Нужна ли сейчас людям философия, эта наука о чистой, высокой истине всего сущего, о важнейших закономерностях текучего бытия; наука, открывающая «код вечности» (как биологи на наших глазах с таким успехом разгадывают генетический код человека)? Когда-то великие классики философской мысли были «властителями дум» целых поколений, на их трудах люди постигали не только путь к мудрости, но и более того — сложнейшее искусство жить и видеть меняющийся мир. Теперь, разумеется, настали иные, жестко-прагматические времена господства неумолимой конкретики; требуются определенные знания в совершенно определенных сферах (например, рыночная экономика, политтехнологии, предпринимательское право...). Именно наличие таких знаний (и, не в меньшей мере, специфическое умение их применять!), а не тяга к абстрактным наукам, каковой является философия, должно определять социальный статус человека. Таково объективное состояние общественного сознания Украины образца 2003 года.
Как оценивать этот факт? Чтобы дать точный ответ, нужно, пожалуй, вспомнить вот о чем. Еще античные философы понимали, что культура мышления есть важнейший элемент всей духовной культуры (а, если угодно, и культуры политической ). Ясность взгляда на мир — это необходимая предпосылка разумного устройства мира, в чем кровно заинтересован буквально каждый человек. С этой мыслью, очевидно, согласился бы и Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770 — 1831), один из величайших мыслителей Германии и Европы, создатель, быть может, грандиознейшей философской системы всех времен. Попытаемся в коротких заметках привлечь внимание лишь к одному аспекту необозримого гегелевского наследия, а именно — к его пониманию свободы. Наша задача — показать острую политическую актуальность (не лежащую, впрочем, на поверхности и не сводимую к злободневным, но банальным политическим истинам!) мыслей великого немецкого ученого.
Давно подмечено: лучший способ понять художника-творца — это открыть для себя его человеческую суть. В своей философии Гегель был, бесспорно, тоже творцом и художником, и потому его человеческий облик очень многое способен прояснить. Внешне очень спокойный, рассудительный профессор философии, чьи таланты раскрылись довольно поздно (первую законченную философскую работу Гегель опубликовал только в возрасте 30 лет), был, на первый взгляд, образцом истинно немецкой сдержанности. Но — лишь на первый взгляд. Его страстью все в большей мере становилась вдохновенная работа над созданием всеохватывающей, универсальной философской концепции, причем логически выверенной и непротиворечивой. Будучи ярым противником всего, что объявлялось раз и навсегда «непознаваемым» и «непостижимым» в сфере философского познания, Гегель верил, что во всей вселенной нет ничего, что могло бы «оказать сопротивление дерзновенному уму», — отсюда его упорное стремление объяснить в рационалистических категориях даже такое фундаментальное, системообразующее понятие своей философии, как, например, «абсолютный дух».
Гегель смог создать такую стройную и глубокую концепцию мироустройства, о которой мечтал. Но она внутренне предельно противоречива; и вовсе не случайно в 1942 году, в разгар величайшей битвы с фашизмом, один из западных философских журналов писал, что под Сталинградом сошлись в смертельной схватке... «две гегелевские школы». В этом спорном утверждении есть, видимо, некая доля истины: в СССР Гегель и в целом немецкая классическая философия была объявлена одним из трех источников марксизма (со сколь достаточным основанием — это отдельный сложнейший вопрос, мы его касаться не будем), а по другую сторону фронта национал-социалисты подчеркивали свое уважение к Гегелю как к идеологу вечной и нерушимой немецкой государственности и немецко- национального (!) «абсолютного духа».
Означает ли сказанное, что великий философ был идеологом тоталитаризма и все его творчество внутренне враждебно свободе? Отнюдь нет. Как вспоминают друзья молодого Гегеля (и Фридрих Вильгельм Шеллинг, великий философ, и талантливый поэт Фридрих Гельдерлин), в 1789 — 1793 годах будущий крупнейший мыслитель с восторгом цитировал «Декларацию прав человека и гражданина», принятую в революционной Франции. А там, в частности, были и такие слова: «Закон может запрещать лишь действия, вредные для общества. Все, что не запрещено законом, дозволено. Никто не должен быть тревожим за свои убеждения; свободный обмен мыслями и убеждениями есть одно из самых драгоценных прав человека. Общество, в котором не обеспечена гарантия прав и не установлено разделение властей, не имеет конституции» .
