«Реабилитирован», «восстановлен посмертно», «оправдан»... Когда встречаешь подобные определения в биографиях выдающихся деятелей, невольно проникаешься эмоциональным сочувствием не только к личности, о которой так говорится, но и к ее семье, окружению, наконец, к ее родине и даже эпохе, в которые ей выпало жить.
И невольно вспоминается пьеса немецкого драматурга Бертольда Брехта «Жизнь Галилея» (1938 — 1939), персонажи которой утверждают:
Андреа: Несчастна та страна, у которой нет героев...
Галилей: Нет! Несчастна та страна, которая нуждается в героях.
Георгий Гамов не мечтал о героизме, его мало интересовали любые проявления общественного бытия человека. Он просто хотел жить как свободный человек: путешествовать по миру и заниматься любимой физикой.
«Я был слишком крупным и к тому же неправильно располагался в материнской утробе, так что консилиум врачей решил, что на следующее утро меня разделят на части и так извлекут, чтобы спасти жизнь моей матери. Но тут кто-то, к счастью, вспомнил, что известный московский хирург снимает дачу у моря в десяти километрах от города. Его подняли с кровати глубокой ночью и привезли в наш дом вместе с черным докторским саквояжем. Кесарево сечение было сделано на письменном столе в кабинете моего отца, где все стены были в книжных полках (может, поэтому я сам написал так много книг)».
Так Георгий Гамов рассказывал о своем появлении на свет американскому историку науки Чарльзу Вайнеру весной 1968 года (осенью ученый умер на 64-м году жизни).
Город окутывала ночная тьма, отец на поднятой вверх руке держал керосиновую лампу, соседка грела воду...
Кстати, эта соседка стала крестной будущему физику.
Самоидентификацию Георгий Гамов декларировал оригинально — в своих воспоминаниях «Моя мировая линия: неформальная автобиография» (1970) поместил репродукцию известного полотна Ильи Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», признавая своим предком священника из семьи Лебединцевых, который нес слово Божье хортицким сечевым казакам.
Род Лебединцевых действительно старинный: его представители были не только высокими церковными деятелями, но и военными (дед ученого командовал военным округом), юристами. Историк, археолог и церковный деятель Петр Лебединцев в мае 1861 года отслужил в Киеве панихиду над гробом Тараса Шевченко, оставил воспоминания о поэте.
Однако все это не основание считать, что Георгий Гамов слишком проникался национальными проблемами — как фанатически преданный науке исследователь, он больше склонялся к космополитической идеологии в той ее части, которая утверждает: «Все, кто живет на Земле, — граждане мира». Возможно, в данном случае даже уместно упомянуть о ботаническом космополитизме в отношении распространения на земном шаре определенных видов растений (в противовес биологическим космополитам есть их противоположность — эндемики (растения, имеющие ограниченный ареал).
Г. Гамов мог бы с полным правом придерживаться известного выражения молодого П. Капицы: «Родиной для человека служит то место, где ему хорошо работается».
Пока в СССР ученому хорошо работалось, он был лоялен к власти. Когда же она ограничила его жизненное и научное пространство, он бросил ей вызов.
И победил!
Единственное, что рудиментарно оставалось в сердце одессита, так это чувство непреодолимой ностальгии. Живя в Америке и встречая гостей со своей Родины, он обязательно приглашал их к себе домой (это за границей не принято), был гостеприимным (на столе, кроме водки, была икра), говорил не умолкая. Правда, и без гостей его дом всегда был открыт, так как хозяин любил рассказывать веселые истории «в узкой компании друзей у камина после вкусного ужина», о чем не забывал подчеркивать.
Г. Гамов был высокого роста, из-за чего, бывало, попадал в смешные ситуации. Став «невозвращенцем» (покинув СССР и выбрав «свободный западный мир»), ученый был приглашен на прием к бельгийскому королю, куда, разумеется, надо было явиться в надлежащем костюме. Поиски в Брюсселе нужного размера одежды ни к чему не привели (штаны в лучшем варианте едва прикрывали колени). Пришлось, в конце концов, не откликнуться на приглашение гостеприимного монарха.
