У каждого человека своя правда и своя память о войне. У многих читателей известных книг Виктора Суворова его аргументы вызывают внутреннее и решительное несогласие. Накануне очередной годовщины Великой Победы над фашизмом «День» публикует статью серьезного оппонента В.Суворова, с доводами которого, трудно не согласиться.
Общеупотребительная история мифологизирована. Очевидная несостоятельность мифов с точки зрения фактов — как бы широко эти факты ни были доступны — нисколько не подрывает ни их прочности, ни популярности. Более того, несколько «канонизированных» образов одного и того же события мирно уживаются в сознании, несмотря на их взаимоисключающий характер.
Но иногда мифы не то что меняются, а дополняются новыми. Это происходит тогда, когда старые образы надоедают, «приедаются» или резко меняется общественная психология. Чем сильнее усталость или чем резче изменения, тем быстрее и надежнее укореняется в общественном сознании новый миф. Так что бороться за «демифологизацию» истории вообще и военной в частности — дело безнадежное. Наверное это даже и неплохо. Ведь если звезды загораются, значит это кому-то нужно… Но все же бывают исключительные случаи. Миф безопасен, а иногда и полезен лишь в том случае, когда его поклонники в глубине души знают — это всего лишь красивая сказка, в которую просто очень хочется верить. Если же общественное мнение, и что еще хуже — многие специалисты убеждены, будто бы очередная красивая или наоборот — страшная сказка и не сказка вовсе, а объективная реальность — тогда дело плохо.
Вот уже лет десять подобная картина сложилась вокруг «трудов» бывшего подполковника Главного разведывательного управления Генерального штаба Советской Армии Владимира Резуна, более известного под своим литературным псевдонимом Виктор Суворов. Предпринятая в «Ледоколе» и четырех последующих книгах («День М», «Последняя республика», «Очищение» и «Самоубийство») попытка почти полной переоценки событий Второй мировой, а отчасти — предшествующего ей десятилетия и даже 20-х годов (!) стала настолько популярной, что в ряде случаев воспринимается уже как официальная точка зрения. В то же время многочисленные, но слабые и разрозненные попытки представителей «ортодоксальной» исторической науки что-то возразить уже и не воспринимаются всерьез.
Впрочем, происходящее легко объяснимо не только с социально-психологической, но и с профессиональной точки зрения. Критиковать по принципу «указания на ошибки» — дело заведомо проигрышное. Например, автор этой заметки, имея средний уровень подготовки, насчитал в пяти книгах Резуна около 1400 (!) фактических и смысловых ошибок, искажений и прямых фальсификаций (включая многочисленные повторы откровенного вранья и просто невежественных утверждений). А толку? Ведь печатная версия такой «рецензии» была бы еще скучнее, чем последние книги «самого популярного предателя в истории российской разведки».
Потому нужно не критиковать «ниспровергателей», а пытаться дать самостоятельный ответ на ключевые вопросы. В данном случае они таковы: 1) кто несет главную ответственность за развязывание Второй мировой войны; 2) почему Красная Армия, несмотря на подавляющее количественное превосходство в силах и средствах, подверглась сокрушительному разгрому в кампании не только 1941, но и 1942 гг. и продолжала время от времени терпеть тяжелые поражения даже позднее — вплоть до Курской битвы; 3) можно ли считать Советский Союз страной, проигравшей Вторую мировую войну (разумеется, не в юридическом и военном, а в политическом и историческом смыслах)?
С первым вопросом, пожалуй, яснее всего. Судя по всему, советские вооруженные силы готовились к тому, чтобы где-то между 10 и 18 июля нанести упреждающий удар по Германии и, возможно, ее восточноевропейским союзникам (кстати эта операция называлась как угодно, только не «Гроза» — это слово было одним из кодовых обозначений мобилизационного плана на 1941 год; впрочем не исключено, что план наступательных операций против Германии вообще не получил условного наименования), это решительно ничего не меняет в политической, правовой и даже моральной оценке событий 1939 — 1941 годов.
