Игорь КОПОТИЕНКО, кандидат исторических наук, председатель Днепропетровской ассоциации исследователей Голодомора-Геноцида 1933 г.:
— Время Голодомора мне навсегда врезалось в память, хотя тогда я был шестилетним ребенком. Мы жили на окраине Днепропетровска, и мимо нашего дома на телегах каждый день возили трупы людей, которых хоронили в братских могилах за Севастопольским парком. Тогда там, недалеко от железнодорожной станции, была глубокая балка. Судя по всему, сюда свозили людей, которые шли из сел в город, чтобы найти себе какое-нибудь пропитание. Помню как мать, глядя в окно на подводы с покойниками, надрывным голосом говорила, что это везут «наших кормильцев». Но вообще люди и тогда, и позднее избегали говорить на эту тему. Например, я не помню, чтобы за все время советской власти кто-то из моих коллег-преподавателей, работавших на историческом факультете Днепропетровского университета, завел разговор о Голодоморе. Хотя среди них были выходцы из села, и по они возрасту наверняка были свидетелями этих событий. Припоминаю лишь один случай, когда мой знакомый по неосторожности где-то завел речь о трагедии 1933 года. Его вскоре вызвали в КГБ и там поговорили «по душам». Уже в годы горбачевской «перестройки» я стал заниматься темой Голодомора, работал в архивах, и передо мной открылись картины одна ужасней другой. Например, исследуя архив облздравотдела, я нашел материал о людоедстве. Одна женщина, обезумев от голода, убила и засолила своего ребенка. Подобных фактов было множество. Но это были люди, которых условия, созданные коммунистами, довели до сумасшествия. Говоря откровенно, настоящая история Голодомора еще до сих пор не написана. По моему убеждению, это был настоящий геноцид. Исследование Голодомора привело меня к более широким обобщениям, и я, насколько позволяют силы, пишу книгу об исторических судьбах украинского народа, немало претерпевшего всяких бед за свою историю.
Лександра ЛАВРЕНЮК, 1918 года рождения, жительница села Воробеевка Полонского района Хмельницкой обл.:
— Были отец, мама и пятеро детей. Трое детей умерли в 33-м. И отец умер от голода. И не знаю, прикопал ли кто отцовские кости. Маленький Данилка лазил возле печки. Когда я топила печь, тянулся к огню. «Куда ты лезешь?» А он лезет, потому что кушать хочет. Так и умер.
Брат Захар выкопал сам яму на кладбище для Данила. Взял его под подмышку да так и закопал его там. Захар еще был бодрее. Захар еще работал, но с той работы не разживешься. Шел то в людской ячмень, то в овес, то в рожь — упал и там умер. Одна мартыновская женщина говорит: «Я сняла рубашку с него и подвязала ему рот, а то разинулся».
А этот Денис, что по соседству с нами, уже два дня лежал в доме и некому закопать. Это наш двоюродный брат, у которого умерли от голода еще три его родных брата. Приехали на телеге и к матери: «Вам привезти сюда Захара или его там закопать?» Ну, мать есть мать: «Привозите сюда». Приезжает фура с Захаром. Выносят еще и Дениса — положили. Выкопали яму. Не помню, кто выкопал яму.
А на второй день сестра Гапка говорит: «Мама, я завтра уже не буду ходить. Мама, я завтра уже не буду говорить. Мама, я завтра уже умру. Идите еще раз где-то хлеба попросите, и больше вас никогда не буду просить». А мама плачет, потому что она детей теряет и должна быть сильной. И говорит: «Ой, Господи, ну кто же мне даст хлеба — все умирают». А я: «Чего ты ноешь? Тебе завтра умирать, а мне — сегодня». Она умерла вечером. Еще от голода умер мой дедушка. А вот был сосед такой Максим, Галайком его дразнили. Так словил в речке лягушку и живую ее — зубами. Кровь с нее брызжет, а он ее зубами и съел. Подошел к больнице и просит: «Дайте мне стакан молока и хлеба, так буду жить...» Но умер...
Для справки. Как сообщил для «Дня» врач Петр Ящук из Понинки Полонского района, собравший 360 свидетельств тех, кто пережил лихолетье, в 1932—1933 годах умерли от голода 15 тысяч граждан, каждый четвертый в районе. Петр Ящук сравнивает: «В годы Второй мировой войны погибли 4,5 тысячи граждан Полонского района, жертвами сталинских репрессий стали 7,5 тысяч граждан».
