16 января 1969 года 20-летний студент исторического факультета Карлова университета Ян Палах подошел к зданию Национального музея на Вацлавской площади. Сбросил пальто, облил себя бензином из пластмассовой бутылки, зажег спичку — и загорелся с головы до ног. Пробежал до перекрестка у здания музея, упал на землю. «Скорая» отвезла его в больницу на Легеровой улице. Он прожил еще три дня, и все три дня его допрашивали сотрудники КГБ, пытаясь узнать у умиравшего от страшных ран человека имена его единомышленников. Впрочем, палачи получили от него единственное признание:
«Я хотел выказать несогласие с тем, что происходит тут, я хотел пробудить народ».
Его последние слова записаны врачом:
«В истории бывают времена, когда действие должно быть совершено. Сейчас такое время настало. Через полгода, через год будет уже слишком поздно, поздно навсегда».
Похороны Палаха стали последней крупной демонстрацией протеста в оккупированной советскими войсками Чехословакии, а через 20 лет тирания в стране пала. Теперь Вацлавская площадь носит имя Палаха, а на месте его самосожжения — памятный знак: крест, сливающийся с брусчаткой.
Через девять лет, также в январе, 22 числа, на Чернечей горе под Каневом сжег себя 66-летний житель Калуша, инженер и бывший заключенный сталинских лагерей Олекса Гирнык, написав жене в последнем письме: «Мій протест — то прометеїзм, то бунт проти насилля і поневолення. Мій протест — то слова Шевченка, а я його тільки учень і виконавець». О его жертвоприношении стало известно намного позже.
Я бы слукавил, если бы сказал, что примеряю эти подвиги на себя. По-моему, сегодня речь не идет о том, что — «смог бы ты или нет?» Разговор, скорее, о честности. Гирнык состоял в националистической ОУН, Палах слыл марксистом — настолько убежденным, что даже заслужил среди сокурсников шутливое прозвище Большевик, но в первую очередь оба они были людьми честными. И потому торопились сделать то, что сделали. Мечтали о том, чтобы кончилась зима, легшая на их страны гусеницами танков.
Российский поэт Всеволод Некрасов написал в конце 1970-х:
Я не Палах
Ты не Палах
А он
Палах?
А он
Палах
Он Палах
А ты не Палах
И я не Палах
Да, я не Палах и не Гирнык.
Но очень хочу, чтобы зима, растопить которую можно только живым костром, не наступила уже никогда.
