Увлеченность политического класса страны реформой системы власти и предстоящими президентскими выборами, разумеется, не означает, что в обществе не происходит больше никаких трансформаций. Одним из основных «двигателей» этих трансформаций в Украине традиционно остается приватизация. О нынешней специфике этого процесса — в интервью недавно побывавшего в гостях у «Дня» главы Фонда государственного имущества Украины Михаила Чечетова.
ИНВЕСТОР ОБЯЗАН...
— Приватизация, как известно, не только приносит в экономику конкретные деньги, но и служит, отражая настроения инвесторов, индикатором ситуации в стране. На предыдущей встрече в «Дне» вы говорили о неопределенности вокруг выполнения обязательств инвестора Николаевского глиноземного завода. А еще недавно этот завод фигурировал как пример успешной приватизации стратегического объекта. Каковы последние новости «по глинозему»?
— В связи с тем, что российская сторона не выполняет обязательство — построить алюминиевый завод на территории Харьковской области, — нам не оставалось ничего другого, как подать в суд иск о разрыве договора купли-продажи НГЗ. По другому мы поступить не могли. В то же время с экономической точки зрения логика в действиях российской стороны имеется, и мы не можем этого не учитывать. В условиях действующих в Украине цен на энергоносители и нынешней конъюнктуры рынка алюминиевый завод не может быть рентабельным, и понятно, что строить его нет никакого интереса. Так что есть резон в том, чтобы поискать компромисс и, возможно, изменить инвестиционные обязательства. Понимание в этом вопросе достигнуто как между сторонами, так и в правительстве Украины. Российская сторона предложила вместо строительства алюминиевого завода на Харьковщине нарастить производственные мощности НГЗ с 1,3 миллиона до 1,6 миллиона тонн.
— Это равноценная замена?
— Совершенно не равноценная. Такой вывод дали наши отраслевые министерства. А Харьковская облгосадминистрация указала, что на этом проекте строились ее планы в отношении регулирования социальной политики и, точнее, занятости населения. Интересы Харьковской области нельзя не учитывать в обновляемых инвестобязательствах. В частности, харьковчане предлагают инвестору вложить 150 миллионов долларов в комбинат «Первомайскхимпром» и еще 20 миллионов в социальную сферу региона. Мы заявили инвестору, что готовы рассмотреть и его предложения, но только с учетом того, что будут учтены предложения области. Сейчас мы ждем ответа. А пока продолжаем судиться, не ослабляя свой прессинг. Если договориться в отношении замены инвестобязательств не удастся, мы будем настаивать на расторжении договора и стимулировать таким образом контрагентов изменить позицию.
— Если российские компании занимают активную позицию, то, не секрет, они пользуются лоббистской поддержкой в Украине. И далеко не всегда можно быть уверенным в том, что украинские чиновники отстоят национальные интересы. А у вас есть политическая поддержка руководства страны? Ведь по НГЗ оппонент серьезный — РусАл.
— Как должностное лицо я делаю все от меня зависящее, чтобы национальные интересы Украины не пострадали. Мы никогда не пойдем ни на какие келейные или кулуарные договоренности и доведем это дело до конца публично и прозрачно. Будет принято соответствующее решение правительства, у которого нет сомнений в том, что замена инвестобязательств должна быть эквивалентной и при этом интересы Украины не должны быть нарушены.
— Какой срок отведен для судебного разбирательства? Его ведь можно тянуть до бесконечности?
— Это уже дело судебной власти, которой я, понятно, указывать не могу. Фонд в этом деле только истец. Мы подали все документы, участвуем в прениях и ожидаем решения, надеемся, что оно будет в нашу пользу. С нашей стороны сделано все, что необходимо.
— А разве дело не совершенно понятное — инвестор не выполнил обязательств? Или же, поскольку речь идет не о покупателе киоска, а о крупном инвесторе, требуется проявить определенную «деликатность»?
— Мы, конечно, заинтересованы в ускорении этого процесса и доведении его до логического конца. Но процедуры в судах, как правило, длительные. Кроме того, повторюсь, мы не исключаем вариант замены инвестобязательств. Если успеем договориться до завершения суда, и эта договоренность будет формализована решением правительства, то иск будет отозван.
— Не проявляли ли интереса к НГЗ и ситуации вокруг него украинские промышленно- финансовые группы?