Еще со времен Древней Греции, когда впервые появились прообразы того, что позднее было названо международным военным правом, ответственным за войну считался тот, кто первым напал. За последующие более чем 2,5 тысячи лет только коммунистическая и нацистская пропаганда додумалась до деления агрессий на «наглые» и «оправданные». Поэтому вопрос о том, кто ответственен за развязывание Второй мировой войны с точки зрения международного права 1 сентября 1939 года, и о том, кто ответственен за германо-советскую войну, на границе этих тоталитарных империй. Возможно, если бы немцы увязли на Балканах и вынуждены были отложить начало «Барбароссы» еще на 3-4 недели, эта оценка была бы иной. Напротив, вопрос о причинах этого поражения — пожалуй главная загадка Великой Отечественной войны. Ведь военная история не знала таких грандиозных разгромов.
Все версии в сущности сводятся к двум. Вариант первый: мы отступали от Бреста до Волги и калмыцких степей, потому что враг вероломно напал на миролюбивую страну, не успевшую (исключительно из-за своего миролюбия) должным образом подготовиться (усовершенствованный вариант — потому что враг напал на страну, руководство которой было парализовано страхом перед этим самым врагом и не приняло должных мер к обороне). Вариант второй (от Резуна и компании): мы отступали от того же Бреста до той же Волги потому, что «миролюбивая» страна сама собиралась нанести внезапный удар и ее армия была готова к наступлению, но не к обороне. И в том и в другом случае утверждается, что во всем виновата внезапность, только в разных ее проявлениях.
На счет того, что не успели подготовиться, ибо были миролюбивыми, все относительно просто — цифры говорят сами за себя. Самыми показательными считаются данные по танкам и самолетам. Сомнительная точка зрения, но не будем спорить. Так вот, на 22 июня 1941 года в воинских частях РККА числилось 23106 танков (плюс не установленное, но большое количество в оперативных войсках НКВД; известно только, что по штату в мотострелковых дивизиях этого ведомства их насчитывалось 1644). Весь вермахт имел 5639 танков и штурмовых орудий. ВВС РККА и советских ВМФ насчитывали 18591 только исправный боевой самолет (притом, что пограничные войска НКВД имели собственную разведывательную авиацию). И это без учета того, что в летных школах были и боевые самолеты. «Люфтваффе» располагали лишь 6640 боевыми машинами, включая сюда и исправные, и ремонтируемые, и находящиеся в учебных заведениях, и даже 397 самолетов, аккуратно лежавших в масле на центральных складах министерства воздушного флота Третьего рейха. Сухопутные войска СССР (без НКВД) насчитывали 303 дивизии, вермахт (вместе с СС) — лишь 208.
Внезапность (в любой форме) также не подходит в качестве объяснения. Психологический эффект от внезапного нападения проходит за дни, в неблагоприятной обстановке — за недели. На результатах военных действий внезапность нападения может сказываться и дольше — 2-3 месяца. Если же в ходе молниеносного вторжения в глубь страны неприятелю удалось дезорганизовать ее военное производство, то последствия нападения придется расхлебывать еще дольше — 6 — 8 месяцев. Но никак не без малого 1,5 года (от 22 июня до начала контрнаступления под Сталинградом). В чем же тогда дело?
А в том, что воюют не количеством. Вернее не только и даже не столько количеством. Воюют умением, организацией, качеством и только потом — количеством людей и техники. У Советского Союза к началу войны было подавляющее превосходство в количестве — соединений, пушек, танков, самолетов, даже боевых кораблей. Но не было ни первого, ни второго, ни даже третьего. Советская военная машина не была готова к войне! И дело вовсе не в том, что ей на это не хватило времени. Даже если бы война разразилась по графику, согласованному с Генштабом РККА, после того как «застегнута последняя пуговица на мундире последнего солдата» — она все равно оказалась бы к ней не готова! Потому что готовилась не к той войне, которая разразилась. Причем не в смысле наступательного или оборонительного ее характера. Это была совсем другая война, чем та, которую ждали, начиная от роли авиации в ней и кончая организацией боя обыкновенной стрелковой роты. Война, к которой готовилась Красная Армия, так и не началась никогда. Почти все предвоенные взгляды (и вытекающие из них организация и боевая подготовка войск, характеристики вооружения и техники) оказались частью устаревшими, а частью (что еще хуже) ошибочными — плодом беспочвенных фантазий кабинетных теоретиков типа Тухачевского.
