Люди не хотят жить вечно. Люди просто не хотят умирать.
Станислав ЛЕМ
Наша жизнь со временем все больше становится похожей на водоворот бессмыслицы, которому мы сами придаем внутренний смысл. «Бессмыслица — движущая сила истории», — писал Станислав Лем. Субъективность мира — в нашей наивности. И только единицы могут осознавать законы развития мира, пронизывая в собственном сознании космические пространства неземного разума.
Станислав Лем родился в Украине, во Львове, в семье врача Самуила Лема. Львов на всю жизнь останется для Станислава «сказочным польским Львовом». Львов — это первое космическое измерение Лема, его первое путешествие в мир внеземного, фантастического. Во время этих путешествий Лем осознавал свой внутренний мир, видел космос одинокого человека, который ежедневно кружил над удивительным городом в поисках одиночества... Таким был город до 1941 года... То, что произошло во время советской власти, уже не относится к биографии Лема, является неприемлемым внутренне, — это уже не «его» Львов, а другой, исторически чуждое пространство. Во время учебы во Львовском университете молодой Лем задумывается над природой и измерениями человеческого сознания и законами Вселенной. Он всю жизнь стремился к космосу и в этом стремлении всегда был одиноким. Только в собственных представлениях, выходя на орбиты космического ума, находил себя... «Нет более страшного наказания, чем одинокая вечность». Вся жизнь Лема парадоксальна. Представляется, словно Кто-то заранее определил ход его микроистории на фоне тревожных исторических событий. Лем понимал суть, но все время убегал от признания Того, кто направляет его судьбу...
Одиноко убегал во Вселенную, ведь Земля была слишком непонятной. Для Лема «человечество — это сумма наших дефектов, недостатков, нашего несовершенства; это то, чем мы хотим быть, но что нам «успешно» не удается: не можем, не умеем; это дыра между идеалами и реализацией». Таким было мировидение Лема... Но, как не удивительно, в нашем мире все имеет свой «земной» финал...
Вот и нет Лема...
А с ним — и целой философской системы, и категорий иронического внеземного мышления... Всю жизнь Лем утверждал: «Надо быть собой. Всегда собой, изо всех сил собой, пусть будет тяжело: никогда не проживать чужие жизни». Станислав Лем — это составляющая гуманитарной ауры планеты. Лема считают одним из лучших, если не лучшим писателем, который работал в жанре научной фантастики и который никогда и строки не написал по-английски. В этом состояла принципиальная позиция Лема в отношении языка и его роли в обществе. Для Лема язык был микроскопом, в котором можно увидеть будущее.
Также Станислав Лем писал: «Язык — это нервная система культуры». Если посмотреть на средства художественной выразительности, то в произведениях Лема нет ни одного лишнего слова. Каждый эпитет имеет неповторимый смысл и даже неповторимый оттенок. В таком языке кроется понимание будущего — уникального, единственно возможного. Лем понимал опасность убийства языка, знал, к чему может привести политика слияния языков и создания совместного «поджина» наподобие советского новояза.
Впоследствии Лем очень осторожно относился к засилью англицизмов и американизмов. Язык — это неповторимая картина мира, поэтому небрежное отношение к нему — первый признак блокировки собственной исторической перспективы, модель сознательного самоубийства. Лем видел, что человечество теряет «родной язык», вместо этого искусственно образовывается прагматический язык общения и коммуникации. Таким языком десятилетие назад был советский, а сегодня — английский. Но генетическая основа у такого новоязыка расщеплена. Как следствие — возникает поколение коммуникативных машин, роботов-зомби, не способных видеть исторической перспективы, неспособных услышать себя. История закодирована именно в языке, а новоязы — только политический муляж. Последствия языковой экспансии и лингвоцида Лем мастерски передал в языке главных персонажей — тех, кто выжил после «новой последней» мировой катастрофы... Код культуры — это вещь лишняя в будущем человечества. Нужны четкие схемы, потому что Человек будущего у Лема — это биологизированная механическая система. Неужели Лем не ошибся?
Жанр произведений писателя литературоведы определяли как научную фантастику. Но интересно, что сам автор хотел дистанцироваться от этого понятия. Произведения Лема ориентированы на философские и этические аспекты прогресса человеческой цивилизации. Писатель все время находился в поиске новых знаний. Он искал причины и следствия развития мира... И себя в мире... В философском трактате «Сумма технологии» Лем написал: «Самое лучшее средство против невежества — новые знания...: раньше практика опережала теорию, теперь же теория обязана предвидеть горизонты практики, потому что именно из-за невежества человечеству придется расплачиваться в будущем... Жизненно важной является информация о законах научно-технического развития, но не информация о календаре открытий и изобретений, а информация об их источнике, генераторе, сути». Лем утверждал: «То, ЧТО мы думаем, всегда не так сложно, чем то, ЧЕМ мы думаем».
В 1948 году писатель начал работать над романом «Госпиталь Трансфигурации», который не «пропустила» коммунистическая цензура. И не удивительно, ведь Лем позволил себе выйти за пределы канона соцреализма. В дневниках писатель вспоминал, что роман «подвергали ужасным истязаниям, количество критических рецензий увеличивалось ежечасно, и в каждой из них роман называли декадентским и контрреволюционным (такова уже ирония судьбы!). «Госпиталь Трансфигурации» считали неправильным с идеологической точки зрения». Таким уже перевернутым является мир: то, чего не признавала идеологически «правильная» система, признало человечество.