Галина МИРОШНИЧЕНКО , пенсионерка:
— В 1932 году мне было 12 лет. Я тогда 4 часа в день училась в ФЗУ и 4 часа работала в столовой общественного питания. Потом перешла в заводскую столовую в Краматорске. Только это меня и спасло в те голодные годы. Я была маленькой, худющей. Котлы ворочать сил не хватало, а все же работала. В столовой всегда оставались для нас каша или суп. К тому же я получала паек — 1 килограмм хлеба. Несколько раз выносила хлеб продавать на базар, но у меня его тут же отнимали. Хлеб был тогда дороже денег, за него и убить могли. Люди голодали страшно. Мать меня бросила, и несколько лет я жила в детдоме. Как-то знакомые мне дали новый адрес матери. После раскулачивания деревни она с новой семьей и детьми переехала на другой хутор. Я поехала к ним. Захожу в избу, а у матери ноги опухли, страшные. Навстречу мне поднялась с трудом. Двое ее сыновей взрослых уже да муж лежат без движения на лавке. Отходят. Один сын к тому времени уже умер. Мать как могла из дому выползала, собирала траву — крапиву, варила из нее кашу. Я с собой привезла немного хлеба. Они как увидели его, затряслись все, слова сказать не могут, только руки тянут. Стала мать делить хлеб. После голода если съешь кусок побольше, и помереть можно. А мужики не видят ничего, у нее прямо с рук выдирают. Потом говорили, что я тем хлебом их от смерти спасла. В тот голод выжили. Только потом война была, а за ней другой Голодомор — 1947 года.
Нонна КОПЕРЖИНСКАЯ , актриса Театра им.Франко. Воспоминания о ней опубликованы в газете «Донбасс» от 3 мая 2003 года:
— Отца Копержинской в начале 30-х годов направили на работу в Донбасс. Голод 1933-ого Донбасс пережил немного легче, чем вся Украина. Индустриальный район «подкармливали» пайками. Через много лет Копержинская вспоминала, как в полученной банке с консервами мама делала маленькую дырочку и капала на сковородку вместо масла. Иногда помогали местные жители, приносили сушеную рыбу, какие-то корешки... Как-то маленькая Нонна увидела горстку косточек от абрикос, растолкла, вынула серединку и съела... Отравление было настолько сильным, что врачам пришлось приложить немало усилий, чтобы спасти ребенка. Но несмотря на свирепствующий повсюду голод, Нонна плохо понимала весь ужас обрушившейся на страну беды, только видела сотни просящих хотя бы какой-нибудь еды беженцев из других областей Украины и России.
Кстати. На сегодня в Луганской области установлено три памятных знака жертвам Голодомора и политических репрессий: в Новоайдарском и Сватовском районах, в областном центре. Сотрудники Государственного архива Луганской области продолжают работу над сборником документов «Архивное дело на Луганщине». Особое внимание уделяется тем документам, которые раньше были исключены из информационного поля, в частности, свидетельствам о Голодоморе 1933—1934 годов. Донбасс, по исследованиям историков, в меньшей степени, чем другие области Украины, пострадал от Голодомора, но и здесь смертность в 3—4 раза превышала обычный уровень.
Сегодня в Луганске состоится митинг-реквием, посвященный жертвам Голодомора.
Василий НЕСТЕРЕНКО , пенсионер:
— Я пацаном тогда еще был. Только хорошо помню, как в нашей деревне голод был. Ели всё, даже сапоги кожаные батькины варить пробовали. А меня от голода спас мой пес любимый. Большой такой был, рыжий. Когда в деревне стали отлавливать собак и кошек, я его долго в сарае прятал. Всем говорил, что сбежал. Потом сам заболел. Мать пса в сарае и нашла. Мясом меня кормила, а я и не знал, чье оно. А потом на шкуру наткнулся и все понял. Плакал сильно. Еще бы, мне тогда и десяти не было. То, что в соседних хатах люди от голода умирали, не так страшно казалось. А вот суп из Рыжего на всю жизнь запомнил. До сих пор в горле стоит.
