Я сожалею, что меня сегодня нет в этом зале. Я надеюсь, что дискуссии на всех трех панелях будут интересны участникам и гостям конференции. А возможно, будут и плодотворными, хотя я, в прошлом участник многих подобных мероприятий, так и не знаю, что в данном случае означает это слово.
За те двадцать лет, что Сахарова нет с нами, ушли из жизни Евгений Львович Фейнберг и Виталий Лазаревич Гинзбург, рядом с которыми прошла вся профессиональная жизнь Сахарова-физика. Ушли из жизни и многие из тех, кто был близок Сахарову, составляя вместе с ним малочисленную, но нравственно и духовно сильную когорту диссидентов, тех, кто воплощал свое служение народу и стране единственно по призванию своей совести. Он не был их вождем, но они были вместе. Я не могу перечислить всех поименно и назову только пять: нашего большого друга Лидию Kорнеевну Чуковскую, светлых женщин Таню Великанову, Лару Богораз, Зою Крахмальникову и бессменного почти с мальчишечьих лет помощника и доверенное лицо Андрея Дмитриевича — Ефрема Янкелевича, так преждевременно в этом году ушедшего из жизни.
Сегодня на смену ушедшим или отошедшим по возрасту пришло новое поколение. Очень хочется приветствовать его словами поэта: «Здравствуй, племя младое, незнакомое!». Но одолевают сомнения. Помнит ли это новое племя, что они работают на поле, которое было очищено и распахано для них теми, кого в советской печати называли «жалкой кучкой отщепенцев»? Понимает ли оно, что правозащита это не просто работа, но еще и нравственное служение?
Сегодня в России более 140 тыс. зарегистрированных, признанных государством правозащитных организаций. В каждой из них работают несколько человек (а зачастую и десятки людей). Это не менее миллиона профессионалов-правозащитников. Но влияние их на жизнь страны ничтожно мало по сравнению с тем, каково было моральное влияние их предшественников.
Трудно ответить на вопрос, почему так получилось. Почему слово «демократ» воплотилось в свою противоположность — в «дерьмократа»? Ведь не только потому, что известные стране люди, публично на телевидении рвавшие свои партбилеты, и бывшие комсомольские вожаки внезапно превратились в миллиардеров, в нефте- и газомагнатов.
Почему неформальные, незарегистрированные объединения — та же «Солидарность» — вызывают зачастую раздражение у зарегистрированных государством правозащитников? Не проявляется ли в этом стремлении к сотрудничеству с государством их политизированность и так называемая политкорректность?
Государство лжет своим гражданам ежедневно, ежечасно и по любому поводу. Государство фактически отняло у страны основной инструмент демократии — право выборов, отказалось от своей главной задачи — защиты населения от воров (само ворует), от убийц (само убивает), вконец разрушило судебную систему. Социальная и экономическая политика государства привела к резкому росту числа людей, живущих за чертой бедности. А беспризорных детей сейчас в стране больше, чем было после войны. Но правозащитники считают возможным сотрудничество с этим государством.
Так правозащитники пусть неформально, но стали частью государственного аппарата, чиновниками от правозащиты. Это зачеркнуло их моральную правоту и отторгло от них почти все население страны. И только очень небольшая часть правозащитников смогла удержаться от такой пагубной трансформации. Но это беда и грех не только российских правозащитников, а и большинства их западных коллег. В России стали возможными два суда над организаторами выставок в музее Сахарова и осуждение людей, исповедующих нетрадиционные для страны религии. А в, казалось бы, уже столетия интеллектуально свободной Европе — осуждение (хорошо, хоть не судебное) редактора и художника за карикатуры, кому-то показавшиеся оскорбительными.
Приведу два примера для меня очень значимых, и уверена, что и для Сахарова они были бы такими же. Первый — это суды над Ходорковским, Лебедевым, Пичугиным и их подельниками, неправые, бездоказательные, лживые, с бесчисленными процессуальными нарушениями. Но Amnesty International, когда-то незапятнанная и уважаемая организация, не признает их узниками совести.
Дело ЮКОСа является прямым отказом от Всеобщей Декларации прав человека, ее разрушением. Такими же вопиющими являются суды над учеными, якобы «шпионами», и убийство в тюрьме путем отказа в медицинской помощи еще не осужденного, а значит невиновного, человека. А содержание всех, абсолютно всех арестованных и тех, кто ждет суда, и тех, кто уже осужден, таково, что по сравнению с российскими тюрьмами Гуантанамо является раем. И если некоторые российские правозащитники пытаются защитить этих людей, то их западные коллеги в основном отстранились от этого.
