Вариант форсированной евроинтеграции (предполагающий «евроинтеграцию от Москвы» и аналогии польского или балтийского пути), неадекватен ни размерам страны, ни потенциалу, ни амбициям национального бизнеса
Первые месяцы новой власти стали временем внешнеполитической презентации новой Украины, дипломатической борьбы за новый международный статус и расширение поля международной легитимности новой власти. По истечении ста с лишним дней внешнеполитическая динамика ощутимо замедлилась. Время революционной прорывной внешней политики закончилось, и стратегическая дипломатия, формирующая очертания нового украинского проекта, уступает место дипломатии тонкой настройки, работающей внутри новых внешнеполитических рамок.
На западном направлении был сосредоточен основной ресурс новой дипломатии, и здесь можно выделить несколько точек, имевших характер знаковых или определяющих. Если в украинско-американском диалоге такой контрольной точкой стал визит Виктора Ющенко в США, то европейская динамика была отмечена несколькими пиками. Резолюция Европарламента о возможности предоставления Украине перспектив европейского членства была результатом революционной дипломатии первых недель, обновленческого подъема во всей Европе, вызванного результатами украинской революции. В свою очередь, принятие «соседского» Плана действий и заявления ключевых представителей ЕС о нецелесообразности подачи заявки на членство обозначили контрольную точку спада. Официальная позиция Киева (в частности, снятие с повестки дня вопроса о еврозаявке) свидетельствует о смещении приоритетов евролоббирования в поле поствыборных приоритетов.
Европа для украинской революции стала ценностно-смысловым подтекстом, определившим новую украинскую идентичность в рамках европейского ценностного поля. Однако опыт новой дипломатии говорит о том, что европейский тренд будет играть свою цивилизаторскую роль в основном во внутриполитическом развитии Украины еще долгое время. Вопрос институциональной евроатлантической интеграции Украины в обозримом будущем будет в значительной степени рассматриваться через призму вреда/полезности для России. Этот тренд по объективным причинам Киеву не удалось ни переломить, ни откорректировать. Он играет определяющую роль в спаде евродинамики наряду с очевидным несоответствием Украины по стандартам и прошлогодним расширением ЕС.
Москве, прилагающей огромные усилия для укрепления своего европейского тыла, удалось сформировать пророссийский евроклуб, куда помимо ключевых Германии и Франции входит Италия и Испания. Не подлежит сомнению объективная энергетическая основа этих отношений. С другой стороны, большую роль в прочности этой консервативной европейско-российской связки играет личностный фактор (триумвират Путин — Ширак — Шредер). Еще один момент состоит в том, что старая Европа пока заинтересована в использовании геополитического ресурса России в контригре с США и в ближайшее время ее стратегия будет характеризоваться энергетическим (и не только) партнерством с Россией — с одной стороны и нивелированием издержек заигрываний с «недемократическим Кремлем» — с другой.
На сегодняшний день в числе евроактивов Киева нужно отметить общее расширение европейского кольца симпатиков, очерченное на Востоке Польшей и странами Балтии, а на Западе символически замыкаемое Британией, представляющей американский интерес в Европе. Однако украинские позиции в старой Европе несравнимо слабее российских, а восточная стратегия ЕС по своей сути осталась неизменной: это параллельно осуществляемое евроудержание и евродистанцирование Украины. И если евродистанцирование — это во многом и пророссийская игра Брюсселя, то евроудержание — момент неконфликтной конкуренции с США и Россией, или, вернее, — своя континентальная игра старой Европы.
Стоит предполагать, что в ближайшем будущем отношения Запад — Украина в целом будут определяться энерготранзитной и геополитической функциональностью Украины. В первом свою заинтересованность обозначила «старая Европа», чем объясняются кредитные преференции в энерготранзитной сфере, озвученные Германией. Второй момент важен для США и состоит в реализации Киевом геополитических «тестовых задач» (Приднестровское урегулирование, ГУАМ). Эти моменты в комплексе во многом определят объем делегируемых Украине региональных полномочий и уровень ее собственной внешнеполитической конкурентоспособности.
Вариант форсированной евроинтеграции (предполагающий «евроинтеграцию от Москвы» и аналогии польского или балтийского пути), неадекватен ни размерам страны, ни потенциалу, ни амбициям национального бизнеса. Поэтому нельзя исключать, что актуальным вопросом евротранзита в перспективе может стать инициирование особого евроинтеграционного статуса Украины, который не будет институализироваться в классических европейских рамках. В ближайшем будущем староевропейское направление по объективным причинам будет самым ресурсоемким и долгосрочным. В то же время это путь выработки неконфликтной и сбалансированной интеграционной логики малых шагов, которая имеет шансы стать и наиболее результативной.
В контексте сказанного Белый дом позиционировал себя как наиболее предсказуемый и определившийся насчет международного статуса Украины партнер. Визит украинского лидера в Вашингтон показал, что США готовы обеспечивать лоббистский протекторат Украины на протяжении евро- и НАТО-транзитного периода. С другой стороны, нельзя не отметить и обозначившееся в последнее время мягкое евроатлантическое сдерживание Украины со стороны США. Последние шаги американской администрации говорят о ставке на новую неконфликтную (или конкурентную) российско-лояльную стратегию по отношению к Украине. В таких условиях одна из ключевых задач Киева — закрыть российский счет, то есть нивелировать конфликтность евро- и НАТО-интеграции Украины для Кремля.