— Такой информации у меня нет. Никто в Украине не стимулировал и судебный процесс.
— Поговорим о более системных вещах: насколько вообще оказалась успешной и оправданной практика приватизации под инвестиционные обязательства? В России, например, критики утверждают: из 56 инвестдоговоров ни один не выполнен.
— В чем особенность конкурса под четкие инвестобязательства? На нем устанавливается фиксированная цена приватизируемого предприятия. Победитель потом выплатит в бюджет соответствующую сумму. Это, так сказать, билет на вход в приватизационный театр и его стоимость известна заранее. Но определяется победитель именно по инвестиционным обязательствам — по тому вкладу в развитие производства, погашение прежних долгов или в укрепление социальной сферы, которые он обязуется сделать после того, как станет собственником. Кто подписался на большую суму, тот и выигрывает.
На крупных предприятиях в Украине такие подходы не применялись. В наших конкурсах победителем становится тот, кто больше заплатит в бюджет. Кроме того, он берет еще и обязательства по инвестированию предприятия. Но это не является главным критерием для определения победителя. Однако выполнение инвестобязательств, конечно же, отслеживается. Около 100 невыполнявшихся договоров мы разорвали и теперь перепродаем эти предприятия. По более чем 100 предприятиям — судимся. А в России все было иначе. Там практиковались так называемые залоговые аукционы, причем по схемам, которых у нас вообще не было. Предприятия стоимостью в несколько миллиардов долларов, «лежавшие» в тот момент, мягко говоря, на боку и без оборотных средств, можно было приватизировать, взяв 100-миллионный кредит под залог того же предприятия. В итоге и кредит не возвращался, и кредитор становился собственником.
Если взять украинскую угольную промышленность, то ее, на мой взгляд, нужно продавать за минимальную цену (я, бывший шахтер, думаю, что с этим согласится и большинство парламентариев), но при этом наложить на инвестора максимальные инвестиционные обязательства, которые бы обеспечивали выход шахт за несколько лет на нормальные показатели. В результате государство освободится от многомиллиардных дотаций...
«КОЛИЧЕСТВО ГОСУДАРСТВЕННИКОВ НИКАК НЕ ДОСТИГНЕТ КРИТИЧЕСКОЙ МАССЫ»
— Если вы затронули угольную тему, расскажите, как обстоят дела с приватизацией «Павлоградугля»?
— Ни в одном из других проектов не была так хорошо прописана инвестиционная составляющая. Этому способствовало то, что в ходе выработки условий мы провели переговоры с руководством предприятия, с местными властями и — главное — профсоюзами и учли при этом все их требования. Во главу угла при этом ставились не фискальные потребности, а сохранение и упрочение социального мира в регионе. С другой стороны, условия конкурса позволят привлечь туда серьезного инвестора, да и интересы бюджета также соблюдены, поскольку цена пакета акций довольно приличная. Инвесторы уже активно интересуются этим проектом.
— Можете их назвать?
— Я их обозначать не буду, но могу сказать, что среди них не только украинские компании.
— А какую сумму вы надеетесь получить за «Павлоградуголь»?
— Стартовая цена — 894 миллионa гривен, а после конкурса она может перевалить за миллиард. Интересно, что, кроме названной стоимости пакета, еще 600 миллионов приходится на инвестиционную составляющую — планируется, что инвестор снимет с бюджета подготовку шахтных полей. Очень жестко прописана и социальная составляющая: например, если инвестор не выполнит положения коллективного договора, отношения с ним будут разорваны.
— Это предполагает и определенный уровень социальной ответственности капитала. Вы считаете, что в Украине или в России такой уровень уже просматривается?
— Конечно. Тем более, что в данном случае продается не одна шахта, а мощный, можно даже сказать гигантский угольный комплекс со всей инфраструктурой — это по сути — регион.
— Бюджет освободится от дотаций этому объединению?
— В течение пяти лет бюджетная составляющая дотации инвестиционных программ будет постепенно ослабляться, пока не выйдет на ноль.
— А какова ситуация по «Криворожстали»? И наивный вопрос: почему бы не продать это предприятие индийской группе «Тата Стил», которая не против потратить на это миллиард долларов?