Второй пример — жизнь и судьба Гилада Шалита. Как солдат и как раненый, он должен находиться под защитой Женевской конвенции о пленных солдатах. И не должен иметь место этот торг по обмену на тысячу или больше палестинцев, напоминающий рабовладельческий рынок.
Я считаю, что жизнь и свобода Гилада должна стать первейшей задачей не Израиля только, но Ближневосточного квартета и ООН, а также всех правозащитных организации демократических стран. И до его освобождения никакие мирные переговоры не должны вестись.
Если в первом моем примере мы защищаем Всеобщую декларацию прав человека, то во втором мы защищаем все Женевские конвенции, принятые Объединенными Нациями после Второй мировой войны.
У Сахарова по многим проблемам современности было свое, как теперь принято говорить, «особое мнение». И это особое мнение не воплотилось в реальность при его жизни. Не воплотилось и теперь — спустя двадцать лет. Я перечислю некоторые из его основных идей.
1. Идея конвергенции, при которой должны объединиться все лучшие черты капитализма и социализма.
2. Развитие ядерной энергетики, без которой страны Запада не смогут достичь энергетической независимости и потеряют свою свободу и без которой невозможно поднять уровень жизни в странах третьего мира, преодолеть в них голод и нищету.
3. Сахаров считал и неоднократно писал, что США после челночной дипломатии Киссинджера взяли на себя обязательство по поддержанию безопасности Израиля и не имеют права отказаться от этого.
4. Сахаров считал, что ООН, созданная в ореоле победы над Германией и отражающая в своей структуре сильное давление сталинской дипломатии, должна быть реорганизована. А в идеале он поддерживал идею, высказанную ранее Эйнштейном, Бором, Силардом и другими учеными, о роспуске ООН и создании Мирового правительства. Он также с сожалением писал о том, что страны арабского Востока и страны третьего мира часто безответственно голосуют в ООН.
5. Сахаров утверждал, что ядерное оружие должно быть только оружием сдерживания и никогда войны. Оно подлежит постепенному сокращению вплоть до 5—10% от уровня 90-х годов. А полное его уничтожение возможно при благоприятном развитии человечества не раньше середины ХХI века или к его концу. Он также с большим сомнением относился к ПРО как к оружию возможной защиты.
6. Политика может и должна быть нравственна. Без моральной основы она становится политиканством. Кредо Сахарова в личной и общественной жизни укладывалось в две короткие фразы — «Делай что надо и будь что будет» и «В конечном итоге нравственный выбор является самым прагматичным». Я думаю, что весь смысл данной конференции в этих словах.
Я понимаю, что этот мой текст мало похож на приветствие, которое от меня просили организаторы конференции. Но я вообще не уверена, что в день двадцатилетия со дня смерти уместны приветствия, и мне не нравится традиция отмечать ежегодно уход человека из жизни. Совсем девчонкой я со всей страной в 1937-м радостно переживала «пушкинские торжества». Но уже тогда меня подспудно одолевала мысль: собственно говоря — а что мы празднуем? Дуэль и смерть?
И я хочу надеяться, что отныне отмечаться будет только день рождения Сахарова. Скоро — в мае 2011 года — будет его 90-летие. Это и должен быть праздник. Но чтобы он состоялся, правозащитникам надо суметь защитить его имя, его интеллектуальное и моральное наследие от приватизации нынешним насквозь лживым и антидемократическим государством. И надо своей повседневной, будничной работой не дать стране забыть, что был у нее такой гражданин Андрей Дмитриевич Сахаров — москвич по рождению, физик и гуманист по умственному и душевному складу.
28 лет назад я в Москве 16 мая отмечала шестидесятилетие Сахарова. А после праздника уехала в Горький, чтобы вместе с ним встретить 21 мая. Гостей в нашей двухкомнатной квартире на улице Чкалова было много — почти 100 человек, так что они выплеснулись на лестничную клетку. Я тогда пустила по рукам небольшую тетрадку, и каждый из присутствующих (в этом зале есть некоторые из них) мог что-то написать юбиляру. Володя Корнилов, наш друг и прекрасный поэт, тоже уже ушедший из жизни, написал в ней стихи, копию автографа которых я сегодня дарю музею. И я прошу Таню (текст Елены Боннэр зачитывает Татьяна Янкелевич, директор Сахаровской программы по правам человека в Гарвардском университете. — Ред.) сейчас их прочесть.