Иван ЯМКОВОЙ , уроженец села Билиловка (сейчас это Ружинский район Житомирской области, где почти сплошные черноземы), ныне покойный, врач, был другом отца моей, Валерия Костюкевича, жены, Николая Билошицкого, в своей книге «Геноцид», вышедшей в 1999 году в Житомире и основанной на архивно-документальных материалах и воспоминаниях о Голодоморе 1932—1933 годов, пишет:
— Страшный Голодомор обрушился и на Билиловку. Предварительно была проведена значительная подготовительная работа: во-первых, крестьян полностью ограбили путем коллективизации и конфискации всего нажитого за многие года, во-вторых, были созданы специальные бригады, отбиравшие у крестьян продукты питания. В состав этих бригад, которые возглавляли так называемые уполномоченные, входили сельские активисты и различная сволочь. Они ходили от дома к дому, делали обыски, рыскали во дворах, хлевах, кладовых, на чердаках. Острыми пиками протыкали землю, ища зерно, продукты. Выгребали все из погребов, даже забирали полову, в которой были остатки зерна. Люди прятали узелки с зерном за иконами, в горшках в печи, но опытные негодяи из этих бригад находили его и там. Отец Васи Ямкового (прозвище Погорилый) всыпал парню несколько стаканов ржи в штанишки и посадил ребенка на лежанку. Один из активистов, Ликарчук, нашел эти запасы — снял штанишки и вытряс оттуда зерно.
К весне 1933 года село полностью подготовили к Голодомору. Стали умирать люди: сначала дети, потом люди преклонного возраста, а за ними — остальные. Как только сошел снег и оттаяла земля, люди начали копаться в огородах, надеясь найти хотя бы несколько гнилых картофелин, собирали лебеду, крапиву, щавель. Начали есть собак, котов, даже крыс, в речках Раставице и Сытной выискивали моллюсков.
Чем дальше, тем больше появлялось опухших. Люди были молчаливыми, мрачными, старались не встречаться, а тем более не говорить друг с другом, даже с родственниками, стали равнодушны даже к умершим. Тот, кто голодал, знает это ужасное ощущение, когда тебя преследует одна-единственная мысль: положить что-нибудь съестное в рот. В этой ситуации возникают сотни защитных сил, направленных на самосохранение организма путем его энергетических запасов, но их не было ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра...
Семья Костюков была раскулачена и выслана в Сибирь, но четверым детям удалось остаться в Билиловке у бабушки. Они ходили в лес собирать муравьев в плотный мешочек и варили из них суп.
Большим деликатесом были ракушки-беззубки. Мы их находили в речке, разжигали костер и пекли на огне, но очень быстро закончились и они. Страшный Голодомор очень редко не коснулся той или иной семьи. Все дети семьи Костюков болели туберкулезом. Двое из них умерли.
Старожилы Билиловки Федора Яковлевна Котелянец, а также Андрей Михайлович Кирий (уже покойные) провели опрос людей, чтобы установить, кто умер от Голодомора только на двух улицах села — Хурсовке и Слободе. Результаты были ужасны: от голода только на этих улицах умерли 136 человек, в 19 дворах вымерли полностью семьи. А таких улиц и переулков в селе было больше десяти. В семьях М. Смольского умерло 5 человек, Г. Зулихи — 7 человек. Полностью вымерли семьи К. Ткачук (5 человек), Л. Кваши (6 человек), П. Кирилишина (5 человек), М. Козиной (4 мужчины), Ямкового (не отца И. Ямкового. — В.К. ) — (5 человек).
Таким образом, только за 1933 год в Билиловке от Голодомора умерли 850 — 900 человек, четвертая часть сельского населения. За каждой улицей был закреплен транспорт для сбора трупов. Ездовому «платили» за эту работу 400 г хлеба. Хоронили всех на кладбище в большой общей яме. Нередко туда привозили еще живых.
Можно представить психическое и физическое состояние тех родителей, у которых по очереди умирают дети, все время прося кушать. У голодных опухших матерей исчезло молоко: умирала мать, а с ней — и младенец, часто еще в утробе. У Григория Котелянца друг за другом умерло пятеро детей, остался только один мальчик, Иван, который вырос и работал в колхозе водителем — строил счастливую жизнь для своих односельчан — социализм и коммунизм. Много людей не выдерживали таких страданий — сходили с ума. Опустевшие дома и усадьбы раздавались тем, кто не имел жилья. Но оплатить налог на эту усадьбу было нелегко.
П. М. АНДРЮНКИН , учитель 1913 г.р. (опубликовано в общеказачьей газете «Станица», № 34):
— Объявили, что в Новодеревянковской зреет контрреволюция, занесли станицу на «черную доску». Был поднят Ейский полк: оцепили всю станицу, ни въехать, ни выехать. Зерно из станицы вывезли все подчистую — прямо в поле, на ток, и пшеницу, и кукурузу. Оно потом все так в кучах и погибло на земле. По дворам ходили солдаты, всех сгоняли на работу — зимой, прямо в чем попало, не разрешали одеваться. А специальная комиссия из актива ходила по дворам, отбирала все съестные запасы — гарбузы, буряки, даже пшеничку из стаканчика, куда свечку ставили, выливали и масло из лампадок перед иконами. Варенья-соленья выносили во двор, разбивали и разливали — там все и замерзало. Отбирали даже узелки с горохом и фасолью, что были отложены на весеннюю посадку.