— Можно все. Но пока я не могу проанализировать потенциальные возможности этого инвестора, глубину его разработок. Делать приватизацию под одного инвестора — всегда опасно. Конкурс все- таки дает возможность определить сильнейшего... Но, в принципе, теоретически — это возможно. Надо принять специальный закон, как по комбинату им. Ильича, и в нем, скажем, указать, что мы готовы продать предприятие тому инвестору, который готов отдать за него полтора миллиарда долларов. В любом случае решение должно быть формализовано в виде закона.
— Вы настаиваете на том, что «Криворожсталь» должна быть продана по отдельному закону?
— Речь вовсе не об этом. Законодательство предполагает конкурсную продажу, и политика Фонда тоже ориентируется именно на нее, а не на продажу «из-под полы» конкретному инвестору, хотя бы и под прикрытием закона. Мы — за конкурс. Это также и позиция правительства. Сейчас на предприятии идет предприватизационная подготовка, все идет по графику, никто это дело не форсирует. В мае выйдем на корпоратизацию. А дальше правительству предстоит ответить на два вопроса: какой пакет продавать и утвердить план размещения акций. А после этого можно назначать конкурс. Эти вопросы еще правительством не обсуждались.
— Существует ли проблема занижения стоимости приватизируемых объектов с помощью определенных административных рычагов?
— Я бы не сказал, что эта проблема сегодня существует. Все делается в соответствии с законодательством, которое расписывает всю процедуру приватизации очень подробно. Но почему об этом много разговоров? Дело в том, что оценка пакета акций зависит не только от стоимости активов. Нужно принимать во внимание еще и пассивы. Ведь тот, кто покупает, должен заплатить не только за пакет, чтобы стать собственником. У предприятия могут быть еще и долги. Их нужно возвращать, иначе кредиторы «возьмут за горло» и будут банкротить. А кроме того, нужно вкладывать инвестиции в само предприятие, развивать его. Эти дополнительные составляющие (кредиторскую задолженность и инвестиции) часто никто не видит и не учитывает, а все сосредотачиваются только на цене пакета. А она же очень сильно зависит от суммы «кредиторки»! Когда иностранцы в 2000 году пришли покупать нашу энергетику и спросили, сколько она может стоить, то в первую очередь поинтересовались долгами. А потом, когда я им назвал цифру, условно говоря, миллиард, то они удивились и ответили: да вы нам должны отдать бесплатно и еще доплатить, иначе мы и не возьмем. Таков подход иностранного инвестора, который привык работать с чистыми активами. Тогда и цена другая. А мы-то зачастую продаем с «кредиторкой» и, конечно, это должно сказываться на цене.
— Как будут продавать «Укррудпром»?
— По «Криворожстали» центр принятия решений, по большому счету, находится в правительстве. То же — и по «Укртелекому», и по «Укртатнафте». По «Укррудпрому» центр принятия решений находится в парламенте. Как он проголосует, так и будет. Поэтому об окончательном решении я говорить не могу. Сначала хотели продавать порознь, то есть отдельными пакетами ГОКов, чтобы обеспечить большую конкуренцию и привлечь более широкий круг инвесторов. Другая точка зрения заключалась в том, чтобы продать весь пакет холдинга, иначе, мол, никто не захочет брать на себя ответственность за комплекс экологических и социальных проблем. Это мнение перевешивало. Но при этом в первом чтении почему-то проголосовали за продажу отдельными пакетами. А позже «увидели», что все же надо продавать единым комплексом. Как видите, депутатское мнение в этом вопросе напоминает качели...
— А кто их раскачивает?
— Вся элита украинского бизнеса находится под куполом парламента. Когда голосуются политические решения, тогда они руководствуются то ли программой партии, то ли собственным видением. И тогда перед нами политик, то есть человек, борющийся за власть. Если же депутат голосует исходя из понимания перспектив государства, то он уже государственный деятель. В парламенте у нас сейчас только две эти категории депутатов. Но количество государственников никак не достигнет критической массы. Политиков — больше. Правда, в нашем парламенте политики нередко превращаются в государственных деятелей и наоборот. Но когда речь идет об экономических законах, то бизнесовая элита голосует, большей частью, через призму своих корпоративных интересов. Так что в отношении голосования по «Укррудпрому», где присутствуют интересы разных бизнесовых структур, решение будет принято парламентом исключительно в контексте корпоративных интересов.
