45 лет назад, а именно 14 октября 1964 года, произошло по-своему уникальное событие в истории Советского Союза. Первое лицо в государстве — Первый секретарь ЦК КПСС, Председатель Совета Министров СССР 70-летний Никита Хрущев был смещен со всех постов и отправлен на пенсию, как официально сообщалось, «в соответствии с его просьбой, в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья». Эта обтекаемая формулировка скрывала (лицемерно и неуклюже) ожесточеннейшую борьбу за власть в советском руководстве, результатом которой, собственно, и стал знаменитый переворот в октябре 64-го. Но факт остается фактом: единственный раз за всю историю СССР хозяин Кремля покинул свои владения не в результате ухода в лучший мир (как Ленин, Сталин, Брежнев, Андропов, Черненко), а после внешне вполне «легитимной» и «демократической» процедуры голосования на Пленуме ЦК КПСС, причем не был уничтожен, отравлен, замучен в застенках, сослан, а «мирно» отправлен в отставку, на пенсию (то, что с ним поступили относительно гуманно, Хрущев не без оснований считал своей заслугой, вернее, плодами проводимых им реформ, пусть крайне непоследовательных, робких и неуклюжих).
Но для нас весьма интересен вот какой вопрос: а почему окружение Никиты Сергеевича, не отличающееся ни отвагой, ни блестящим интеллектом (будущий «наследник престола» Леонид Брежнев, узнав за неделю до переворота, будучи в Берлине на торжествах по случаю 15-й годовщины образования ГДР, что Хрущев знает о планах его смещения, от страха за свою жизнь чуть не потерял рассудок, наотрез отказался возвращаться в Москву и лишь после долгих уговоров пришел в себя), все же решились заменить Первого секретаря? И почему Хрущев, человек многоопытный, весьма искушенный в дворцовых интригах, фактически «прозевал» заговор против себя? И еще: каковы уроки (не только чисто политические, но и морально-этические) событий октября 1964-го, событий, которые не изменили в серьезной степени политический ландшафт СССР, но все же открыли новый период советской истории — годы всевластия аппарата, проведшего, как никогда ранее «своего», «стабильного», «надежного» человека на первую должность в государстве и желавшего теперь спокойной жизни, безопасных, по возможности безграничных полномочий, сытости, а, главное, устойчивости существования? И заметим, что именно Брежнев, как никто иной, отвечал этим запросам аппарата — в отличие от неугомонного Хрущева с его бесконечными реорганизациями, перестановками кадров и шараханиями из крайности в крайность...
Но первопричина случившегося в октябре 1964 года уникального бескровного переворота не только в этом. Хрущев слишком активно, настойчиво и «нахально» стал наступать на «любимый мозоль» (а вернее — «ахиллесову пяту» и источник власти) номенклатуры: безответственность, несменяемость и кастовые привилегии. Разумеется, было бы очень наивно идеализировать Никиту Сергеевича — этот лидер был плоть от плоти сталинской тоталитарной системы, был ею взращен, воспитан и впитал на всю жизнь ее кровавые «правила игры». На нем ничуть не меньше, чем на других приближенных Вождя Всех Народов, лежит тягчайшая ответственность за кровавые «танцы смерти» 30-х и 40-х годов ХХ века. И по многим принципиальным позициям, Хрущев так до конца жизни и не смог вырваться из «сталинской клетки» — и политической, и духовной. И все же, думается, когда Хрущев в 1961 году, на ХХII съезде КПСС, публично поставил вопрос о выносе тела Сталина из Мавзолея (и добился этого) и даже, более того, о сооружении в центре Москвы памятника, как он выразился, «жертвам необоснованных репрессий» (что реализовано не было) — в тот момент он руководствовался не так соображениями дешевой популярности или пиара, как сейчас бы сказали (прибавило ли это ему популярности в глазах многих миллионов убежденных сталинистов, в том числе номенклатурных?), а более или менее искренним стремлением оставить в прошлом ужасы сталинизма, хотя сам этот термин был совершенно чужд Никите Сергеевичу.
И когда в 1963 году Хрущев готовил (разумеется, в исключительно узком кругу) поправки к планируемой им новой редакции Конституции СССР, предусматривающие, в частности, введение предельного возрастного ценза для партийных и советских руководителей, а также предельного срока их пребывания на своих постах — аппарат отнесся к такой «причуде» Первого секретаря, мягко говоря, с недоумением. Вообще, поводов для недоумения (в дальнейшем — для неприязни, а то и для ненависти) Хрущев давал своему чиновному окружению достаточно. Так, он буквально взбесил высший генералитет СССР (а тот требовал от Хрущева отказа от проводимого масштабного сокращения Вооруженных Сил, наоборот, повального призыва в армию всех студентов, без какой бы то ни было отсрочки, кардинального увеличения военных расходов) неожиданной, как на то время, постановкой вопроса: кто кому служит — армия народу или народ армии? И далее: «Нам надо думать в первую очередь об укреплении экономики страны. Если она будет здоровой, то никакие империалисты нам не страшны (а ведь мысль была весьма здравая как для «примитива» Хрущева и сказана в 1963 году! И. С.). Конечно, пока (!) без армии не обойтись, но армия, обеспечивая нашу безопасность, не должна гирей висеть на шее у народа. Основой обороны сегодня являются стратегические ракеты-межконтинентальные, промежуточной и средней дальности. Они держат под ударом, под страхом смерти всю территорию противника, как бы далеко он ни находился, как бы ни защищался. Наш Генштаб планирует сотни целей, а и десятка ракет с термоядерными зарядами достаточно, чтобы сделать самую мысль о войне бессмысленной. Потому, что ни один политик и не помыслит о войне под угрозой неотвратимого возмездия».
