Это уже история. Это уже — царство стандартов: учебники, хрестоматии, энциклопедии, километры мемуаров, килограммы бронзы, «незабываемая встреча», «Марсель Марсо был здесь». От формы прошедшего времени деваться некуда. Он пришел на пресс-конференцию, пожилой француз в помятом пиджаке, и говорил фразы о дружбе, мире, красоте и Чарли Чаплине, затверженные на сотнях других пресс-конференций, публичных выступлений, интервью. На сцене же он выступал два вечера кряду, повторяя, с разными вариациями, свои находки сорокалетней давности. И если первое отделение спектакля было сплошной отсылкой к прошлому, цитатой из него, то второй акт представлял само прошлое — несколько номеров из жизни того самого, гениально созданного в прошлом веке, знаменитого растяпы Бипа. И в конце, — потрясающий по философской глубине и силе трагического отчаяния «Мастер масок». Вот, собственно, и все.
Что еще к этому добавить? Что концерты прошли с небывалым аншлагом? Что многим посчастливилось увидеть живую легенду мимического искусства? Но на гастролях второразрядных московских антреприз у нас бывают аншлаги и посерьезнее. И «живая легенда» — штамп из разряда многих наподобие «Россия победила фашизм», которыми маэстро так и сыпал на пресс-конференции… Здесь — другое.
У знаменитых старых актеров, при том, что они действительно, живут в основном только в отблеске пройденных вершин, есть одно свойство, которое отнять у них невозможно. Они не то чтобы останавливают время, и даже не олицетворяют его. На самом деле время боится их. Они стареют, и сами смотрятся на сцене как мятые ношенные костюмы. Однако они хранят и передают, неизменным и необесцененным, особое волшебство жеста, сделанного, быть может, еще полвека назад — и сразу же вынесенного далеко за пределы любого увядания. Это пожалуй, все, что у них остается на закате дней — жест и пыль, театральная пыль, которую ни с чем не спутаешь и воспроизвести которую нельзя — так же, как невозможно повторить то, всегда юное движение, которое в ней сделано.
И он, странный пожилой господин в помятом пиджаке, Марсель Марсо с белым молчащим лицом, быть может, единственный в мире, кто знает этому одинокому движению истинную цену. Заплатить ее, пожалуй, не под силу уже никому.