Мир физики и астрономии открыл сыну отец — педагог (мать Г. Гамова тоже была педагогом, рано умерла). В 1910 году юный одессит собственными глазами наблюдал на небе полет кометы Галлея и впечатление от увиденного пронес через всю жизнь. Высшее образование будущий ученый сначала получал в Новороссийском (Одесском) университете, а потом продолжил обучение в Петрограде. После аспирантуры стажировался в Англии, Германии и Дании, был стипендиатом в Геттингенском, Копенгагенском и Кембриджском университетах. Редкостным талантом молодого советского ученого восхищались ведущие ученые Европы и мира, в частности, Н. Бор, В. Паули, Е. Вигнер, Э. Резерфорд. Двадцатишестилетний Г. Гамов был единогласно признан ведущим специалистом в области теоретической и ядерной физики.
Будущий Нобелевский лауреат (1977), руководитель известной Кавендишской лаборатории английский физик Н. Мотт в частном письме писал об одесском физике: «Гамов, который работает в институте, — приятный и жизнерадостный молодой человек, который развил исключительно остроумную теорию, касающуюся радиоактивных ядер. Никто бы не подумал, что он русский, он — человек типа Оливера Уолкера (популярный персонаж фельетонов тогдашней английской прессы. — В.А.); часто бывает в кино и любил бы мотоцикл, если бы он у него был. Он читает Конан Дойля и не ходит на концерты, что не мешает ему быть блестящим физиком. Он получает результаты, не злоупотребляя математикой. Он почти никогда не молчит и приблизительно моего роста (около 2-х метров. — В.А.)».
В своих воспоминаниях Н. Мотт отмечает: «Он часто берет у меня в долг 25 оре (четверть датской кроны. — В.А.), чтобы купить сигареты... он добился большого успеха, продемонстрировав, как новая квантовая механика способна объяснить явление радиоактивности — как атомы способны дремать миллионы лет и вдруг распадаться. Я должен признаться, что даже завидовал ему!»
Точнее определил портрет Г. Гамова немецкий физик К. фон Вайцзеккер: «Я думаю, что Гамов принадлежит к числу тех людей, с которыми Вы можете обсуждать все, что угодно. Он интересовался всем, и у него всегда были новые соображения по поводу разнообразных вещей. Эти свои идеи он передавал другим — предлагая им решить, правильны они или нет».
Г. Гамов свободно владел несколькими европейскими языками, но не знал датского. Однако это не мешало ему после нескольких дней пребывания в Копенгагене читать научные доклады на датском, и аудитория его понимала: ученый жестикулировал, сопровождал свой доклад остроумными рисунками, сыпал английскими и немецкими словами...
Кстати, по поводу замечания о скромных познаниях Г. Гамова в математике, некоторые коллеги были жестче и говорили: «Он не умел ни писать, ни считать. Он не мог сразу сказать вам, сколько будет 7х8. Но его разум был способен понимать Вселенную».
В таких случаях, думаю, когда существуют абсолютно противоположные оценки необыкновенного таланта человека, кажется, надо говорить не о проявлениях его гениальности, а об уровне восприятия и понимания этого окружением.
Интересно, что сам Г. Гамов прекрасно понимал себя и свой научный потенциал, поэтому максимально трезво оценивал собственные способности как источника оригинальных идей. Наблюдая, как окружающие, используя его спонтанные открытия, получают престижные награды и выстраивают свои научные карьеры, как-то он заметил: «Я и сам мог бы тогда предвидеть деление ядер, если бы был умнее». Из воспоминаний современников, которые пытались создать правдивый образ одесского Фауста (символ непреодолимого влечения к знаниям, герой одноименной трагедии И. В. Гете, написанной в 1773 — 1832 гг.), есть основания считать, что эти слова были сказаны без всякого сожаления и раскаяния. Занимаясь поисками смысла человеческой жизни, мудрый Фауст нашел его в действии, поступках. Г. Гамов видел свое предназначение в щедром раздаривании своих гениальных идей и постоянных жизненных путешествиях по планете Земля.
