Прикарпатский городок Болехов слыл когда-то «русскими Афинами». Расположенный в живописной местности, собственно - в предгорье Карпат, он привлекал к себе многих знаменитых людей, причем не только возможностью отдохнуть после городских ритмов, побывать около скал Довбуша, но и светом домов тех, кто, живя в Болехове, как раз и создавал здесь «афинскую» атмосферу.
В Болехове мне хотелось побывать прежде всего потому, что там жила Наталья Кобринская, первая украинская феминистка (родилась она 8 июня 1855 г. в селе Белелуя, но большая часть жизни этой чрезвычайно колоритной галицкой деятельницы была связана все же с Болеховым). К 150-летнему юбилею писательницы земляки открыли в ее честь мемориальный музей, - его также хотелось увидеть.
Уже в Болехове мне назвали имя человека, который в течение нескольких десятилетий сохранял память о родном крае и о тех, кто здесь родился, жил, работал. Роман Скворий. Его судьба стоит отдельного документального рассказа - хотя бы потому, что в невымышленном сюжете одной жизни в полной мере отразилась драматическая история Галичины ХХ века. Вообще-то, настоящая фамилия Сквория - Мельник. Однако для того, чтобы спастись от преследований КГБ, под «колпак» которого семья Мельников попала за связи с «лесом», с УПА, мальчик вынужден был взять себе чужое имя и уже не расстаться с ним в течение всей жизни. Открыть правду собственным детям он смог только в начале 1990-х.
Именно Роман Скворий создал болеховский краеведческий музей, в котором была и экспозиция, посвященная Наталье Кобринской. В 1991 году вышла его книжечка «На болехівських видноколах. Путівник по старожитностях». Прочитав ее, я много узнал о прошлом этого края.
Теперь музеем заведует дочь Романа Сквория. Вместе с ней мы и побывали на болеховском кладбище, которое напоминает музей под открытым небом. Романа Сквория похоронили рядом с Иваном Озаркевичем, отцом Натальи Кобринской. Это справедливо, если помнить, что обоим этим людям выпала нелегкая, однако почетная миссия - быть просветителями. Одному - в веке ХIХ, второму - в ХХ.
ПОИСКИ СЕБЯ И ПЕРВЫЕ ИСПЫТАНИЯ
В 27-летнем возрасте Наталья Кобринская (до замужества - Озаркевич) осталась вдовой. Ее муж, Теофил Кобринский, талантливый певец, музыкант и фольклорист, умер рано, и для молодой женщины это стало двойной трагедией, поскольку Теофил был не только хозяином дома, но и «искренним поверенным» ее мыслей. Теперь ей ничего не оставалось, как покинуть Снятин, где прошло пять счастливых лет супружеской жизни, и вернуться в Болехов.
А перед тем жизнь Натальи долгое время казалась безоблачной. Атмосфера в доме отца Ивана Озаркевича была весьма благоприятной для духовного развития детей. В «Автобиографии» 1893 года Н. Кобринская писала, что в значительной степени ее сформировали книги из отцовской библиотеки. Сначала это было бессистемное чтение. Польские повести, которые представляли «салонно- романтический вкус», «Кобзарь» Шевченко и повести Квитки-Основьяненко, жития святых и преисполненные фантастики и легенд «Письма из Кракова» философа и искусствоведа Юзефа Кремера - юная поповна читала «все подряд». Пока не наступило время позитивистской литературы, которая, собственно, и повлекла за собой мировоззренческие сдвиги. Первой в этом новом для себя ряду Наталья Кобринская вспомнила труд Г. Бокля «История цивилизации в Англии», которую ей дал прочитать знакомый священник. Потом было чтение трудов таких философов, историков, естествоведов, как Ренан, Геккель, Дарвин, Маркс, Лассаль; европейской классики; русской прозы и публицистики (И. Тургенев, Н. Гоголь, М. Чернышевский, В. Белинский, Н. Добролюбов, Д. Писарев). Здесь уже заметно опосредованное влияние Ивана Франко, с которым во Львове приятельствовал один из братьев Натальи.
Вышедши в 22-летнем возрасте замуж за Теофила Кобринского, Наталья верила, что семейная жизнь не затянет ее в водоворот быта и не будет препятствовать духовному развитию. Идеалистка, она была не такой, «как все»: мечтала о «реформе женского хозяйства», планировала создать «определенную корпорацию» единомышленников, наталкиваясь иногда на иронические улыбки в традиционном снятинском «мире». Ей приходилось жить двойной жизнью, открываясь самыми сокровенными мыслями разве что мужу и Софии Окуневской, двоюродной сестре, которая жила в доме Кобринских (впоследствии она получит блестящее образование и станет известным врачом, ученым). Однажды Теофил принес ей книгу Джона Стюарта Милля «О неволе женщин» в немецком переводе - и с того времени, писала Кобринская, Милль стал «возобладать над всеми моими мыслями». Вращались они вокруг «женского вопроса», состояния общества и путей его исправления.
