Украина значительно отстает от Латвии и по содержанию, и по инструментарию реформирования экономики. Тем не менее, отвечая в минувшую пятницу на вопрос о цели своего визита в Украину, Ивар Годманис сказал, что приехал «перенимать опыт».
— Мой визит имеет две ключевые цели. Первая — это обмен опытом. Мне хотелось понять, как работает украинская налоговая служба, как формируются доходы бюджета. Во-вторых, меня интересовали чисто финансовые вопросы — структурирование бюджета, финансирование расходных статей, выполнение требований по обслуживанию внутреннего и внешнего долга.
— Латвия имеет большой внешний долг?
— Нет. У нас очень маленький внешний долг — около 6,1% ВВП. Но нас вообще интересовало, как действует Министерство финансов Украины по выполнению государственного бюджета. Украина, так же как и Латвия, пострадала от российского финансового кризиса. Поэтому еще один вопрос, которым мы интересовались, — как Украина из него выходит? Хотя у нас ситуация сейчас немного иная, причины кризиса были сходными. Для наших экономик то, что произошло в России, есть — «external shock» (буквально «внешний удар» — Ред .). Естественно, что потрясение на таком большом представительном рынке, на который приходится большая доля экспорта и импорта, повлиял на промышленное производство, прирост валового продукта, доходы и расходы бюджета.
Еще мы изучали опыт взаимодействия правительства с Национальным банком: как происходит размещение бюджетных средств Казначейством, как взаимодействуют с бюджетом коммерческие банки, какие механизмы размещения, погашения правительственных долговых облигаций. Последнее обстоятельство, несомненно, является большой проблемой для каждого правительства.
— Вы увидели, как справляется с кризисом Украина. А насколько сильно Латвия пострадала от российского кризиса?
— У нас было два очень успешных года — 1996 и 1997. В 1995 году у нас был банковский кризис. Но ввиду того, что мы не богатое государство, мы, к сожалению, не выручали наши банки. После 1995 года у нас начался постепенный рост. Вплоть до кризиса в июле 1998 г. у нас показатели уверенно шли вверх. Если я не ошибаюсь, в одно время даже была двухзначная цифра прироста. Кризис очень сильно повлиял на латвийскую экономику. Думаю, если бы такой кризис произошел 4-5 лет назад, его последствия были бы гораздо серьезнее. Фактически, мы уже не настолько интегрированы с РФ. Из наиболее пострадавших сфер можно назвать две. Во-первых, это экспорт (в основном продовольственные товары) в Россию и СНГ. Уровень российского экспорта сократился на 7%, импорта — на 13%. Мы, конечно, надеемся, что российский рынок скоро заработает и финансовая система придет в норму. Все на это надеются.
Латвийские банки были задеты кризисом сильнее украинских. Наша банковская сфера намного либеральнее: в Латвии, например, нет каких-то особенных лицензий. Если у банка есть полная лицензия, то он может делать все — размещать средства в виде различных инструментов, покупать облигации, акции, выдавать кредиты за пределы государства. К тому же, латвийские банки, в отличие от украинских, не имели таких возможностей на рынке внутренних займов. В Украине были достаточно высокие ставки доходности по гособлигациям. У нас в течение последних двух лет бюджетные доходы превышают расходы. Следовательно, доходность правительственных облигаций стала настолько низкая, поэтому банки отказывались их покупать. Так, стремясь к высоким заработкам, банки охотно вкладывали деньги в Россию. Но даже после российского дефолта, если сложить банковские доходы за последние несколько лет и вычесть из них убытки, я думаю, банки окажутся хоть и в небольшом, но «в плюсе».
— Что предпринимало латвийское правительство, чтобы смягчить последствия кризиса?
— В первую очередь пришлось корректировать бюджет. В сентябре 1998 года, накануне выборов, был подготовлен новый проект бюджета с ростом не 6% ВВП, а всего лишь 4%. Выполнен же он был на уровне 3-3,2% ВВП. Но Министерство финансов оказалось еще более консервативным: наш прогноз предполагал всего 2% роста. Я интересовался, как здесь, в Украине, проходит бюджетный процесс, сравнивал...
— А вы не интересовались, как украинское правительство относится к возможному дефолту по июльским платежам банку ING Barings?
— Я думаю, что этого не случится. Все обязательства, насколько мне известно, погашаются вовремя. А ситуация с названным банком мне не известна. Я это не могу комментировать.
Но у вас есть другая проблема. Когда центральный банк финансирует дефицит бюджета — непосредственно кредитует правительство или покупает напрямую облигации, — это довольно опасно. У нас действует совсем иная система. Центральный банк не может покупать гособлигации непосредственно у правительства. Объем облигаций известен заранее. Банки знают наперед, сколько облигаций будет продано, но они не знают, какой процент правительство готово платить. До кризиса процентные ставки были очень низкими — по межбанковскому кредиту порядка 3% годовых. Причем лизинговые кредиты можно было получить под 10—12%. После того, как банки были вынуждены как- то покрывать убытки, ставка кредитов поднялась. Правительству тоже пришлось решать сходные проблемы: мы вынуждены были выйти на международные рынки, размещать евробонды. 12 мая мы продали 5-годовые евробонды на 150 млн. евро с доходностью 6,25% годовых. Хотя эти кредиты и оказались более дорогими, чем раньше, тем не менее это хороший ориентир, чтобы сбивать цены на внутреннем рынке.
— Украина о таких займах может только мечтать. Сейчас на внешнем рынке покупатели украинских государственных бумаг хотят доходность не меньше 30% годовых.
