Постоянная борьба в суровых условиях Великой степи воспитали из Чингисхана (Темучина) человека жестокого, наводившего ужас на народы Азии и Европы. Он не останавливался ни перед чем для достижения своей главной цели — завоевания мирового господства. Ему, объединившему на заре XIII века разрозненные монгольские племена и до конца жизни терпеливо «собиравшему» свою империю, все же не удалось стать «Повелителем Вселенной»; но Чингисхан был ближе к своей мечте, чем тот же Александр Македонский. «Бумеранг войны», запущенный последним, вернулся спустя полторы тысячи лет. Кровь и ужас, принесенные монгольскими ордами, безусловно, круто изменили ход мировой истории. Личность Чингисхана, его наследие и сейчас являются предметом исследований, споров и политических спекуляций. Однозначно можно сказать — интерес к «Избраннику Неба» никогда не иссякнет. Постоянный автор «Дня», журналист, писатель, художник и композитор Георгий Мельничук готовит к печати сборник исторических эссе «Мир на аркане», посвященный средневековому Востоку. «День» публикует эссе, в котором повествуется о Чингисхане.
УДАЧА ТО МАНИТ, ТО УСКОЛЬЗАЕТ
Старый император, посадив на колени внука по имени Хубилай, наблюдал за полетом красочной бабочки среди цветов, растущих в саду. Он устал от битв и походов, но какая-то непонятная сила толкала его снова и снова ломать установившийся в мире порядок и расширять границы своих владений. Несмотря на немощь, коварно подкравшуюся к нему, Чингисхан все заметнее ощущал ее бремя, а мысли все время возвращались к наивысшей цели своей жизни — завоеванию Поднебесной империи.
Старый император с трудом поднимал веки, чтобы посмотреть на яркие солнечные лучи, заполняющие собой все вокруг и расцвечивающие сочными красками цветы, листья на деревьях, драгоценные ткани вокруг него. Ему показалось, что человеческая жизнь — тот же полет бабочки. Чем мы были до своего рождения? Куда мы исчезаем и во что превращаемся? Великий завоеватель неожиданно почувствовал тщетность своего существования. Его энергия была подобна испепеляющей энергии солнца, которое могло сжечь каждого, кто приближался к нему слишком близко. Сейчас она угасала...
Чингисхан неторопливо, словно четки, перебирал мысли, которые навеивал ему легкий ветерок райского сада. Бабочка, наверное, не помнит, кем она была до своего рождения. А была она гусеницей, поедающей зеленые листья. Когда таких гусениц много, то хиреет сад и перестает приносить сладкие плоды. Старика даже бросило в холодный пот от мысли, что он, возможно, сам похож на ту ненасытную гусеницу, которая вместе с такими же существами разрушала радостный сад жизни. Может быть, его подвиги — это только стремление оторвать сытный кусок и ничего больше? Он хотел отогнать от себя эту мысль подальше, как назойливую муху. Но старый император не мог ничего поделать с собой. Над ним простиралось огромное вечно синее небо, которое он почитал благоговейно, и много раз обращался к нему за покровительством. Теперь небо не манило, а призывало, лишая его последних сил. Тщетны были попытки «Повелителя вселенной» вернуть утраченную молодость или хотя бы продлить жизнь. Никто из смертных не мог помочь ему. Чего стоит его могущество в сравнении с истинным могуществом природы? Для «вечно синего неба» он такой же, как презренная гусеница...
— Но до своего рождения гусеница была неподвижной куколкой — никчемной куколкой. Потом она созрела, набрала силы, веса, и из этой оболочки вылезла маленькая зеленая ползучая тварь. Но вот она превратилась в красавицу-бабочку. Бабочка — это душа, которая вот-вот покинет мое бренное тело, — подумал Чингисхан. — А что останется от меня на Земле?
Никто не может знать, что будет завтра, но каждый знает, что он успел сделать вчера. Останутся мои дела и мои потомки. Останется огромная империя. Чудные загадки таит в себе жизнь. Мы видим только начало огромного жизненного круга, а где он замыкается?