Между прочим, «оказав помощь» нескольким коллегам в получении Нобелевской награды, Г. Гамов за свою жизнь удостоился лишь одной солидной награды — премии Калинги ЮНЕСКО (1956), которой отмечают популяризаторов науки. Получив ее, физик смог осуществить свою давнюю мечту — побывать в Индии и Японии. Но как популяризатор науки Г. Гамов не имел себе равных. Его книги переиздавались много раз во всех странах мира (в России — лишь после распада СССР). В одном из своих последних интервью Г. Гамов шутил, что написал уже обо всем — осталось еще создать кулинарную книгу. Надо отметить, что именно книги принесли ученому приличное материальное обеспечение и прославили его. Сериал о приключениях Мистера Томпкинса (в России издан лишь в 1994 году) — известнейшие мировые бестселлеры, посвященные проблемам науки).
На утлой ненадежной лодке через Черное море в Турцию
В 1932 году 28-летний Г. Гамов был избран членом-корреспондентом АН СССР и стал самым молодым членкором за всю историю российской Академии наук. Академик А. Йоффе пригласил Г. Гамова в Ленинградский физико-технический институт, где он работал вместе с ведущими советскими учеными М. Семеновым, И. Курчатовым, Я. Френкелем, В. Фоком и другими.
Об успехах гениального молодого ученого писали даже советские прокремлевские баснописцы (Д. Бедный), информировала центральная партийная газета «Правда».
А затем в жизни физика произошли радикальные изменения.
Первой причиной их был новый виток борьбы за власть в коммунистическом Кремле: И. Сталин начал массовые репрессии в СССР для укрепления своей диктатуры. Большевистская Москва прятала Советский Союз за железным занавесом. Советские ученые потеряли возможность не только быть участниками европейских и мировых научных собраний, но и вообще контактировать с зарубежными коллегами (стандартной формой преследования советских интеллектуалов стало обвинение их в шпионаже и даже в измене родине и т.д.).
Второй причиной стало традиционное и естественное столкновение интересов поколений: молодые ученые — Г. Гамов, П. Капица, Д. Иваненко, Л. Ландау и другие, ознакомившись с европейским опытом организации научных исследований, ощущая свой неиспользуемый интеллектуальный потенциал, инициировали создание нового Института теоретической физики. Но мэтры советской науки, поддерживая молодых, не спешили с реформами.
В 1931 году Г. Гамов не смог прибыть в Рим на Международный конгресс по ядерной физике из-за отсутствия разрешения на выезд за границу (его доклад все же был прочитан на собрании). С тех пор ученый стал искать любые способы покинуть СССР, поскольку не видел, живя в условиях тоталитарного сталинского режима, никаких перспектив для занятия любимой наукой и рисковал быть либо расстрелянным, либо в лучшем случае отправленным в лагеря сибирского ГУЛАГа.
Г. Гамов оказался прозорливым Нострадамусом: в 1935 году был арестован Д. Иваненко, и лишь благодаря заступничеству выдающихся ученых С. Вавилова, Я. Френкеля и А. Йоффе не был расстрелян, а отправлен в ссылку в Томск; М. Бронштейн был расстрелян в 1938 году; арестованный Л. Ландау спасся от уничтожения лишь благодаря заступничеству П. Капицы.
Безумные времена, несчастные имена, трагические судьбы...
Г. Гамов был сильной натурой и обладал твердым характером: если решил, должен осуществить задуманное. Отдыхая на юге, он вместе с женой попробовал бежать в Турцию, выйдя на утлой лодочке в море, бурные волны которого вернули в СССР. Затем была попытка перейти финскую границу на лыжах во время зимнего отдыха в Карелии.
В конце концов, в 1933 году после приема у В. Молотова (при содействии Н. Бухарина) была получена виза для поездки на Сольвеевский конгресс в Брюссель (сначала разрешение имел лишь Г. Гамов, но он ультимативно добился визы и для жены).
Вчерашние верные друзья по-разному оценили поступок товарища: их можно понять — все они были заложниками жестокости кремлевского диктатора.
В своих воспоминаниях Г. Гамов впоследствии признавался, что он ни при каких условиях не мог согласиться с судьбой, которую ему предлагали в СССР: либо стать немым рабом тоталитарного режима и жить в атмосфере постоянных компромиссов с собственной совестью, лицемерия и фарисейства (в худшем варианте — невежды и преступники могли и лишить жизни), или навсегда распрощаться с «коммунистическим раем».