Женское движение уже в 1860-е годы приобрело в Европе незаурядный размах. Толчок ему дала «весна народов» (1848 г.), которая смела «святую старину» (в России ее олицетворением были дворянские гнезда), открыв путь к экономическим отношениям на основах конкуренции. В европейской интеллектуальной среде значительное распространение получили социалистические идеи. Именно в таком - широком - контексте проблем социальной и национальной эмансипации и обсуждался «женский вопрос». В Галичину феминистические идеи проникли уже в 70-е годы - и попали на весьма благоприятную почву! Острота «женского вопроса» здесь была такой, что какой- то выход в ситуации колоссального гендерного неравенства нужно было все-таки искать.
ДУХ ВРЕМЕНИ
Потеряв мужа, Наталья Кобринская вскоре направилась в Вену. Там она подружилась со студентами-галичанами, которые сплотились в общество с красноречивым названием «Сечь». Одним из главных «сечевиков» был Остап Терлецкий, хороший знакомый Ивана Франко, писатель и общественный деятель. Именно он посоветовал Наталье писать рассказы. «Но о чем и как?» - спросила его Кобринская. «О том, что говорите, и так, как говорите», - ответил Терлецкий.
Первый рассказ Н. Кобринской назывался «Пани Шуминская» (впоследствии - «Дух времени»), по инициативе того же О. Терлецкого его читали на собрании «Сечи» (правда, имя автора для слушателей осталось incognito). Рассказывалось в нем о драме немолодой женщины, на глазах которой разрушается установившееся положение вещей. Жена ксендза, она привыкла к жизни, которая определена многовековой традицией. Все должно быть так, как давно принято: сыновья вырастут - и тоже станут священниками; и дочери выйдут замуж за ксендзов, и будут жить все в добре и достатке... Пани Шуминская, однако, не заметила, как в налаженную, казалось бы, жизнь ее семьи ворвался непонятный е й «дух времени», который сломал «вековой порядок», вселив в ее душу страх. Дети стали требовать жить другой жизнью, совсем не той, которая представлялась их матери! Оказывается, у родителей и детей совсем различные представления о ценностях; отсюда - недоразумение между старшими и младшими, которые перерастают в досадные конфликты.
Успех первого произведения прибавил Кобринский уверенности - и вскоре О. Терлецкий читал «сечевикам» уже новый рассказ молодой писательницы («Заради кусника хліба»). Слова горячей поддержки она получила и из Львова, от Ивана Франко: «Знаете ли Вы, что это Вы написали такую штуку, которой равной вся наша литература галицкая до сих пор не знала?» «Не знала» - потому что речь шла в рассказе, разумеется, о необычной для тогдашней украинской литературы феминистической проблематике. Прошло немного времени - и Наталья Кобринская познакомилась с Франко: произошло это в 1883 года в Коломые, во время студенческого вече. Они были ровесниками, людьми одного поколения. Именно с Франко, с его творчеством было связано пробуждение национального «Я» писательницы. Занятая вопросами общекультурного характера, она длительное время считала, что «национальная борьба» является «безосновательной, ненужной тратой времени». «На действительные национальные интересы навел меня Иван Франко, - признавалась Н. Кобринская в «Автобиографии». - В его бориславских и других мелких рассказах выступали не только мысли рабочего класса, но и локальные условия жизни - народность (национальность. - В. П. ) как обособленная этнографическая группа». С тех пор утвердилась во мнении, что стало определяющим принципом ее деятельности: «лишь на национальных основах может подняться масса к общей культуре и цивилизации».
В 1884 году Н. Кобринская вернулась из Вены в Болехов. Тогда же учредила в Станиславе «Общество русских женщин». «Это должен быть род женской читальни, связанной с издательством», - объясняла она впоследствии. Вместе с еще несколькими энтузиастками Кобринская взялась за подготовку женского альманаха.
АЛЬМАНАХ «ПЕРВЫЙ ВЕНОК»
Украинский женский альманах «Первый венок» вышел в свет во Львове в 1887 году. Его появление засвидетельствовало, что литературный мир перестает быть монопольно-мужским. Со страниц «Первого венка» зазвучали женские голоса - и их было много! Анна Барвинок, Днипрова Чайка, Ульяна Кравченко, Анна Павлик, Олена Пчилка, Михайлина Рошкевич, София Окуневская, Ольга Франко, Леся Украинка, Людмила Старицкая - вот неполный перечень тех, кто принимал участие в издании, предложив составителям альманаха свои стихотворения, рассказы, этнографические изыскания, статьи.