Разве человек — это вершина жизни? Может быть это только начало, когда он превращается в НЕЧТО? Возможно, смерть — это только переход из одной реальности в другую? Может быть, человек после этого становится чем-то высшим по сравнению с тем, чем был во время жизни? Как бабочка, родившаяся из гусеницы? Но это великая тайна Творца и никому из смертных не дано знать истины. Всему свой час. Яркая бабочка исчезла из виду, и суеверный император подумал, что это не просто бабочка — это знак небес о близком конце его земной жизни.
Чингисхан, который мог погибнуть еще смолоду, приучился спокойно относиться даже к смерти. Сейчас его занимали другие мысли. Времени для осуществления его планов оставалось немного. Пусть его считают злодеем, но не он ли силой оружия утвердил мир, написал законы для покоренных народов и, обезопасив караванные пути, дал толчок торговле?
— Я хотел, чтобы миром правил порядок, — заключил в свое оправдание Чингисхан.
Император успокоился, погладил по голове маленького Хубилая, а тот вдруг соскочил с колен деда и, восторженно крича, погнался за ярко раскрашенной бабочкой. Суровый воин Чингисхан со сдержанной улыбкой наблюдал за внуком. Бабочка легко порхала среди травы, цветов и была неуловимой для неловкого ребенка. Сейчас она напомнила Чингисхану удачу, которая то манит, то ускользает. Нужно многому научиться и многое постичь, чтобы суметь поймать ее. Он, Чингисхан, умел ловить удачу и хотел, чтобы его потомки не потеряли это умение. От них зависит судьба Великой Монгольской империи, которую он создал. Они — последняя его надежда. Скоро Чингисхан уйдет в поля «Вечно Синего Неба».
— Напрасно я искал целителей, которые могли бы подарить бессмертие или хотя бы на много лет продлить жизнь. Удача помогала мне в сражениях, но она не в силах победить старость, — с грустью подумал Чингисхан. — Даже даосский отшельник Чан-Чун, о котором говорили, что он обладает секретом долголетия, беспомощен. Тогда, у военного лагеря, что был разбит у Гиндукуша севернее Кабула, я потребовал у него эликсир бессмертия, но лекарство не помогло.
Перед мысленным взором императора проносились картины его бурной, полной опасностей и лишений жизни. Конечно, никто не помнит своего рождения, но говорят, что когда я родился, то зажимал в руке комочек засохшей крови. Возможно, это кто-то придумал, а возможно, в том был знак небес. А еще говорят, что прародительница монгольского рода Алан-Гоа родила двух сыновей от мужа и трех от светлорусого юноши, приходившего к ней в полночь через дымовое отверстие юрты и уходившего с рассветом, словно желтый пес; и зачатие якобы произошло от света, исходившего от юноши и проникшего в чрево вдовы. Не одно поколение монголов верит в это, а значит и в божественное происхождение рода Борджигии, к которому принадлежу я. Оттого, видимо, и зеленоватый оттенок моих глаз и рыжеватые волосы, оттого я и не похож на низкорослых широкоскулых монголов и татар.
КАК ПЕРЕМЕНЧИВА И БЕЗЖАЛОСТНА СУДЬБА…
Размышления императора вновь прервал маленький Хубилай. Он возвращался к деду, устав от бесплодных попыток поймать разноцветную бабочку. Чингисхан снова посадил его на колени.
Есугей создал богатый улус и умер от яда. Тогда нукеры покинули его семью, а на мою долю достались тяжелые испытания. Матери было трудно править племенем. Я был униженным и бесправным. Мое племя утратило былую силу и богатство. Когда меня поймали презренные тайчжиуты, то они посчитали, что я не заслуживаю смерти и надели мне на шею деревянное ярмо, сделав рабом. Даже собственное тело не принадлежало мне. Разве мог подумать в то время, что от одного упоминания имени моего будут в смятении все народы, что меня станут называть Чингисханом — Всемогущим властелином? Тогда же, сбежав от тайчжиутов, я решил сражаться.
Чингисхан вспомнил свою мать Озлун, которой выпало нести бремя вдовы. Она была очень красивой женщиной. Когда-то из-за нее разгорелась война с непримиримыми меркитами. Иногда она рассказывала о своей встрече с отцом.