«Как Гитлер разделил науки и искусства на две части — еврейскую и арийскую, так и Сталин выдумал, что бывает капиталистическая и пролетарская науки», — злорадно иронизировал ученый.
Кроме многих других имен и прозвищ, Г. Гамов получил еще и такое — «создатель «утечки мозгов». Эта своеобразная форма интеллектуального сопротивления тоталитарным режимам у нас, несмотря на мощный поток соответствующей литературы, глубоко не изучена, во всяком случае — всеобъемлюще не осознана.
Нередко в современной прессе можно прочитать об эмиграции научной интеллигенции — и в Украине, и в России или любой другой бывшей советской республике. Все подается в стиле холодной фиксации разрушительного для государства процесса или отчаянных вздохов.
И ничего более.
А это тоже интеллектуальное сопротивление политике, которую проводят тоталитарные режимы, утопающие в страстной эгоистической прожорливости и эгоизме.
Чем глубже познаешь феномен Г. Гамова, тем больше убеждаешься, что его выбор был единственно правильным. Аргументом в пользу этого утверждения является реакция официальной Москвы на отказ ученого вернуться на родину. Вожди СССР, учитывая талант ученого и, очевидно, надеясь на свой «секретный» арсенал влияния и давления, через 4 года (в 1938г.) исключили из списка членов-корреспондентов Академии наук «отщепенца-невозвращенца». Через полвека (в 1990г.) общее собрание АН СССР единогласно отменило это позорное решение. Тем не менее, говорить, что Г. Гамов вернулся на родину, оснований нет: память о нем не чтят, книги не издаются...
Ни в России, которая почему-то считает ученого «своим», ни в Одессе — его родине.
Мировая линия Г. Гамова делится поровну между Европой и Америкой и... Вселенной
Оказавшись в эмиграции, Г. Гамов сначала работал в Европе (у него были предложения от престижных исследовательских учреждений).
Кстати, ученый пытался убедить руководство СССР в целесообразности предоставить ему заграничную научную командировку на один год. Ему было отказано, что стало последней каплей.
Осенью 1934 года Гамовы прибыли в США, где, как законопослушные советские граждане, зарегистрировались в Посольстве СССР.
Как видим, ученый до конца боролся за свое право быть независимым исследователем и свободным гражданином, но его никто не хотел понять. Наоборот, в СССР сделали все, чтобы оклеветать Г. Гамова. Для этого использовали традиционные для Кремля методы, начиная с тиражирования откровенного вранья. Например, речь шла о том, что ученый «бросил на произвол судьбы своего больного и слепого отца» и т.д. На самом деле отец Г. Гамова (больной, но не слепой) постоянно имел от сына моральную и материальную поддержку, регулярно получал продуктовые посылки из-за границы, что в условиях перманентных советских проблем с продуктами питания играло немалую роль.
Что же касается «угасшего» таланта Гамова-ученого, о чем твердили «критики» в СССР, то участие (правда, незначительное и непостоянное) исследователя в Манхэттенском проекте, а потом активное сотрудничество с «отцом» американской водородной бомбы Э. Теллером — яркое доказательство противоположного.
В столичный Университет Джорджа Вашингтона вчерашний советский ученый попал по рекомендации физика-экспериментатора М. Тьюва, который убедил президента Вашингтонского университета, что Г. Гамов и есть тот человек, который способен поднять физику в Вашингтоне до мирового уровня.
У Г. Гамова со своей стороны было единственное условие — пригласить в университет Эдварда Теллера — преподавателя химии (венгра по происхождению) Университета Лондона, с которым Г. Гамов познакомился у Н. Бора в Копенгагене (кстати, профессорские зарплаты у обоих должны были быть равными).
Как пишут исследователи, инициаторы всех этих событий, очевидно, не догадывались, какой важный шаг для обороноспособности США они делают, ведь именно Э. Теллер и Г. Гамов обеспечили реализацию военного водородного проекта США.