— Вы дали любопытную классификацию депутатов. Там есть еще ситуативные «большинства», «меньшинства» и «коалиции». Имеются ли какие-то отраслевые группировки — банковское большинство, угольное, металлургическое?
— В предыдущих парламентах более рельефно просматривались группы, которые лоббировали (в хорошем плане) интересы какой-то отрасли. К примеру, это было угольное лобби. Тогда в меньшей степени были обозначены политические группировки... А сейчас отраслевые группы, скорее всего, остались (есть среди них и угольщики, и металлурги), но, поскольку в парламенте произошла очень мощная «нарезка» политических групп, то они находятся в тени, под «крышей» политиков. А ранее «отраслевики» были более заметны.
— Усиление «политических крыш» отраслевых лоббистов — это позитивная тенденция?
— Я предпочел бы тут какой-то другой термин. Речь идет о процессе структурирования парламента. Нормальная структура — две-три партии репрезентуют большинство, и есть нормальное меньшинство — оппозиция. Так что то, что произошло — это логичный шаг, вытекающий из перехода к структурированному парламенту.
«ГОЛУБАЯ ФИШКА»
— В этом году Фонд госимущества выполняет и даже хочет перевыполнить план поступлений приватизационных денег в бюджет. За счет чего?
— В прошлом году мы впервые выполнили и перевыполнили планы приватизации, и кое-кто даже начал говорить, что Фонд никогда не повторит этот успех. Но, как известно, одно явление — это событие, два — тенденция, а три — закономерность. Так что я заявляю: скептики будут посрамлены. За первый квартал мы фактически выполнили план полугодия и вышли на миллиард поступлений. Это дало нам право, проанализировав свои возможности, выйти на правительство и Минфин с просьбой внести изменения в доходную часть бюджета в части поступлений от приватизации, добавив 600 миллионов гривен и выйдя на сумму примерно 2,7 миллиарда гривень. Мы надеемся, что такой план будет выполнен. Наше обращение к правительству объясняется также желанием отсечь всевозможные спекуляции, построенные на предположениях о том, что дополнительные средства не будут учтены и, соответственно, израсходованы не по бюджетному расписанию. Сейчас Минфин подготовил соответствующие изменения к доходной и расходной частям бюджета и представил их на рассмотрение парламента. Я думаю, они будут одобрены. В правительстве у меня спросили: ты гарантируешь? Ответ был утвердительным. У нас есть возможность продать (без всякой спешки) хорошо подготовленные объекты, причем так, чтобы и бюджет получил деньги на выполнение социальных задач, и у предприятий появились перспективы дальнейшего развития. Сегодня у нас уже есть около миллиарда. Кроме того, мы делаем ставку на продажу «Павлоградугля». Но этого мало. Что еще? «Криворожсталь»? Подготовка там идет по графику, но это довольно резонансный объект. Его продажа неоднозначно воспринимается в парламенте, даже была попытка внести его в перечень предприятий, приватизация которых запрещена. И где гарантия, что вето Президента на это предложение не будет преодолено? Так что ставка на это предприятие попахивала бы авантюризмом: выполнение бюджета могло бы стать под вопросом. Тем более, в год президентских выборов, когда можно голосовать «против» только исходя из политической конъюнктуры. Но я не исключаю, что «Криворожсталь» может быть продана в этом году, а может быть начата продажа, и деньги поступят в следующем. Но тут есть определенные риски. Мы не делаем ставку и на «Укррудпром», поскольку решение тут в руках парламента и, как я уже говорил, все «качается» от одной схемы к другой. А вдруг эти качели остановятся как раз посредине, и депутаты скажут: а давайте вообще не будем пока продавать... Большие риски существуют и при продаже «Укртелекома». Мы с первым вице- премьером Николаем Азаровым были в Ганновере и провели там, на мой взгляд, хорошую презентацию «Укртелекома». Там были такие потенциальные инвесторы, как «Дойчетелеком», «Франстелеком» и российские компании, мы встречались с топ-менеджерами. Но при этом и мной и Азаровым было заявлено, что просто продажи ради продажи не будет. «Укртелеком» стоит за скобками плана. Впрочем, никто из тех, кто участвовал в презентации, пока не сказал конкретно, что готов участвовать в тендере на его покупку. Хотя я думаю, что инвесторы должны хорошо проанализировать полученную информацию. Поэтому и в отношении этого объекта можно сказать, что продажа в этом году вероятна, а может быть этот процесс только начнется, а деньги получим в следующем году.