«Первый венок» было издан, что называется, «средствами и деньгами» двух женщин - 32 летней Натальи Кобринской и38-летней Олены Пчилки. Их тандем символизировал единство западных и восточных украинских земель, хотя, как известно, главное - не символика, а просто близость людей, у которых были общие цели, ради достижения которых они и объединяли свои усилия. Рано или поздно подобное издание должно было появиться, поскольку возникло из объективной потребности, из недр женского движения. Идею издания «Первого венка» горячо поддержал И. Франко, причем не только морально, но и редакторской работой. И это был не единичный случай, когда Франко содействовал появлению в Галичине «женской» литературы.
Что же касается творческого тандема Наталья Кобринская - Олена Пчилка, то начинался он с приятельских отношений двух писательниц, которые познакомились во время какой-то из заграничных поездок Олены Пчилки (Ольги Петровны Драгомановой). Возможно, это произошло в Вене, возможно, - в Цюрихе. Во время издания «Первого венка» литературная биография Олены Пчилки тоже еще только начиналась. В альманах она подала свою «студенческую» повесть «Товаришки», сюжет которой имеет совершенно очевидную автобиографическую основу. Речь идет в повести об alter ego автора - Любе Калиновской, которая из провинциального городка (в нем угадывается «драгомановский» Гадяч!) поступает на обучение в Швейцарию. С характерной для украинской прозы 1880-х «черно-белой» контрастностью изображения Олена Пчилка сталкивает в конфликте две жизненные программы - альтруистическую, народническую (Люба Калиновская) и эгоистическую, узко- прагматическую (Раиса Брагова). Конечно, в обоих случаях важную роль играют love stories - в них как раз с наибольшей очевидностью отражаются такие непохожие представления Люби и Раисы о жизненном идеале.
Пафосом, моральными конфликтами, связанными с появлением новых идей и «новых людей», повесть «Товаришки» Олены Пчилки близка рассказу Натальи Кобринской «Дух времени», который также появился на страницах «Первого венка». У обеих писательниц заметно стремление показать атмосферу, в которой заявляет о себе «новая женщина». В напряженной внутренней работе она выстраивает новую систему ценностных ориентаций. Важные составляющие этой системы - осознание самоценности своего «Я»; готовность к бунту против рутины и неблагоприятных обстоятельств (ради защиты того же самобытного «Я»!); поиск в себе общественного человека.
Интересно, что у героинь-феминисток Н. Кобринской и Олены Пчилки утверждение личности сопровождается активным пробуждением их национального самосознания - а это отражается и на жизненных программах каждой из женщин.
В тот же 1887 год, когда вышел «Первый венок», Н. Кобринская поехала в Швейцарию слушать лекции в Цюрихском университете. Приоритеты ее общественной деятельности, как и раньше, были связаны с женской эмансипацией. Об этом свидетельствовали и три сборника под названием «Наша судьба», изданные Кобринской в последующие годы.
СЕСТРЫ И ПОБРАТИМЫ
В 1899 году Н. Кобринская впервые побывала на Надднепрянской Украине, отрезанной от западноукраинских земель государственной границей. В Киеве проходил археологический съезд («съезд украинцев» - называла его Кобринская), поэтому представился случай погостить у Михаила Старицкого, Ивана Нечуя-Левицкого, Олены Пчилки, побывать в Чернигове, где тогда жили Б. Гринченко и М. Коцюбинский. Встречи имели продолжение: вернувшись домой, Кобринская слала старым и новым знакомым письма. А об Иване Нечуе-Левицьком она написала интересное воспоминание, в котором есть важное признание, что в свое время, еще когда она была «очень молоденькой девушкой», произведения Нечуя произвели на нее большое впечатление. Некоторые свои рассказы Н. Кобринская посылала Ивану Семеновичу, и он отзывался о них благосклонно, в частности, - о рассказе «Ядзя и Катруся». Финал этого произведения перерабатывался с учетом советов классика («А я не из тех, что любят послушать», - с гордостью прибавляла Кобринская).
Теперь, в Киеве, Наталья Ивановна пришла увидеться с патриархом, который жил в «низком партерном доме» (ныне ул. Пушкинская, дом не сохранился). Хозяин угостил чаем, а потом начался разговор о «русской литературе». И. Нечуй-Левицкий как раз переводил «Святое письмо» - ему предстояло закончить то, что не успел сделать П. Кулиш. В воспоминании есть несколько интересных наблюдений над прозой Нечуя- Левицкого, в частности, - об описаниях природы, которые Н. Кобринская неожиданно сравнила с музыкой Рихарда Вагнера.