— Понимаете, наши экономики, можно сказать, новые. И мы не имеем опыта прохождения экономических циклов — бумов, рецессий. Поэтому, как только вы некоторое время работаете «на повышение», вы начинаете принимать решения, которые не предполагают ни уменьшения роста, ни спада. Мы тоже встретились с такой ситуацией. Нам пришлось в 1998 году (в октябре были парламентские выборы, правительство было утверждено в конце ноября) учитывать ряд непредвиденных факторов. Во- первых, то что нас ожидает неизбежный спад и снижение бюджетных поступлений. Во-вторых, необходимость фискальных корректировок вследствие замедления темпов роста. В-третьих, нам пришлось идти совсем страшным путем — мы должны были менять законы, которые из- за бюджетных проблем мы заведомо не могли профинансировать. В основном нам удалось все сделать. Во многом из-за того, что у нас другая политическая система: у нас парламент формирует правительство. Парламентарии отвечают за правительство так же, как правительство подотчетно парламенту. Но здесь еще одно нужно иметь в виду: никто на Западе — никакая компания, ни Мировой банк, ни Валютный фонд — не скажет, как переживать такие кризисы. Когда абсолютный дефолт по финансам, когда банковской системе невозможно продать облигации, когда не работают безналичные расчеты, когда ваш рынок перестает конкурировать с российским, только самостоятельно можно найти выход.
Да, была еще одна послекризисная проблема, о которой я не упомянул. После того как закрылись восточные рынки для латвийских товаров, мы ощутили резкий рост дефицита текущего счета. Ведь что есть текущий счет? Это разница между экспортом-импортом плюс разница между тем, что платите вы нерезидентам и что платят нерезиденты вам, плюс сальдо трансфертов (или вам кто-то дарит, или вы дарите). У нас дефицит вырос до 10%. Но мы не пошли на девальвацию лата. Стабильный курс держится с 1994 года. Правда, у Центрального банка был небольшой спад резервов, но сейчас он восстановлен.
— Как же латвийскому правительству удалось удержать валюту? Ведь даже польский злотый не устоял перед девальвацией.
— Мы всеми силами пытались создать условия для приплыва капитала в страну в самых разных формах: в капитал компаний, нефинансовые и финансовые долгосрочные вложения, портфельные инвестиции и, конечно, «горячие деньги». Затем мы постарались сократить импорт в основном за счет сокращения бюджетных расходов. Должен сказать, что любые правительственные расходы имеют приличную валютную составляющую, поэтому сокращать госрасходы нужно в первую очередь. Потом нужно любыми способами увеличивать экспорт. Но это очень непросто сделать. Если и это не помогает, тогда нужно срочно создавать условия для внешних инвестиций и вводить предельно либеральные правила перемещения капитала. У нас в Латвии никого не волнует, сколько денег вы привозите, сколько увозите. У нас был очень либеральный режим банковской системы, но мы теперь должны его ужесточить согласно требованиям ЕС. Другими словами, у нас нет офшорной зоны для банков. У нас нет ни анонимных, ни кодированных счетов, характерных для офшоров.
Возвращаясь к вопросу о причинах стабильности нашей валюты. Я думаю, что в таких трудных кризисных ситуациях, когда идет промышленный спад, падение экспорта и т.п., должно работать жестокое правило — сокращайте свои расходы. Вы не имеете права иметь бюджетный дефицит.
— Скажите, пожалуйста, проходят ли в Латвии пенсионная реформа и реформа здравоохранения?
— Да, все эти реформы у нас начаты. Например, пенсионная реформа предполагает введение трех уровней пенсионного обеспечения. Первый уровень — это элемент старой пенсионной системы, т.е. отчисления работающих автоматически идут на выплаты пенсионерам. Для этого уровня была проведена индексация пенсий. На втором уровне должны создаваться накопления на будущие пенсии: работающие граждане открывают персональные счета, на которых создаются накопления. Каждый работающий в любой момент может узнать, сколько денег у него на счету, и если работодатель не перечислил ему деньги, а это 28% зарплаты (работник отчисляет 9%), то у него будут проблемы — с пенсиями, пособиями. Третий уровень, негосударственные пенсионные фонды — пока еще дело будущего.
Реформа здравоохранения идет второй год. Должен сказать, что наши больницы и поликлиники работают как полноценные предпринимательские структуры, как акционерные общества. Но медицинские услуги оплачивают не сами граждане, а так называемые больничные кассы, которые получают деньги из бюджета, т.е. деньги налогоплательщиков.
— Зависит ли медицинское обслуживание от того, заплатил ли гражданин налоги?
— Этого пока нет. Мы планируем перейти к страховой медицине, но пока этому препятствует высокое налогообложение. И все же даже та система, которая у нас создана, способствует развитию конкуренции между больницами и улучшению медобслуживания.
— Могли бы вы назвать несколько проблем, которые вас как министра финансов волнуют больше всего?
— О, у меня масса проблем! Во-первых, я озабочен тем, как бы снизить налоги, не снижая бюджетных доходов. В отличие от вашего министра финансов, я могу влиять на налоговую политику. Во-вторых, я постоянно думаю, как решить одновременно две противоположные задачи — предприятиям, работавшим на восточный рынок, не дать закрыться, но и добиться, чтобы они платили налоги. В-третьих, я постоянно должен держать руку на пульсе и следить за тем, чтобы правительство не превысило уровень расходов, т.е. исходило из реальных бюджетных поступлений. Но вообще это классическая задача любого министра финансов. Наконец, в-четвертых, я должен следить, чтобы не появлялись новые законы, которые заведомо не могут быть профинансированы.