Уже через год Университет Дж. Вашингтона оказался в центре внимания интеллектуального мира — здесь состоялась Первая Вашингтонская конференция физиков, в которой приняли участие ведущие ученые со всех континентов. До Второй мировой войны Г. Гамов и его единомышленники провели еще пять конференций, участниками которых стали, в частности, нобелевские лауреаты Н. Бор, Э. Ферми, Х. Бете, С. Чандрасекар. Таким образом, Г. Гамов своим способом открыл научной Европе научную Америку, что сыграло свою положительную роль, прежде всего — для последней. Именно в США собрались ведущие ученые мира, объединенные Манхэттенским проектом, ради того, чтобы опередить гитлеровскую Германию в изготовлении ядерного оружия.
Что же касается неактивного участия Г. Гамова в Манхэттенском проекте, то здесь с ним в который раз пошутила его «счастливая» судьба: еще будучи молодым ленинградским ученым, физик преподавал в военном училище — занимал должность, которая предусматривала, что ее обладатель должен иметь воинское звание не ниже полковника (в армии СССР не использовались воинские звания Российской империи, поэтому ученый, рассказывая, употреблял старые названия воинских званий). Другой бы забыл обо всем этом, но не таков был Г. Гамов. Он часто вспоминал о своей «военной карьере» у красных во время веселых американских застолий.
Именно поэтому специальные службы США, призванные обеспечить секретность Манхэттенского проекта, не рекомендовали привлекать ученого к работе. Но когда началась реализация водородного проекта, запрет были вынуждены снять. Э. Теллер считал Г. Гамова «ученым, начавшим в Соединенных Штатах теоретические работы, которые впоследствии привели к созданию наибольшего взрывного явления, когда-либо осуществленного человеком». О термоядерных реакциях, называя их «гамовскими играми», Э. Теллер говорил как о предмете особых достижений и заслуг Г. Гамова. Вообще считается, что реализация водородного проекта США не была бы возможна без, по меньшей мере, 10 процентов вклада одесского Фауста.
Сам Г. Гамов шутил (это он делал очень часто), что наибольшей его заслугой в укреплении обороноспособности Америки является то, что он «перетянул» за океан из Великобритании Э. Теллера.
Когда же ученый серьезно отвечал на вопрос о своем вкладе в науку, то говорил: о термоядерных реакциях; расширяющейся Вселенной; объяснении источников энергии Солнца; формулах, использовавшихся для расчетов водородной бомбы...
Историки науки считают, что Г. Гамову принадлежат три научных достижения высшего — нобелевского ранга в 3-х фундаментальных областях науки ХХ века- физике, космологии и генетике:
— он сформулировал квантовую природу альфа-распада (1928);
— создал теорию горячей Вселенной (теорию Большого Взрыва) и на ее основе предсказал существование космического реликтового излучения и оценил его температуру (1946—1953);
— открыл структуру универсального генетического кода.
Повторюсь, что, подтвердив основные идеи Г. Гамова, несколько зарубежных ученых (в частности, А. Пензиас, Р. Вильсон, Р. Холли, Х. Корана, М. Ниренберг) получили Нобелевские награды в 1968 и 1978 годах.
Из двух десятков суперпопулярных книг Г. Гамова назовем (кроме упомянутой «Мистер Томпкинс в Стране Чудес», 1939) трилогию «Рождение и смерть Солнца» (1940), «Биография Земли» (1941), «Рождение Вселенной» (1952), «Раз, два, три...бесконечность» (1947), «Тридцать лет, которые потрясли физику» (1966).
Бывший львовянин Станислав Улам (родился в городе Льва, перед Второй мировой закончил политехнику, эмигрировал в США) так отзывался о Георгии Гамове: «В наши дни, когда используют все более и более сложную математику, пожалуй, изощренную сверх всякой меры, было удивительно видеть, как далеко он мог продвигаться с помощью интуитивных картинок и аналогий, почерпнутых путем сравнений из области истории или даже искусства».
Хроника жизни Г. Гамова-ученого — это история блестящих интеллектуальных взлетов, не увенчанных, к сожалению, достойными их наградами. Летопись жизни Гамова-человека — это печальный путь от бодрой, преисполненной оптимистических надежд юности к пессимистической мудрой старости.
Отдав все физике, ученый признавался в свои последние дни, что наибольшее удовольствие ему приносили занятия биологией: это было что-то совсем новое, и так захватывающе было разгадывать коды...
