Жизнь Василя Симоненко, одного из крупнейших украинских поэтов-шестидесятников (как, наконец, и многих сознательных и совестливых людей этой генерации), завершилась преждевременно и трагически. Обнаружив в 1962 году вместе с А. Горской и Л. Танюком на Лукьяновском и Васильковском кладбищах, а также в Быковнянском лесу места захоронения расстрелянных НКВД и послав в Киевский горсовет меморандум с требованием обнародовать эти места и превратить их в мемориалы памяти, он фактически подписал себе смертный приговор. Вскоре, уже в том же году, поэт по абсолютно надуманному поводу был задержан милицией на вокзале в Черкассах и «профессионально обработан» в участке в Смеле — нанесенные тогда травмы поясницы стали роковыми. Подобная участь ждала и Аллу Горскую. Встав на защиту угнетенного тоталитарным обществом человека, они были обречены разделить его участь. Невольно вспоминаются проницательные слова поэта: «Ти знаеш, що ти людина? Знаеш про це чи ні?». Человек...
Полностью в согласии с философией экзистенциализма, которая оказала мощное влияние на послевоенное западноевропейское поколение и нашла большой отклик в СССР, в центре едва ли не каждого стихотворения Симоненко явно или имплицитно находится человек. Человек, ясное дело, не абстрактный (экземпляр рода, винтик в механизме), а — предельно индивидуальный и неповторимый, живой и волнующий, с ежечасными заботами, чувствами и болями. Собственно, основания этой неповторимости каждой личности (говоря по А. Лосеву, «самое самость» человека, его настоящее и неподдельное «я») и занимают, сознательно или нет, поэта едва ли не больше всего.
Каждый человек (как, наконец, и другие существа и вещи) являет себя окружению через множество значимых и менее значимых признаков, черт, поступков («усмішка твоя — єдина, мука твоя — єдина, очі твої — одні...»), однако его внутренняя сущность всегда остается загадочной и таинственной, постигаемой только интуитивно: «Хіба моя врода — це я?» — спрашивает героиня симоненковской новеллы «Вино з троянд», чувствуя, даже зная, что ее красота — это именно она, но она — это далеко не сама только (временная и преходящая) красота. Спрашивает — и сама же дает ответ, поразительно проницательно и точно называя то чувство, которое только и способно «увидеть» (вернее, насквозь почувствовать) в другом человеке его необъятную сущность: «Я хочу, щоб хтось полюбив мене, а не мою красу, чорні брови та рожеві щічки. Що та краса? Вітри видублять шкіру, дощі змиють рум’янець... де та й врода дінеться».
Проблема времени (а следовательно, и сквозных, вечных ценностей), затронута в этом фрагменте, — еще один узловой момент в творчестве В. Симоненко. Если любовь является у него тем чувством, которое позволяет усмотреть истинную сущность и ценность другого, то именно перед лицом неумолимого времени (а по сути — перед ликом неминуемой смерти) человек осознает потребность поиска себя настоящего, своей внутренней сути, неподвластной времени. С точки зрения поэта, не смерть превращает жизнь в абсурд. Напротив, само осознание ее неизбежности и заставляет человека пробудиться от действительно неправедной и напрасной жизни-полусна, в который он неизбежно впадает, как только забывает о своей временности. «Більше тебе не буде... І жити спішити треба, кохати спішити треба, гляди ж, не проспи!», — напоминает (вернее, предостерегает) поэт, — но едва ли у него идет речь о бездумном и легкомысленном, подобном животному, существовании.
Призывая погрузиться в неистовство жизни, чтобы она не прошла мимо, Симоненко имеет в виду как раз сознательное (а не минутное, ситуативное) отношение к жизни. Напоминая о конечности последней, он побуждает взглянуть на безудержный жизненный гон словно извне и попробовать понять, куда и зачем она немолчно гонит, — наконец, только видя на горизонте ясные цели, и можно куда-то спешить! И, однако, ключевым моментом в отношении к жизни опять же оказывается любовь («кохати спішити треба!») — единственное чувство, способное реально преодолеть эгоизм и вдохновить человека не только брать, но и — отдавать. Обращаясь к миру, поэт просит: «Не шкодуй добра мені, людині, щастя не жалій моїм літам — все одно ті скарби по краплині я тобі закохано (!!!) віддам». И как здесь не вспомнить В. Соловьева с его «Смыслом любви»? «Эгоизм как реально основополагающее начало индивидуальной жизни, — писал русский мыслитель, — всю ее проникает и направляет, все в ней конкретно определяет, а поэтому его никак не может перевесить и отменить само лишь теоретическое осознание истины. Пока живая сила эгоизма не встретится в человеке с другой живой силой, ей противоположной, осознание истины есть только внешнее освещение, отблеск чужого света. Истина, как живая сила, которая овладевает внутренним существом человека и действительно выводит его из ошибочного самоутверждения, называется любовью».