Примеров море. Так, из 23 тыс. танков Красной Армии не более 120 машин (0,5%!) могли выдержать огонь стандартной немецкой 50-мм противотанковой пушки (в жизни, а не в кино, танк воюет главным образом не с «себе подобными», а с противотанковой артиллерией и пехотой), которых в каждой дивизии было от 36 до 75. Знающий читатель тут же вспомнит, что такого не может быть, ибо одних только танков КВ в Красной Армии перед войной было 636. И все же здесь нет ошибки. Только немногочисленные КВ-1 образца 1941 года выдерживали огонь легких германских противотанковых орудий. Броню остальных моделей КВ однотонная пушка пробивала с весьма приличной для тех лет дистанции в 500 метров. Что же касается самоходной 88-мм зенитной пушки (она изначально создавалась и для борьбы с танками), то ее снаряды просто срывали с 52-тонных танков башню… Легенда о «неуязвимых КВ» возникла просто. Те немногие советские подразделения, которым посчастливилось не встретиться с германскими танкоистребительными батальонами, вооруженными пушкой Пак-38, действительно рапортовали, как они выходили из боя с десятками и даже сотнями попаданий, не причинившими машинам никакого вреда. О судьбе тех, кому повезло меньше, зачастую просто некому было рассказывать. А для того чтобы уцелевшие не болтали лишнего, существовал превосходно отлаженный механизм особых отделов. Так рождались мифы. На крови без вести пропавших и в тиши кабинетов. По прошествии стольких десятков лет опровергнуть их могут не живые свидетели, а лишь сухие и неимоверно скучные таблицы бронепробиваемости. Но кому они интересны? А яркий образ неуязвимого танка сидит в голове у всех…
Высшее военное руководство СССР того времени (маршалы Советского Союза Ворошилов, Тимошенко и Буденный, генерал армии Жуков, адмиралы Кузнецов и Исаков) отличались прямо-таки патологическим непониманием потребностей войск в современной войне. И это притом, что опыт боевых действий на Западе был что называется у всех перед глазами! В частности, советские сухопутные войска были просто отвратительно оснащены противотанковым и зенитным оружием. Стандартная германская пехотная дивизия того времени выставляла для борьбы с танками 496 единиц противотанкового оружия (пушек, противотанковых ружей и противотанковых гранатометов, причем последние были в каждом пехотном отделении). Для борьбы с танками врага предназначались еще 88 полевых орудий и зенитных установок. А в советской стрелковой дивизии наиболее распространенной организации имелось всего-навсего 48-м 45-мм противотанковых пушек и 34 полевых орудия 76-мм калибра. Воздушное пространство над дивизией германской пехоты прикрывали 44 пушечных и 120 пулеметных стволов, над советской 8 и 48 соответственно. И вот ведь что интересно: вермахт к «блицкригу» готовился, а не к обороне. Так может уязвимость советских дивизий в 1941-м — это не от агрессивных намерений, а от отсутствия компетентности у наркома обороны (Тимошенко) и начальника Генштаба (Жуков)?