Внешнеполитическая пауза должна быть использована для концептуальной перегруппировки сил на транзитный период, что предполагает переход к освоению совокупности механизмов практической реализации амбиций, а значит — институциональному и дипломатическому укреплению «осязаемого дипломатического поля» вне ЕС. И деятельность Украины в ближайшем будущем будет очерчиваться активностью в рамках обозначенных заявок: на региональное лидерство (укрепление ГУАМ); на европерспективу (деятельность в рамках энерготранзитных, гуманитарных и, возможно, секьюритарных проектов европейско-российского формата); «борьбу за демократию», которая концептуально отвечает постиракской логике Вашингтона, но исходя из ресурсов Киева и необходимости сохранения евроатлантического баланса может реализовываться в рамках уже ставшего традиционным для Украины миротворчества в формате акций ООН.
Подходя к рассмотрению итогов украинского позиционирования на СНГ-площадке, стоит сказать, что начало 2005 года для нескольких республик постсоветского пространства стало временем переосмысления развития их внутренних и внешних политик в связи с появлением нового геополитического фактора — украинской оранжевой революции. А для самой Украины оказалось временем, за которое политически обновленному государству пришлось по-новому осваивать ценности не только внешнеполитической «независимости», но и иного статуса страны — «регионального лидера» постсоветского пространства.
Чтобы понять сегодняшние геополитические позиции Украины, необходимо рассмотреть дипломатическую динамику относительно первоначального этапа перехода от задекларированного евроинтеграционного курса к прикладной внешней политике — этот период имел свой пиковый момент развития и дальнейшее стабилизационное выравнивание. На пике внешнеполитического позиционирования Украине удалось достигнуть высокого рейтинга международного признания. Пожалуй, именно этот факт следует обозначить — как прецедент внешнеполитического прорыва нашей страны в пул европейской легитимной геополитики. Играть в этом пуле Украине намного сложнее, чем, например, России или Польше. Если Россия, с одной стороны, может подкреплять свои геополитические амбиции гарантиями для Европы ее энергобезопасности, Польша — с другой — позиционно использует свой ресурс еврогосударства, то для Украины геополитическое позиционирование резко сужается. А апелляции в этом аспекте к транзитному статусу пока еще во многом ограничены вероятностными перспективами и проектностью многих начинаний. Речь идет и о пока только разрабатываемых «газоконсорциумных» инициативах, и о не соответствующем стандартам состоянии транзитной инфраструктуры.
Здесь следует указать на то, что желаемая экономическая рафинированность в логике «больше экономики, меньше политики» в отношениях Украины с Россией так и не была достигнута. Возвращение украинско-российской ситуации на «круги своя» если не вызывает у украинских дипломатов синдрома дежа вю, то по меньшей мере наталкивает на рациональную идею о том, что российский фактор пора превращать из сдерживающего в сопутствующий. Это означает, что неопределенный статус — «вечный стратегический партнер» — должен быть наполнен вполне конкретными результативными наработками и предполагать переход от временных внешнеполитических и ситуационных геополитических форм взаимоотношений (отношений в рамках СНГ, позиционирования в рамках ГУАМ-Россия и т.п.) к строго инсталлированным формам геополитического партнерства, какие демонстрирует сегодня, например, Европейский Союз. Данную политику сотрудничества Россия пытается в форме ЕЭП предложить Украине, однако рассмотрение с точки зрения конкурентоспособности ЕС-проекта и проекта ЕЭП по многим показателям складывается не в пользу последнего. Во-первых, ЕЭП воспринимается как проект, искусственно пролонгирующий постсоветский способ геополитического взаимодействия. После распада СССР данная тенденция для большинства постсоветских республик может расцениваться как рисковая и нежелательная, особенно в контексте ЕС-альтернативы, как, например, в случае со странами Балтии. Во-вторых, новая украинская власть пока еще не может адекватно воспринимать российские инициативы, поскольку опыт «либерально-имперских объятий» обязательно учитывается при принятии каких-либо российско-украинских интеграционных проектов. И не столь важно, носят они сугубо политический или чисто экономический характер.
Предварительные выводы относительно успехов-ошибок новой власти в аспекте позиционирования на постсоветском пространстве сводятся к следующему. Все три прибалтийские республики в той или иной степени позитивно восприняли новую евроинтеграционную политику Украины в целом и признали ее как закономерную. Особо дружественные отношения после оранжевой революции выстраиваются с Грузией, что проявляется не только в дружбе двух президентов, но и в символическом союзе двух революций. С евроориентирующейся Молдовой удалось достигнуть нужного уровня стратегического сотрудничества на фоне отсутствия иных интеграционных приоритетов, но неразрешенной по-прежнему остается приднестровская проблема. Между Украиной и Азербайджаном также не намечается противоречий в деле выбора внешнеполитического курса.
Смена геополитического статуса Украины не привела к внешнеполитическому прорыву в дипломатических отношениях с Туркменистаном и Казахстаном. Узбекистан резонно абстрагируется от любых вероятностей «революционного импорта» и отказался от дальнейшего участия в проекте ГУАМ. Армения не видит смысла в упразднении СНГ и по-прежнему ориентируется на Россию. Дипломатически натянутыми оказались и отношения с Беларусью, которая однозначно отказывается от украинской критики.
Как видно, процесс «революционной» геополитической инсталляции Украины еще только разворачивается. Эффект «зажатости» между Востоком и Западом вполне очевиден, и его преодоление будет актуальной задачей новой украинской дипломатии на протяжении как минимум среднесрочного периода становления обновляющегося государства. При подобном внешнеполитическом курсе возможность и готовность брать на себя геополитическую ответственность — один из ключевых факторов внешнеполитической конкурентоспособности государства. Сегодняшняя внешняя политика трансформируется в совокупность новых для Украины геополитических ответственностей: неконфликтное и комплексное урегулирование ситуации в Приднестровье, активное посредничество в решении вопросов с нелегитимными суверенитетами Закавказья, реализация лидерских амбиций в рамках проекта ГУАМ, утверждение демократического статуса и особой демократической ответственности на постсоветском пространстве.
