскритикованы как отступление от политики сильного доллара, ставшей одной из отличительных черт правления администрации Клинтона.
Одна из обязанностей экономического руководства заключается в рассеивании экономических мифов, а никак не в их создании. Политика «сильного доллара» представляет собой один из самых ярких примеров экономического мифа. Согласно этому мифу, создается впечатление, что Министерство Финансов США могло бы поддерживать сильный доллар, и что это благоприятно для США. Когда я занимал пост председателя совета по экономическим вопросам президента США, меня часто спрашивали, поддерживаю ли я политику сильного доллара. Я отвечал, что верю в «равновесный доллар».
Другими словами, валютный курс ни чем не отличается от других цен. Как и цена на яблоки или апельсины, валютный курс должен определяться рыночными силами. Да мы бы подняли на смех любого, сказавшего, что верит в «сильную апельсиновую политику». Между тем некоторые люди, имеющие, казалось бы, глубочайшую веру в рыночные силы, обращаются с валютными курсами таким образом, как если бы они управлялись законами, отличными от законов экономики, и слова или даже взгляда министра финансов было бы достаточно для их взлета или падения.
Конечно же, валютные рынки отличаются значительной иррациональностью. Великий экономист Кейнс как-то сравнил рынок финансовых активов с конкурсом красоты, цель которого не установить, кто самая красивая девушка, а выяснить, кого другие считают самой красивой.
Цель операций на валютных рынках, действительно, часто заключается в том, чтобы предугадать, о чем и как будут думать другие. Но даже если вмешательство правительства и может оказать краткосрочное воздействие на валютный курс, в более долгосрочном плане только основные рыночные принципы имеют реальное значение. Правительство может выполнять свою законную роль по ограничению излишней неустойчивости валютного курса, но если экономические принципы не являются главной движущей силой в установлении валютных курсов, на что должна опираться наша вера в рыночную систему?
Вера во вводящие в заблуждение понятия неизбежно ведет к дальнейшей неразберихе. Как-то репортер задал представителю Министерства Финансов США вопрос о пагубном влиянии сильного доллара на экспорт (тогда возникли серьезные проблемы с продажами автомобилей и другими экспортными отраслями). В ответ ему было сказано, что сильный доллар означает сильную экономику, а сильная экономика увеличивает экспортные возможности. Но даже Министерство Финансов США, каким бы могущественным оно ни было, не может изменить или отменить законы экономики. Исходя из направления кривой спроса, при более высоких ценах спрос на американские товары будет падать, тогда как сильный доллар означает более высокие цены на американские товары.
Возможно, самым существенным возражением против политики сильного доллара является то, что такая политика как раз и ведет к путанице между сильным долларом и сильной экономикой. Мы не должны испытывать большей эмоциональной привязанности к валютному курсу, чем к любой другой цене. Более сильная валюта препятствует экспорту, тогда как в условиях растущей безработицы, это может лишь ухудшить ситуацию. С другой стороны, с падением цен на импорт, более высокий валютный курс может привести к более низкой инфляции. Поэтому, когда основной проблемой является инфляция, сильная валюта может быть благоприятной для экономики.
Политика сильного доллара отдает экономическим национализмом, которому нет места в эпохе глобализации. При сильном долларе, евро и йена обязательно будут слабее. Но как отреагируют на это политические и экономические лидеры в других странах? Должны ли они просто согласиться на политику сильного доллара, даже если это будет означать слабые евро и йену?
Что требуется, так это обсуждение этой проблемы с Соединенными Штатами, поскольку сильный доллар уже привел к аномальной ситуации, когда богатейшая страна мира кажется не в состоянии жить по средствам и должна постоянно занимать сотни миллиардов долларов у иностранных государств для того, чтобы финансировать свой огромный внешнеторговый дефицит. Сильный доллар — в гораздо большей степени, чем японский протекционизм — стал причиной двустороннего дефицита с Японией. Политика сильного доллара внесла свой вклад во внутренний протекционизм, нашедший выражение в новых тарифах США на импорт стали.
Настало время отправить политику сильного доллара на покой. Пол О’Нейл достоин похвалы за усилия в этом направлении. Возможно, мы уже можем начать думать более серьезно о создании международной экономической системы, которая признала бы разрушительный эффект, производимый рыночными колебаниями крупнейших мировых валют на развивающиеся страны, и обеспечила бы большую стабильность. Слишком долго мы обвиняли жертвы. Это и позволяло нам избегать необходимости тщательного изучения самой системы.
Проект Синдикат для «Дня»
Джозеф СТИГЛИЦ — профессор экономики и финансового дела Колумбийского университета, лауреат Нобелевской премии по экономике 2001 года.