Вполне очевидно, что при таком подходе к жизни делается невозможным не только эгоизм, но и этический — или какой-нибудь еще — релятивизм (мол, «После нас хоть потоп!»), апологию которого при желании можно было бы «найти» в словах «Більше тебе не буде... І жити спішити треба». Дело в том, что этический релятивизм, так или иначе, всегда является следствием релятивизма онтологического, а, следовательно, переведенный в социальную плоскость, с большой вероятностью превращается в разного рода макиавеллизм, одно из отличий которого так хорошо известно в советской действительности: «До щастя дорога веде через річку — та річка із крові та трішки із сліз, але ти не бійся. Не втопишся. Лізь». («Казка про Дурила»). Ясное дело, что интенции Симоненко не просто абсолютно противоположные, а — именно специально направленные против тоталитарной идеологии и практики, одним из проявлений которой было уничтожение национальных различий.
Стихи В. Симоненко, посвященные Украине и украинскому народу, языку, истории, обнаруживают полную ментальную, даже архетипичную «украинскость» поэта. Чувствуя Украину душой, собственными жилами, чувствуя, как неустанно «пульсує і гуде» казацкая кровь, он смог непревзойденно передать этот почти что экстатический гон воли, расцвет и разрастание полновластного народа, который, несмотря на напрасные старания бродяг и чужаков, уверенно «росте, множиться і діє» под солнцем вечности («Де зараз ви, кате мого народу?»). Впрочем, поэт не ограничивается только волей и чувствами, достигая и стадии самопознания, самосознания народного духа. В стихотворении «Україні» он почти молитвенно воспевает ее имя, мифологически придавая ему значение Абсолюта, который обнимает и пропитывает собой всю жизнь: «Я тоді з твоїм ім’ям вмираю і в твоєму імені живу!».
«Ти знаеш, що ти — людина?
Ти знаеш про це чи ні?
Усмішка твоя — єдина,
Мука твоя — єдина,
Очі твої — одні.
Більше тебе не буде.
Завтра на цій землі
Інші ходитимуть люди,
Інші кохатимуть люди —
Добрі, ласкаві й злі.
Сьогодні усе для тебе —
Озера, гаї, степи.
І жити спішити треба
Кохати спішити треба —
Гляди ж, не проспи!
Бо ти на землі — людина.
І хочеш того чи ні —
Усмішка твоя — єдина,
Мука твоя — єдина,
Очі твої — одні».
Василь Симоненко
КОММЕНТАРИЙ
Поэзия Василя Симоненко с недавних пор стала частью не только школьных, но и политических программ. Тот, кто знаком с отечественным политическим интернет-пространством, мог заметить, что самое знаковое стихотворение поэта «Ти знаєш, що ти — людина?», процитированное выше, венчает блог достаточно эксцентричного украинского политика Михаила Бродского. «День» спросил у Михаила Юрьевича: чем вызвано внимание именно к этой поэзии, что он как политик вкладывает в ее смысл, и как хотел бы, чтобы ее понимали украинцы?
— Вы просто не помните, что партия «Яблоко» (которая сегодня является «Партией свободных демократов») в 2002 году шла на выборы с программой только из одного этого стихотворения, — напомнил нам Михаил БРОДСКИЙ. — Эта программа так и висела на всех стенах, на всех участках. Одно только стихотворение «Ти знаєш, що ти — людина?» Я вкладываю в содержание этой поэзии то, что написал на своих бордах: «Спаси одну жизнь — и ты спасешь мир». Моя программа носит больше социальный, нежели политический характер. Люди должны помнить, что главное — это жизнь каждого человека. И когда люди в Украине умирают — пятьсот тысяч ежегодно — это не пятьсот тысяч, это один плюс один, один плюс один и так далее. И главное задание, которое стоит перед властью и какое бы поставил ей я как гражданин, — это сохранение каждой жизни. Работать власть должна на это. На то, чтобы мужчины умирали в среднем не в 58 лет. Нужно выйти на нормальный европейский уровень. Мы говорим, что хотим в Европу. А я говорю: я хочу жить столько, сколько в среднем живут в Европе. И чтобы мои дети так жили. Я хочу, чтобы украинцы наконец обратили внимание на то, что каждая жизнь — уникальна, что власть — от людей, что она должна работать на людей, что в первую очередь — это не государство, а человек. То есть я либерал. И то, что написал Симоненко — близко моему сердцу. К сожалению, сегодня украинцев все это не волнует. Здесь я скажу другими словами, тоже из нашей программы: ты не должен изменить мир, но ты не имеешь права ничего не делать.