Противоречия в гегелевской интерпретации свободы проистекают из двойственности его подхода к самой проблеме свободы как категории одновременно и духовной, и конкретно-политической. Первый («духовный») аспект проблемы разработан у философа исчерпывающе глубоко. «Как субстанцией (сущностью) материи является тяжесть, так субстанцией, сущностью духа является свобода», — указывает Гегель и формулирует эту мысль еще короче и афористичнее: «Дух есть свобода» . И в другом месте: «Свободен тот дух, который тождествен себе самому». Основу же свободы духа, по Гегелю, составляет «власть духа над всем имеющимся в нем содержанием». Если еще вспомнить другой тезис мыслителя, а именно: «Дух есть частица Бога в человеке», — то мы придем к выводу, что свободу Гегель поднял в своей философской концепции на величайшую высоту, ссопоставляя ее с Богом(!).
Но вот в чем проблема: в то же самое время философ признавал, что «в природе господствует не свобода, а необходимость» (вспомним, что несколько десятилетий спустя Фридрих Энгельс эту «необходимость», добавив к ней эпитет «осознанная», вообще отождествит со свободой, сняв противопоставление, сохранявшееся у Гегеля!). А как в обществе? Поскольку, по Гегелю, «абсолютный дух» (он же «абсолютная идея») и есть свобода, а, с другой стороны, высшее определение идеи есть разум , то можно истолковать свободу как вполне рационально определяемую категорию (по мысли Гегеля, свобода вообще есть продукт деятельной природы абсолютной идеи, тут важно именно прилагательное «деятельной» ). Иначе говоря, именно «абсолютная идея» (или, если угодно, разум) есть побудительная причина всего, что происходит; и, значит, «все действительное разумно» (в частности, и современное Гегелю Прусское королевство, — одно из консервативнейших государств в Европе!).
Но при всей вере в силу разума философ прекрасно понимал, что догма, пусть блестяще рационально обоснованная, это есть «тождественная с собой идея», а она «содержит в себе отрицание самой себя». Соответственно с этим и свобода, чтобы сохраняться, должна непрерывно развиваться и обновляться. Более того, Гегель отчетливо видел препятствия, ловушки и «волчьи ямы» на пути рационально «вычисленного» пути к свободе. И главная из них — так называемая «хитрость разума». Предоставим слово самому мыслителю: «Люди добиваются удовлетворения своих интересов, но благодаря этому осуществляется и нечто дальнейшее, нечто такое, что скрыто содержится в них, но не сознавалось ими и не входило в их намерения» . Иначе говоря, подобно тому, как при взаимодействии с природой человек «на широкую сторону мощи нападает острым концом хитрости» , так и «абсолютный дух использует человеческие страсти при своем самоосуществлении». Говоря еще проще, политические расчеты нелепы, ничтожны и смешны; они лишь средства для безграничной игры абсолютного духа (разума, Бога).
Рецептом успеха для многих действующих лиц нашей общественной сцены могут быть слова того же Гегеля: «Ответ на вопросы, которые оставляет без ответа философия, заключается в том, что они должны быть иначе поставлены». Ведь речь идет не только о философских проблемах; правильная постановка вопроса — вот что важно и для мыслителя, и для практического деятеля. Так, верная постановка вопроса о роли нравственности в политике, по Гегелю, такова: «Мораль и свобода заключаются в возвышении единичного до всеобщего, в снятии этих двух противоположностей через их слияние». Подобным же образом определяется и суть нравственной свободы: «воля в качестве своих целей имеет не субъективные, т. е. своекорыстные, интересы, но всеобщее содержание» . Под этими словами в какой-то степени мог бы подписаться и Карл Маркс!
А теперь о Гегеле, познающем суть свободы конкретно-политической. Будучи в юности пылким сторонником Великой Французской революции, философ, разумеется, отверг робеспьеровский «революционный» террор. И через 20 лет после казни Робеспьера на гильотине он написал слова, прямо применимые к любым деспотам, автократам и тиранам разных эпох, взошедшим на престол «Божьей милостью» или якобы «всенародно избранным»: «Его сила оставила его, ибо его оставила необходимость; и потому он был насильственно свергнут» . Да, в последние десятилетия своей жизни (по мере продвижения по общественной лестнице Пруссии) Гегель становился все более консервативным; но ведь все же именно ему принадлежат приводимые ниже удивительные слова: «В отношении тех, кто остается рабом, не совершается никакой абсолютной несправедливости; ибо кто не обладает мужеством рискнуть жизнью для достижения своей свободы, тот заслуживает быть рабом, и, наоборот, если какой-нибудь народ не только воображает, что он желает быть свободным, но действительно имеет энергичную волю к свободе, тогда никакое человеческое насилие не сможет удержать его в рабстве как в состоянии чисто пассивной управляемости».