И советское оружие было хуже немецкого. Например, 45-мм советские и 50-мм германские противотанковые пушки почти одного калибра. Можно даже подумать, что они равноценны. Но не тут-то было. Снаряд советской пушки пробивал броню толщиной в 40 мм, а снаряд немецкой — 115 мм! И если первый отскакивал от германских средних и даже от некоторых легких танков как «горох от стенки», то второй мог поразить 22980 танков из 23100 имеющихся у Красной Армии. Тем более что для борьбы с 4 тыс. из них противотанковые средства вовсе не были нужны — «броня» Т-37 и Т-38 пробивалась бронебойными пулями из обычного ручного пулемета…
Самолеты «сталинских соколов» — отдельная большая тема. Скажу только, что утверждения о малом числе машин новых типов полностью несостоятельны. К началу войны только истребителей новых типов (И-180, И-28, ЛаГГ-1 и МиГ-3, МиГ-1 и —3, Як-1) ВВС РККА получили 2245. Это вдвое больше, чем общее количество истребительной авиации, которой располагали «Люфтваффе» для действий против СССР (1118 машин)! А ведь эти самолеты действительно составляли незначительную часть парка истребительной авиации РККА — только чуть больше четверти. Но правда состоит в том, что не только самолеты старых марок, но и новые советские машины были гораздо хуже современных им немецких. Например, знаменитый советский Як-1 уступал своему основному сопернику в 1941 году — германскому Ме-109Ф в скорости — почти на 50 км/ч, скороподъемности — на 15%. Решительно во всем, вплоть до качества радиостанции и даже материалов, из которых был изготовлен. Самолеты Лавочкина, Горбунова и Гудкова (ЛаГГи) были еще хуже. Единственными советскими истребителями, которые могли бы потягаться на равных с немецкими, могли бы стать МиГи, но их неплохие летные качества напрочь обесценивались большими техническими дефектами.
Что же касается других советских новых самолетов, то прекрасный летающий танк Ил-2 без истребительного прикрытия никакой ценности не представлял. Не менее знаменитый пикирующий бомбардировщик Пе-2… Этот самолет был принят на вооружение в конце 1940 г. Однако только к середине 1942 г. удалось устранить недостатки, препятствовашие использованию пикирующего бомбардировщика Пе-2, в качестве… пикирующего бомбардировщика(!!!).
Если тяжелые танки, уничтожаемые легкими пушками, и легкие, выводимые из строя огнем ручных пулеметов, новые истребители, уступавшие по летным и боевым качествам своим соперникам, совершившим первый полет на несколько лет раньше них, пикирующие бомбардировщики, которые не могут пикировать (а еще противотанковые пушки, не пробивающие танковую броню, и дивизионные — без тягачей, отсутствие нормальных средств связи и даже хорошего станкового пулемета и многое, многое другое) можно назвать готовностью к агрессивной войне, то что тогда есть НЕготовность?
Возможно, советское военно-политическое руководство перед началом войны и верило в превосходство Красной Армии над врагом. Мысли давно отошедших в мир иной людей мне читать не дано, поэтому не буду даже и пытаться рассматривать этот вопрос. Знаю только — то, что люди думают, и то, что есть на самом деле, часто представляет собой, как говорят в моем любимом городе Одессе, две, «большие разницы». Факты вещь упрямая и они свидетельствуют — Советский Союз к успешной войне с таким противником как нацистская Германия в середине 1941 года готов не был. При любом сценарии.
И тем не менее СССР все же выиграл эту войну. Почему и вопреки чему (включая существовавший в стране режим) — тоже разговор особый. Тем не менее нужно быть либо очень крупным идиотом, либо подполковником- перебежчиком, дабы сомневаться, что победа, давшая СССР господство над половиной Европы почти на полвека и превратившая его на эти полвека в одну из двух сверхдержав (до Второй мировой даже понятия такого в политическом лексиконе не было) является не только крупнейшим военным, но и огромным политическим успехом. Действительно, немцев задавили массой и благодаря материальной поддержке союзников. И все же Победа остается такой, какой она есть — с большой буквы. Впрочем, разведчик (даже бывший) обучен мыслить самостоятельно. Поэтому пусть автор «Ледокола» и иже с ними считают как хотят…