И не дай Бог, найдут у кого старые фотографии с казаками — сразу забирали того человека. Ага, говорят, так ты ждешь казачью власть, атаманы чтоб вернулись; тебе не нравится советская власть! Так бабушка наши все фотографии семейные из сундука взяла да закопала где-то в саду. А потом от голода и умерла. Другие старики велели родным хоронить себя вместе с дорогими фотографиями на груди... Люди мерли как мухи. Команда ходила, собирала трупы: кого в рядюжке, кого так свозили в яму, засыпали землей. А кто своих прямо во дворах хоронил
Я работал учителем в Отрадовке. Выпросил у приехавшего из Ростова начальника НКВД Северо-Кавказского края пропуск в родную станицу — забрать маму. Еле дал — не положено было. Пропуск один был на въезд, другой — на выезд. Пока доехал, сколько раз проверяли! Да еще в станице, уже наши, местные, на каждом углу кричат: «Пропуск!» И я его знаю, и он меня знает, а кричит! Так я ему сперва дулю, а пока он хватается за оружие — пропуск под нос. «С кого же, — говорю, — ты, гад, пропуск требуешь?» Потом уже, после голода, да и после войны, как вернулся, встречал этих. Ходят, пригнувшись... «Что же вы, гады, делали тогда?» — «Нас заставляли...» — «Кто вас заставлял? Выслуживались, сволочи!» Около двадцати тысяч было в станице. Осталось в живых — меньше восьми. Контрреволюцию же так и не нашли...
КСТАТИ
Митинг, посвященный памяти жертв Голодомора и политических репрессий, прошел в Донецке на Рутченковском поле. Это место выбрано не случайно: именно здесь в конце 80-х годов археологи обнаружили гигантское захоронение. По разным подсчетам, в этих местах находятся останки примерно десяти тысяч человек, которые погибли во время Голодомора. По всей вероятности, их сюда привозили не только из Донецкой области, но и со всей Украины. Кроме того, там были и жертвы политических репрессий, которых массово расстреливали в 30-е годы. Среди «взрослых» попадались и детские останки. На митинге собрались люди, которые пережили события тех страшных лет. Только в Донецкой области их более полутора тысяч.
Активисты перезахоронили пока лишь около двухсот человек. На месте братской могилы установили памятный камень. «Задача властей — привести здесь все в порядок и поставить памятник. Это больше не должно повториться на нашей украинской земле», — сказал на митинге Донецкий городской голова Александр Лукьянченко.
Николай ГОРДИЕНКО , кандидат философских наук, преподаватель университета «Украина» (г. Днепропетровск):
— Хотя я родился уже после войны, но фактически вырос под рассказы о голоде 1933 года в своей семье. Моей матери тогда было 20 лет, и у нее уже родилась моя старшая сестра. Отец работал на строительстве завода в Павлограде, получал по карточкам продукты, и потому семья уцелела. Но в то же время в нашем селе Богуслав от голода вымерла половина жителей. Как рассказывала мать, люди пухли и от недоедания падали прямо на улице. Мертвых подбирали бригады комсомольцев. Случалось, чтобы не возиться лишний раз, на кладбище везли и еще живых. Там в братских могилах и хоронили. Эти могилы чаще всего были без крестов, а потому со временем заросли и затерялись. К тому же, война через восемь лет своими бедами, новым голодом и массовой гибелью людей, очевидно, в какой-то мере вытеснила Голодомор в сознании людей с первых позиций. Но забыть это потрясение они так и не смогли. Мало того, что погибло много родственников и близких, в нашей семье, например, Голодомор «откликнулся» уже в 60-е годы, когда нашлись мои двоюродные братья, потерявшиеся после смерти их матери в 1933-м. Мне трудно объяснить, почему о Голодоморе молчали многие годы. Объяснить все страхом репрессий, очевидно, нельзя. Вполне возможно, голод произвел какое-то глубокое воздействие на массовую психику. Ведь настоящие участники боевых действий, участники войны тоже немногословны и не любят вспоминать о страданиях и гибели людей. В любом случае, о Голодоморе как сильнейшем испытании в судьбе украинского народа еще предстоит написать настоящие исследования.