Ту уместны будут два замечания. Эти разумные соображения пришли в голову Хрущеву только в 1963 году, не в последнюю очередь потому, что Карибский кризис, возникший и по вине советского лидера, поставил человечество на тонкую, страшную грань ядерной катастрофы. И через год он будет смещен — в том числе и за такой «крамольный» подход, пусть высказанный только в узком кругу. Ибо новое руководство, сменившее Первого секретаря, с азартом позволило втянуть себя в гонку вооружений (больше, еще больше ракет, увеличить расходы на оборону и численность армии!) и тем самым упорно тянуло Союз Нерушимый в экономическую и политическую пропасть — разумеется, само того не понимая... И второе. Хрущев, как видно из приведенной стенографической записи его закрытого совещания с военными в феврале 1963 года, отчетливо понимал, что ядерное оружие — это есть средство сдерживания, если угодно, устрашения и шантажа, но никак не реально подлежащее применению оружия, исключительно в ответ на неспровоцированное ядерное нападение противника. Мягко говоря, несколько иначе выглядит, только что обнародованная военная доктрина Российской Федерации, давно уже провозгласившей себя геополитической преемницей Советского Союза. Эта доктрина, в частности, предусматривает нанесение Россией «превентивного» ядерного удара (первой? Даже без ядерного нападения на нее извне? На усмотрение руководства РФ? Вопросы далеко не праздные!). И невольно думаешь: а не является ли такой подход военно-политического руководства России, очень деликатно выражаясь, явным откатом, недопустимым шагом назад даже в сравнении с установками 1963 года? Не говоря уже про «новое мышление» времен перестройки, когда было официально заявлено о необходимости избавить мир от ядерного оружия навсегда... Ядерный арсенал и агрессивность — убийственно опасное для человечества сочетание.
Еще за год до свержения, осенью 1963 года, Хрущев сетовал своему старому другу Алексею Снегову (провел 16 лет в сталинских лагерях, принимал активное участие в реабилитации невинно репрессированных), что, «идя по коридору, чувствует спиной, как его расстреливают взглядами». В попытках реорганизовать структуру партийной иерархии, предпринятых Хрущевым, партийные комитеты усмотрели покушение на свою власть. И аппарат показал, что может уже «подбирать» вождя под себя, а не только безропотно выполнять его указания. Соответствующая операция была блестяще проведена в октябре 1964 года на пленуме ЦК КПСС. В чем только не обвиняли Первого секретаря: и в создании собственного «культа личности» вместо сталинского, и в волюнтаристском принятии решений, и в хамском поведении с коллегами — членами Политбюро... И, кстати, в подавляющем большинстве эти обвинения вполне соответствовали действительности. Не было сказано только одно: теперь партийная, военная и кэгэбистская верхушка могут теперь спокойно приступать к реабилитации Сталина, наслаждаясь всей полнотой власти...
И еще один, пожалуй, самый существенный момент. Хрущев столкнулся, если называть вещи своими именами, с предательством ближайших соратников, которые в пышных выражениях славили его с высоких трибун, а потом, тайно объединившись, устранили (не помогла ему и «украинская группа» товарищей, на которую так рассчитывал Никита Сергеевич, продвигавший этих людей — Шелеста, Подгорного, того же Брежнева, они были в заговоре, несмотря на объединявший их всех с Первым «украинский сентимент»). И что характерно: особо раболепствовал перед Стариком (или Никитой, как в своем кругу они его называли) именно Леонид Брежнев, следующий «вождь» — вплоть до того, что в свои 58 лет побежал доставать унесенную ветром шляпу Хозяина, догнал ее и, весь готовый служить, принес Самому. Именно Брежнев, придя к власти, первым делом распорядился, чтобы Хрущева по возможности не допускали в столицу (пусть сидит себе на подмосковной даче в ссылке!) и полностью исключили упоминание его имени в прессе, энциклопедиях и мемуарах. Пусть же наши политические «мэтры», Виктор Андреевич, Юлия Владимировна, Виктор Федорович и другие, а также те, кто придут им на смену, твердо помнят: опасен не тот, кто публично критикует те или иные решения — нет, предают обычно именно те, кто перед изменой услужливо подносит шляпу, льстит и кланяется...