— В то время, когда татары везли твоего двоюродного деда Амбагай-хагана на смертную муку в Китай, — говорила она, — твой отец Есугей охотился на птиц на зеленом берегу светлого Онона. Я ехала в возке. Рядом со мной сидел мой жених Еке-Чиледу из племени меркитов. Твой отец увидел меня и уехал. Потом он вернулся с двумя своими братьями. Жених понял, что ему не справиться с тремя бахадурами, хлестнул коня, и, пустив его полным галопом, скрылся за холмом. Браться погнались за ним, но сильно отстали. Чиледу успел вернуться, обогнув холм. Тогда я ему сказала:
— Чиледу, разве ты не понял, что тебя могут убить? Спасайся. Найди себе другую жену и назови ее моим именем — Озлун.
Мой жених замешкался, но вдруг из- за сопки показались его преследователи. Они стремительно приближались. Тогда он снова хлестнул своего скакуна, что-то крикнул мне на прощанье, и помчался вверх по Онону. Твой отец и его братья долго гнались за ним, но не догнали Чиледу. Тогда они вернулись к возку и повезли меня к себе в стан. Я сильно плакала, но мои будущие родственники были не злыми людьми и утешали меня. Конечно, по монгольским обычаям полагалось получить согласие невесты, но этого обычая мало кто придерживался. Так я стала первой женой Есугея-бахадура.
В ПЛЕНУ ВОСПОМИНАНИЙ
Чингисхан углубился в воспоминания детства и продолжил свои размышления.
— Конечно, отцу трудно было бы найти лучшую подругу. Но он нажил страшных врагов — меркитов. Это случилось в самый неподходящий момент. В медовый месяц родителей началась война с татарами за кровь Амбагая. Есугей-бахадур стал военным предводителем монголов. Ему удалось захватить в плен нескольких татарских богатырей как раз в то время, когда Озлун подарила ему первенца.
Растроганный Есугей назвал меня Темучином, по имени пленника, убитого при рождении сына, — так рассказывала моя мать.
— Вот так я, успев только родиться, стал кровным врагом грозных татар. Конечно, это очень осложнило мою жизнь, — подумал Чингисхан.
Старый император посмотрел в синюю даль неба, раскрывавшего для него свои объятья, и продолжил свой мысленный разговор.
— Как ни странно, брак моего отца оказался счастливым. Мать родила еще трех братьев: Хасара, Хачиуна, Тэмуге и сестру Тэмулун. Кроме них у меня было еще два сводных брата от второй жены отца: Бектер и Бельгутей. За эти годы Есугей-бахадур сделался сильным и влиятельным вождем, хотя и не был выбран в ханы. Но он жил весело, впрочем, до поры до времени. В воздухе пахло новой войной. Союзником монголов в борьбе с чжурчжэнями были кераиты, но в этой могучей орде не было порядка…
Чингисхан ссадил внука с колен, встал, и, взяв его за руку, пошел с ним по ковру из травы и цветов. Пестрая бабочка сопровождала их. Мысль о приближающейся кончине снова тревожила Чингисхана.
— Никто не знает, где и как он встретит смерть. Мой отец умер при странных обстоятельствах — не в бою и не от старости. Как-то он возвращался домой и заметил группу людей, пировавших среди степи. Отец устал и томился жаждой, поэтому подъехал к ним. Это были ненавистные татары. Они узнали его, однако пригласили на пир как гостя. Отец поел и выпил, но, уезжая, почувствовал себя плохо. С трудом добрался он до дому и понял, что его отравили. Вероломные татары попрали законы гостеприимства.
Перед смертью отец позвал к себе одного из своих нукеров, Мунлика, и поручил ему заботу о семье. Мунлик оказался достойным его доверия: он немедленно поехал к хонкиратам и привез меня домой. Тогда, узнав о смерти отца, я упал от горя на землю, и бился в судорогах. Отец Мунлика, старый Чарха, сказал мне: «Что ты, бедняга, бьешься, как пойманный таймень? Позови стражу». Есугей-бахадур не нажил больших богатств. Он не был царем, а всего лишь богатырем, все богатство которого заключалось в его энергии и отваге. Его соплеменники не испытывали к своему вождю ни любви, ни привязанности. Они его уважали, а уважение не гарантирует верности, особенно тогда, когда внезапно приходит беда. Сын погибшего богатыря был никому не нужен.
Окончание см. на следующей стр. «История и «Я»
