Итоги экономического развития Украины в 2005 году, завершившегося неприлично низкими — 2,4 % роста ВВП — не обсуждает только ленивый. Спектр оценок крайне широк: оппозиция строит на резком замедлении роста апокалиптические прогнозы и ностальгирует по поводу 12,1 % роста ВВП в 2004 году. Представители власти предпочитают обращать внимание на более успешные составляющие макроэкономической отчетности и философски отмечают, что при подобном ракурсе рассмотрения 2005 год вообще можно считать одним из лучших в истории Украины.
Вполне допуская правомочность столь разнообразных взглядов, все же отметим, что сойтись их носителям следовало бы, по крайней мере, в одном. А именно в том, что замедление темпов роста на фоне достижения исторических максимумов в росте доходов населения и в увеличении денежной массы (учитывая, разумеется, реальный прирост, не искаженный инфляцией) свидетельствует о полном исчерпании идеи стимулирования экономического роста через наращивание внутреннего потребительского спроса. Подобная политика дала неплохой толчок росту в 1999—2001 годах. Но без подкрепления мерами по распространению эффекта оживления в отраслях, ориентированных на потребительский рынок, на остальные секторы экономики, такой стимул очень скоро сошел бы на нет под давлением вынужденных антиинфляционных мер, если бы не весьма кстати возникшая благоприятная конъюнктура внешних рынков, которая привела к утверждению в 2003—2004 годах экспортной модели роста. К сожалению, экспортная подпитка создала иллюзию сохраняющейся эффективности агрессивного нагнетания потребительского спроса, которое и было ничтоже сумняшеся унаследовано «новой властью» от «преступного режима».
События 2005 года способствовали вынужденному отрезвлению. Потеря экспортного фактора роста моментально вызвала затухание экономической динамики, которую не смог спасти даже рекордный темп прироста пищевой промышленности благодаря совместным усилиям внутреннего потребления и экспорта (благо, РФ в 2005 г. еще не помышляла об ограничениях для украинской мясомолочной продукции). При этом стоит заметить, что сворачивание экспорта было вызвано отнюдь не одними лишь экзогенными факторами внешней конъюнктуры. Существенную роль сыграли повышение внутренних транспортных и энергетических тарифов, рост фискальной нагрузки, рост стоимости труда, ревальвация гривни в реальном измерении на 15 %, а также общая дезорганизация экономики. Таким образом, ужесточение социального патернализма фактически «добило» экспортную модель роста, пошатнувшуюся под давлением внешних факторов, а апеллирование к тому, что повышение доходов населения смогло компенсировать неблагоприятное влияние внешней конъюнктуры сродни гордости кинолога, накормившего собаку ее же собственным хвостом.
Впрочем, ситуация не столь безнадежна, как кажется на первый взгляд. Предыдущие годы, при всей противоречивости модели развития, позволили накопить предпосылки для возможных качественных сдвигов в этой модели. Этих предпосылок — две.
Во-первых, речь идет о динамичном росте доходов населения. В 2005 г. населением Украины получено в виде зарплат, пенсий и прочих официальных поступлений более 350 млрд. грн., что соответствует 89 % ВВП и в 2,3 раза превышает оборот розничной торговли. Учитывая, что депозиты физлиц выросли на 76 % (31,6 млрд. грн.), можно заключить, что люди стали не только больше тратить, но и больше сберегать. Трудно представить себе, что какая-либо из победивших политических сил, даже в период относительного послевыборного затишья, рискнет пойти на прямое уменьшение доходов граждан. Поэтому налицо — довольно устойчивый и мощный ресурс, который при правильном использовании может стать основой экономического роста.
Задача экономической политики состоит в том, чтобы переориентировать этот ресурс с обслуживания текущего потребления (т.е. давления на потребительский рынок) на финансирование долгосрочных целей развития. Эта задача может решаться непосредственными инструментами: через вовлечение населения в приобретение инвестиционных ценных бумаг; распространение сетей страхования, которые способны аккумулировать и перераспределять средства на инвестиционные цели; развитие систем долгосрочного кредитования индивидуальных инвестиций (к примеру, что наиболее актуально сейчас, в повышение энергетической экономичности жилища, а также — в образование, жилищное строительство и т.п.); расширение спектра предлагаемых платных услуг; повышение цены коммунальных услуг до их реальной стоимости при обеспечении их эффективности и качества и т.п. Эта задача может решаться и косвенными методами: путем стимулирования направления прибыли предприятий (в т.ч. получивших ее благодаря активному потребительскому спросу) на развитие, инвестиции и инновации; активизации государственного инвестирования (в т.ч. за счет сохранения высокой налоговой нагрузки); расширения финансирования закупок организациями бюджетной социальной сферы на внутреннем рынке и других подобных мер.
Во-вторых, речь идет о существенно выросшей денежной массе (агрегат М3 составил на конец года 194,8 млрд. грн., или почти 50 % ВВП) и активах банковской системы (223 млрд. грн., или около 56 % ВВП). 2004—2005 годы показали, что банки, вопреки проводимой НБУ политике монетарного сдерживания, склонны активно развивать кредитование экономики, в том числе — долгосрочное. В 2005 г. долгосрочные кредиты в экономику увеличились на 89%. Таким образом, денежно-кредитная система в состоянии обеспечивать переориентацию платежно-финансовых потоков, о которой шла речь выше. Но это потребует перехода к качественно иным механизмам монетарного регулирования. Прежде всего — к преимущественно немонетарным мерам антиинфляционной политики, поощрению «длинного» инвестиционного кредитования, смягчению условий предоставления государственных кредитов (кредитов под гособеспечение), изменению принципов валютного регулирования, которое в последнее время оттягивало на себя львиную долю монетарных инструментов.
Парадоксальность ситуации в том, что означенные предпосылки являются, в общем, чужеродными по отношению к царящей пока потребительской модели развития, так как способны, прежде всего, выступить ее дестабилизаторами. Традиционалистский подход логично диктует углубление мер макроэкономической стабилизации, которые бы позволили стандартными мерами «распылить» эти угрозы дестабилизации, одновременно ввергнув экономику в болото устойчивой стагнации. Конструктивный же подход состоит в том, чтобы конвертировать угрозы дестабилизации в факторы развития — увидеть в накопленных предпосылках признаки вызревания новой модели развития в недрах старой и своевременно позволить последней успешно для всех разрешиться от этого бремени.
Однако простота решения — лишь кажущаяся. На самом деле длительное затягивание со сменой модели уже предопределило болезненность этого процесса. Должна будет вырасти нагрузка на рядовых потребителей, которым придется платить больше за платные услуги, страхование, соответствие нормам и стандартам. Замедлится динамика роста зарплат и пенсий, возможно замораживание ряда социальных программ. В процессе финансового оздоровления и консолидации ресурсов на целях развития возникнет провал в сфере занятости. Будет усилено наступление на теневые источники доходов, в том числе — и на бытовом уровне. Выступление с подобной программой действий убийственно для любой из партий в предвыборный период и в послевыборную пору под силу лишь очень твердо стоящей на политической «почве» силе. К сожалению, политологи различных политических «конфессий» практически единодушны в том, что будущая политическая коалиция окажется довольно разношерстной. Поэтому есть большие основания полагать, что политические спекуляции на социальном популизме 26 марта отнюдь не прекратятся и будут активно применяться не только самими законодателями, но и во взаимоотношениях между ветвями власти, что не позволит возобладать конструктивному подходу к экономике. Она в который раз может оказаться в заложниках у политики. Неплохо бы, чтобы осознание этого все же легло в основу консенсуса будущих победителей на политическом «ринге».