С большим пиететом относилась Кобринская и к Пантелеймону Кулишу. «Я с большой охотой рада бы приложить свои усилия для возрастания славы Кулиша, - писала она в письме к Б. Гринченко (27 марта 1901 г.). - Это действительно был человек необычных заслуг и способностей, но мне еще тем близок, что искренне помогал моей борьбе тогда, когда мне приходилось тяжело проживать часы недоразумения с нашим обществом». Последние слова этого признания - о Кулише, который помогал Кобринский в тяжелые минуты ее недоразумений не только с консервативной галицкой средой, но и со вчерашними единомышленниками, - стоят отдельного исследования. Возможно, именно этого контекста касается и тот эпизод, который исследовал академик М. Возняк в статье «Кобринская, «свободная любовь» и радикалы» (см.: Украинское литературоведение. - Львов, 1970. - Выпуск 10. - СС.110-118)? Речь шла об эпизоде 1893 года, когда Н. Кобринская со страниц журнала «Зоря» вступила в полемику с галицкими радикалами (то есть социалистами) по поводу трактовки в их программе «женского вопроса». Ей показалось, что радикалы упростили и вульгаризировали проблему, переводя ее из социальной в моральную плоскость и трактуя «свободную любовь» в духе оправдания «падших индивидов», «игрушек мужчин». Сама же Кобринская акцентировала прежде всего на «экономической независимости женщины от мужчины», на возможности женщины реализовать себя в «науке и труде». По этому случаю между оппонентами произошел обмен полемическими «уколами».
Судя по письмам Натальи Ивановны, среди надднепрянцев ей было спокойнее и комфортнее, чем среди галичан. «Украина всегда поддерживала меня тогда, когда свои оставляли», - писала она Борису Гринченко, вернувшись из Киева и Чернигова в Болехов. Однако ничего не поделаешь: надеяться на полное понимание в данных обстоятельствах не приходилось, и она это хорошо знала.
НА СКЛОНЕ ЛЕТ
На рубеже ХIХ-ХХ веков Наталья Кобринская все больше обращает внимание на модернистскую литературу. «Я не схожу с дороги реализма, но если до недавнего времени вместе со всеми реалистами акцентировала на обстоятельствах жизни, теперь больше делаю ударение на проявления души, выходя за пределы известной нам психологии»... Это также из ее письма Борису Гринченко, 1901 год. Характерен и такой факт: однажды Н. Кобринская послала свою статью об Ибсене И.Нечую- Левицкому, который не раз призывал писательницу «рисовать типы нашей общественности». «Знаю, что Вы его не любите», - предостерегла, и все же послала! Возможно, надеялась, что патриарх поймет ее интерес к «новым направлениям», связанным со сменой социального вектора («обстоятельства», «верная обсервация жизни») на психологический («душа», «впечатления»).
Чувствительность к новому дала о себе знать и на этот раз. Ей интересен Генрик Ибсен с его скандальной пьесой «Нора», несравненный в отношении психологического нюансирования Кнут Гамсун, Август Стриндберг, в произведениях которого описаны психические аномалии (о Стриндберге, как и о «Норе» Ибсена, Кобринская также написала специальную статью, знакомя читателей «Литературно-научного вестника» с его биографией и творчеством). Разумеется, заинтересованность этими писателями не могла пройти бесследно и для творчества самой Н. Кобринской. Об этом свидетельствуют ее модернистские новеллы конца ХIХ - начала ХХ веков, а также проза военной эпохи («Конь», «Оставленный», «Свеча горит», «Калека», «На погосте», «Братья»).
Страшная повседневность войны вошла и в болеховскую жизнь Натальи Кобринской. В 1915 году ее арестовали, обвинив в шпионаже в пользу России. Кто знает, чем бы все закончилось, если бы не помощь Андрея Чайковского, адвоката и писателя...
После этого она еще проживет пять лет, и в 1920-м умрет одинокой в своем доме в Болехове. Ее подробная биография до сих пор не написана, поэтому о последнем периоде в жизни писательницы известно, в общем, немного. Хотя материала для биографов - вдоволь. Одних только писем Натальи Кобринской в разных архивах сохранилось не меньше полтысячи! А опубликовано всего несколько десятков...
Дом Кобринской в Болехове не сохранился, его можно увидеть разве что на старой фотографии в экспозиции музея. На месте дома - камень с соответствующей надписью. А вот бывшая плебания отца Озаркевича сохранилась! Рядом с ней - маленький потрепанный домик, в нем любили уединяться для задушевных разговоров Наталья Кобринская и Ольга Кобылянская. Подумалось: ничто не проходит просто так. И те никому не известные разговоры не прошли бесследно. Как бы то ни было, свою первую - феминистическую! - повесть с красноречивым названием «Людина» (1894) Ольга Кобылянская посвятила именно ей, Наталье Кобринской, своей старшей приятельнице, с которой столько обговорили здесь, в спрятанных в карпатском предгорье «русских Афинах»...