А на самом деле ключевым объектом приватизации этого года может стать только то предприятие, вокруг которого нет никакого скандала. Оно спокойно готовится к продаже. Это — Одесский припортовой завод. Там все тихо, никаких никому обвинений. К маю, я думаю, мы «выруливаем» на его корпоратизацию.
— Какая у этого завода будет цена?
— Я думаю, где-то под миллиард гривен.
— Инвестор будет иностранный?
— Этого я не готов сказать. Хотя желающие есть. И ближнее зарубежье, и дальнее, и наши. Но уже понятно, что это — наименее скандальный объект, А поскольку он успешно готовится, то и будет выставлен на продажу. Другие объекты, которые я назвал, тоже могут быть проданы. Кроме того, если вдруг правительство откажется от создания нефтяной вертикально интегрированной компании на основе 42% акций «Укртатнафты», то может быть продан и этот объект — со стартовой ценой 150 миллионов долларов.
СХЕМЫ И МОТИВЫ
— На украинский рынок коммуникаций недавно вышел тандем DCC и Тюркселла. Скептики полагают, что он может быть покупателем «Укртелекома». А вы?
— У меня нет уверенности, что это предприятие будет продаваться. Я уже говорил: даже после очень удачной презентации в Ганновере вероятность его продажи — 50:50.
— Недавно Виктор Ющенко снова поднял вопрос о моратории на приватизацию стратегических объектов до окончания президентских выборов...
— Я уже объяснял народным депутатам и хочу еще раз подчеркнуть: мораторий, в принципе, можно установить. Весь вопрос в том, на какую приватизацию. Мы можем установить его только на легальную приватизацию. Зажечь красный свет и опустить шлагбаум перед ней. Но в целом приватизацию остановить невозможно. Если мы остановим легальную, все пойдет по теневым схемам. Так что тот, кто предлагает сегодня мораторий, сознательно или нет, но в действительности лоббирует нелегальную приватизацию и теневые ее схемы. И если кто-то надеется, что через год можно будет снять мораторий и все пойдет своим чередом, то он ошибается: приватизационный «поезд» к тому времени уже разберут на части. Последствия предлагаемого моратория на приватизацию я оцениваю негативно. Этим мы не добъемся ничего другого, кроме стимулирования нелегальной теневой приватизации. А когда кто-то из политиков начинает в парламенте говорить о моратории, то он преследует и другую цель: не дать возможности выполнить бюджет, уменьшить его доходную часть, сократить расходную и финансирование социальных программ, внести напряженность в общество. Понятно, на чью мельницу все это будет литься...
— В моратории на приватизацию вы не видите никакой экономической мотивации — только политическую?
— С одной стороны мы видим попытку обеспечить недопоступления в бюджет, что затем можно будет «списать» на правительство. Политика в этой ситуации я еще могу понять, но человека, претендующего на то, чтобы стать государственным деятелем — нет. Если быть в оппозиции, то перекрыть противнику кислород — это обычный прием. Но государственные люди должны думать о будущем страны. И тут я не могу понять сторонников моратория, которые, ставя подножку правительству, на самом деле наносят ущерб народу, в любви к которому они постоянно клянутся. Ведь в результате государство потеряет миллиарды...
— Часто можно услышать мнение о том, что именно крупнейшие украинские финансово- промышленные группы заинтересованы в приостановке приватизации накануне выборов, от последующего передела собственности никто не гарантирован.
— Я лично знаком со всеми нашими олигархами. И хорошо их знаю. Это прекрасные, очень талантливые люди, отличные менеджеры и очень хорошие политики и государственные мужи. Но никто из них не говорит о приостановке приватизации.
— Полагаете, они всегда говорят вам то, что думают?
— Я как раз замечаю их желание активно участвовать в этих процессах — политика политикой, а бизнес есть бизнес.
— Говоря о нелегальной приватизации, вы не приводите конкретных фактов. Процесс идет?
