Василию Шукшину, актеру, режиссеру, писателю, который прожил яркую, короткую и непростую жизнь, 25 июля исполнилось бы 80 лет. Чуть более 20 лет назад им зачитывались, но не очень активно печатали. Его фильмы любили и цитировали, но не баловали широким прокатом. Его несыгранный Степан Разин так и остался в сценарии, невоплощенном в кино. Ушел он, как и жил: резко, внезапно, во время съемок фильма «Они сражались за Родину». Недоиграв. Недописав. Не успев снять... Погоревали. Пославословили. Показали ретроспективы. И... положили на полку. Сегодня, пожалуй, только старшее и среднее поколение может похвастаться знанием его литературного и кинонаследия.
Театр наций, которым несколько последних лет руководит жадный до работы Евгений Миронов, не юбилея для, а любви ради, обратился к прозе Василия Шукшина. Для спектакля «Рассказы Шукшина» драматург проекта Роман Должанский использовал десять рассказов, сюжетно не связанных, но плавно перетекающих один в другой. И оказались они очень современны, актуальны и невероятно чисты. Как истинная классика — ведь они о людях, их силе и слабости, благородстве и подлости, умении любить и ненавидеть.
Эпиграфом взяты слова Василия Макаровича: «Люди, милые люди, здравствуйте!». А постановку спектакля осуществил дебютант в России, известный в Латвии и мире режиссер Алвис Херманис, художественный руководитель Нового рижского театра. В его творческой копилке — увенчанные многочисленными призами постановки гоголевского «Ревизора» и «Льда» Владимира Сорокина, «Сони» по рассказу Татьяны Толстой и цюрихская постановка «Идиота» Федора Достоевского. Свое обращение к Шукшину сам Алвис Херманис объясняет так:
— Когда мне предложили поставить спектакль в Москве с русскими актерами, я понял, что надо выбрать какой-нибудь «очень русский» материал, который позволил бы мне самому узнать что-то новое про людей. Я вспомнил фильмы Шукшина, которые смотрел еще в детстве. Начал читать его рассказы — и был поражен, насколько они простые, «вкусные» и мудрые. Надо сказать, что я все-таки с луны не свалился и имел представление о том, как деревенская тема воплощалась на русской сцене до этого. Я подумал, что не стоит одевать современных московских актеров в тулупы и кирзовые сапоги. Понятно, что это два разных мира — русская деревня 60-х и современная Москва. Мне показалось, что актеры не должны притворяться деревенскими и копировать этот особенный мир, который, кстати, не позволяет ни малейшей фальши. Мы исходим как раз из обратного: в спектакле акцентируем, что встречаются два совершенно разных мира, сегодняшний и тот, чужой для современной Москвы. Хотелось показать и пропасть между ними, и мосты, которые нас соединяют. В нашем спектакле встречаются не только «советский и старомодный» Шукшин и современные московские актеры. В нем есть еще и фотопортреты жителей, которые сегодня живут в том же селе, где происходили события шукшинских историй. На этом перекрестке встречаемся и мы — фотограф Моника Пормале и я, режиссер, — иностранцы, то есть люди со стороны. И, кроме того, здесь встречаются зрители, у каждого из которых свое представление о том, как надо «правильно» играть Шукшина. Великого писателя, у которого, уверен, великое будущее.
Сценография спектакля, которую придумали режиссер-постановщик и фотограф, предельно проста на первый взгляд. На довольно плоской сцене, задник которой — колосистое хлебное поле, — длинная скамья. Здесь и разворачиваются события рассказов, и каждому предшествует быстрая смена фотографий на заднике — от крупных портретных планов, до жанровых сцен. Щемяще-потешная «Степкина любовь» уступает место одержимому знаниями герою «Микроскопа». Тема любви, от которой перехватывает дух, — в бытовых «Сапожках». Внегеографическое, вневременное и вненациональное жлобство — в рассказе «Срезал» и т.д.
Актерский ансамбль, в котором, безусловно, солируют Евгений Миронов и Чулпан Хаматова, слажен, экспрессивен и с радостью купается в возможностях текста и режиссерских придумках. Чего стоит лишь безудержный танец мироновского героя, или сцена, где Чулпан превращается в нежную и бурную воду реки!
Финальный эпизод с портретом Василия Шукшина превращается не в прощание с «уходящей натурой», а в бесконечное наслаждение общением с истинной — стало быть, вневременной классикой.
Возвращаясь из Москвы после премьеры, я вспомнила вдруг о нашем почти забытом удивительном рассказчике — Григоре Тютюннике. Неужели не найдется энтузиастов воплотить на сцене его удивительную, чистую, наполненную эмоциями и энергией прозу, написанную таким настоящим украинским языком?..