— Как только мы остановим приватизацию, то на тех предприятиях, которые сегодня готовятся к конкурсам, начнется наращивание кредиторской задолженности, в ход пойдут теневые схемы банкротства. К сожалению, сегодня государство еще не всегда может успешно играть на опережение против криминально- теневого бизнеса, который пытается банкротить предприятия. Таких механизмов, которые бы полностью исключили банкротство, у нас сегодня нет. Это позволяет «раскачивать» и постепенно «садить» предприятия. А когда мы хотим их легально продавать, то оказывается, что там уже ничего нет. Так что процесс теневой приватизации идет через искусственное банкротство.
— Какова ваша оценка роли судебной системы в этих процессах?
— Когда у меня спрашивают, что может помешать выполнению плана приватизации, то я не говорю ни о политических рисках этого года, связанных с выборами, ни о парламенте, где у нас нормальные отношения со всеми ключевыми комитетами. Мы нормально и конструктивно работаем с правительством, ощущаем огромную политическую поддержку Президента. Застопорить же или внести нервозность и даже свести на нет усилия по проведению прозрачных публичных конкурсов может только вмешательство судов общей юрисдикции. На непрофессиональном уровне, по искам физических лиц, принимаются странные решения. Они напоминают ситуацию на футбольном поле, когда один из арбитров вдруг начинает подыгрывать одной из команд и ломает этим всю игру. Вот таким дополнительным игроком на приватизационном поле может выступить судья общей юрисдикции, чьи решения ломают саму схему конкурса, препятствуют соблюдению процедуры. Мы предложили Верховной Раде внести в законодательство изменения и отсечь влияние судов общей юрисдикции на приватизационные конкурсы. По нашему мнению, приватизационные дела должны рассматривать только хозяйственные суды, которые могут сделать это на высоком профессиональном уровне.
— Но основные потребители «услуг» судов (или их представители) находятся в парламенте?
— При этом бывает и так, что суд им помогает, а бывает, что он становится на сторону конкурентов и подыгрывает сопернику. А надо, чтобы суд оставался нейтральным и играл только на стороне закона.
— Как вы можете оценить уровень взаимодействия Фонда с парламентом в целом и с контрольной комиссией по приватизации в частности?
— В целом у меня нормальные и даже хорошие отношения с парламентом — и не только с парламентским большинством, но и с меньшинством, — а также с ключевыми парламентскими комитетами. В частности, с комитетом по экономической политике, который возглавляет представитель Компартии Станислав Гуренко. Этот комитет поддержал закон о Фонде госимущества, за который голосовали и левые, и правые. Что касается контрольной комиссии, то в нее входят представители разных политических сил, и не удивительно, что подчас при рассмотрении конкретного вопроса дискуссии переходят в чисто политическую плоскость. И звучат тезисы о том, что приватизация, мол, ничего не дала и нужно вернуться к государственной собственности. И такое бывает. В то же время нам удалось и тут наладить взаимопонимание. В ряде случаев, когда мне, как председателю Фонда, было тяжело или неловко принимать какие-то законные решения, поскольку их разновекторно лоббировали те или иные политические силы, это делала комиссия. И я был очень благодарен ей за это. В этой ситуации мы не создавали напряжения по линии Фонд — отдельные политические группы и фракции из-за решения небольшого корпоративного вопроса, который в любом случае не противоречил законодательству.
ВНЕШНИЙ ЛОББИЗМ
— С чем мы имеем дело в ситуации с Гутой Ченстоховой в Польше? Это низкая конкурентоспособность украинского капитала и требование к нему: платите репутационный налог? Или же тут имеет место некорректная процедура приватизации? Возможно, все дело просто в специфике польского законодательства, и министерство имущества Польши мастерски использовало ИСД для того, чтобы побольше получить с LNM?
— Тут переплелось несколько проблем. Если бы все было сделано в рамках процедур действующего законодательства, то коллизии бы не было вообще. ИСД вышел бы победителем. Но произошло грубое вмешательство в итоги конкурса со стороны властных структур. И хотя в наш адрес также звучит немало критики, но таких случаев не было никогда. Это было бесцеремонное вмешательство, украинский инвестор просто выталкивался. То, что произошло, не делает чести чиновникам, которые такое решения принимали. Эта ситуация высветила еще одну проблему, которую подметил наш Президент. Раз у нас появляются структуры, которым уже тесно на экономическом пространстве Украины, и они выходят в ближнее и дальнее зарубежье, то у правительства должна появляться функция их сопровождения — нужно научиться их защищать. Ведь когда к нам приезжают правительственные или парламентские делегации из других стран, то наряду с вопросами повестки дня они лоббируют и интересы своих бизнесовых структур. Так же и мы должны уметь действовать и по дипломатическим каналам, а нередко и на опережение с тем, чтобы защищать своих инвесторов, которые впервые участвуют в мировой конкуренции. А она очень жесткая, ее уровень высочайший.
Президент четко определил задачу: мы должны научиться защищать интересы своего бизнеса за рубежом, интересы любого украинского бизнеса.
— Вы полагаете, правительство уже готово защищать интересы бизнеса независимо от того, о какой конкретно ФПГ — провластной или «оппозиционной» — идет речь?
— Именно так. Тут я вспоминаю слова Горбачева, который говорил, что перестройка должна идти прямо на марше. В конкурсе в Польше, как вы знаете, взят тайм-аут, президент Квасьневский сказал, что будет проведен дополнительный анализ. Каким будет окончательное решение мы еще не знаем, но то, что позиция Украины была доведена до руководства Польши и то, что там поняли, что поступили не совсем корректно, говорит о многом.
«ВАТЕРЛИНИЯ» ЭКОНОМИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ
— Вы говорили о том, что приватизация энергетики в Украине приостановлена, и ее нет смысла продолжать. В то же время там идут некие-то процессы — подспудно. Вот сейчас арестованы некоторые пакеты акций, принадлежащие российскому бизнесмену Константину Григоришину. С чем это связано?
— Я остановлюсь на этой проблеме несколько шире. На мой взгляд, приостановка приватизации в энергетике связана с тем, что на уровне высшего руководства страны пришли к пониманию того, что нужно определить и ограничить глубину проникновения иностранного капитала в базовые отрасли нашей экономики. Ведь это — своего рода ватерлиния безопасности страны. Если она «под водой», то это может свидетельствовать о том, что государственному кораблю грозит опасность. Глубина такого проникновения устанавливается не только у нас, но и в ряде других стран. Это не значит, что предприятия не могут быть приватизированы. Там должен преобладать национальный инвестор, а иностранный капитал может зайти на 20-30%. У нас же нефтепереработка (шесть предприятий) — в основном под российским капиталом. Есть только два блокирующих пакета по 25% на заводах «Галичина» и «Нефтехимик Прикарпатья» и один — (43%) на Кременчугском нефтеперерабатывающем, который полностью хотят контролировать инвесторы из Татарстана, то есть те же россияне. Можно сказать, что «ватерлиния» по нефтепереработке у нас уже под водой. Хотя этому можно найти и объяснение: нефтеперерабатывающие заводы без нефти — это, как известно, просто груда ржавеющего металла. А к нам нефть могла прийти только из России и на условиях продажи этих предприятий.
С энергетикой тоже сложное положение. Когда к нам перед выборами в Госдуму России приехал Чубайс (хотя это была пиаровская акция, в ней участвовало полвагона российских журналистов), то на встречах с нашим премьером он откровенно говорил: мы приехали купить вашу энергетику. А потом Чубайс встретился с Президентом, и там тоже лоббировал эту покупку. Мы им тогда сказали, что продавать украинскую энергетику в тот момент, когда у нее огромные долги, которые не дают возможности выставлять за нее нормальную цену, никто не будет, пока парламент не решит вопрос кредиторской задолженности. Иными словами, Чубайсу мягко дали понять, что продавать украинскую энергетику не время. Но очень четко, по-государственному сформулировал свою позицию Президент. Он спросил у Чубайса: «А кто будет покупать?» Ответ был: «РАО «ЕЭС России». «В таком случае речь идет уже не о приватизации, а о поглощении», — сказал Президент. И регулироваться такие вопросы могут только межправительственным соглашением, с последующей ратификацией в парламенте. Тогда-то, наверное, почувствовал Президент как мудрый государственный деятель, что и в энергетике ватерлиния, хоть пока еще «над водой», но недалеко от нее. И после этого корректного, но жесткого ответа Чубайсу он подписывает указ о создании мощной национальной энергетической компании, куда войдут все госпакеты акций генерации и облэнерго, причем без права их продажи. Таким образом была четко зафиксирована глубина проникновения иностранного капитала в энергетике. Хорошо бы зафиксировать это положение еще и специальным законом, но наш парламент до этого еще, из-за высокой степени политизации, по-видимому, не дошел.