В 1950 году Лем имел знаковую встречу для дальнейшей жизни: в доме Писательского Содружества в Закопане Станислав Лем познакомился с представителем издательства «Czytelnik» Жерзи Панськи... Панськи поинтересовался, смог ли бы Лем написать книгу в жанре фантастики. Лем мгновенно ответил: «Конечно». Даже не представляя, о чем будет книга, он написал название: «Астронавты». Лем был готов к этому путешествию в мир собственного сознания, но тогда он еще и не догадывался о своем назначении на этой земле. И не удивительно — все свое время Лем «сжигал» в размышлениях о космосе. Теперь он наконец имеет возможность поделиться опытом.
Лем писал произведения «на космической скорости». То, что он видел, очень часто не видели другие. Так, например, было с Тарковским во время работы над экранизацией «Соляриса». Лем вспоминал в дневнике: «Тарковский хотел показать, что космос — очень постылый и неприятный, а на Земле — удивительно. Но я же писал и думал совсем по-другому... » «Солярис» — не только роман о невозможности взаимопонимания с инопланетным разумом и несовершенстве науки, но и о беспомощности человека как психической системы, обремененной биографией, фобиями и подсознательными неуправляемыми инстинктивными желаниями. Человек, даже находясь в далеком космосе, не может избавиться от сокрушительного голоса памяти и все время переживает психологическую драму. Как мы можем понять другое, если не способны понять себя, прийти к согласию с собственной совестью? Имеем ли право отправляться в Космос, не решив банальных земных проблем, не поняв себя?
Станислав Лем сформировал собственную систему научной фантастики как жанра. Но в этом новаторстве кроется система самой философии будущего. Лем мастерски определил перспективу развития человечества на Земле, но внутри он увлекался космосом, жил в координатах собственного футурологического мышления. А земной мир постоянно разочаровывал. Так уже сложилось, что писатели не понимали его позиций, не признавали философской системы и жанровых новаций. Сначала идеологическая система заставляла Лема переделывать целые сюжетные линии, позже его исключали из писательских ассоциаций научных фантастов, потому что он хотел расшатать заскорузлость, которая там господствовала.
В 1973 году Американское общество научных фантастов признало литературные достижения Лема, и мастер наконец получил предложение вступить в клуб. Однако довольно быстро Лема оттуда исключили за критические высказывания по поводу низкого уровня Американской научной фантастики. И не удивительно, ведь Лем не вкладывался в традиционные схемы писательской жизни, он постоянно искал и дополнял созданное. Да и непонятной была позиция у членов Science Fiction Writers of America... Принимают за литературные заслуги, исключают — за критику. Лем позже был членом Польской ассоциации писателей и польского Пен-клуба. Одним словом, Лем — целое явление, но очень неоднозначное и сложное. Знаю одно: мир и до сих пор не открыл для себя его видение и философию. И нам только кажется, что мы понимали этого человека...
Лем, например, не отрицал Бога, но всю жизнь был атеистом. Возможно, писатель видел собственного Бога по-другому: там, во Вселенной, на бесконечных межгалактических пространствах. Но, по-видимому, писатель боялся это признать... Психологическое наследие прошлого мешало, и Лем это осознавал. Из-за этого Лем иногда с отчаянием вспоминал утраченные возможности быть врачом... Он понимал: главное — быть собой, то есть уметь услышать себя сквозь системные преграды на земле. Так, Лем блестяще преодолевал барьеры. И это — результат настойчивого труда в космосе сознания.
Уже с «Диалогов» и «Звездных дневников» популярный жанр научной фантастики приобретает черты настоящей «лемовской» проблематики: приключения в космосе превращаются в приключения человеческого ума, вместо восторга — ирония и гротеск. Кстати, наверное, именно гротеск соединяет Лема с традициями польской литературы. А постоянная игра с литературными формами, гротесковые стилизации, пародии и травестии, сочетаемые с глубоким философским эссеизмом, аллегорическим образом мирового лабиринта создали индивидуальный стиль Лема. Писательская космология разрушала установившиеся каноны обычной, общепринятой «научной» физики и астрономии. Лем видел внутренним зрением ту каузальность, которая господствует в мире (в космосе), и просто записывал выводы. Зато в бытийном мире исторических реалий Лем не видел выхода из постоянных мировых катастроф, которые может спровоцировать больное сознание одного человека. «Мир может погибнуть случайно».
Катастрофическая экзистенциональная философия Лема находит различные художественные формы. Писатель экспериментирует с общественными и биологическими моделями, схемами развития цивилизации. Он подчеркивает ограниченность человеческого познания, бесконечное ничтожество человека, гибельный характер человеческого ума. Проблематика произведений Лема вытекает из ограниченной природы человека и бесконечности Времени, Космоса, невозможности из-за собственной субъективности окунуться во внеземные реалии и пространства, увидеть себя на расстоянии нескольких тысяч лет.
Реальность, по мнению Лема, такая, какой ее видит человек; мир — только «функция случая»: обычные события и явления — это игра случайностей, обобщенная в статистике. Несмотря на техническую силу, современный человек не может познать Космос, поскольку рассматривает Его с позиции собственного ума. А ум — система несовершенная. Все, что создает человек, весь мир его ценностей — герметически замкнутый в собственном круге. Способен ли тогда человек вообще понять окружающий мир, если ко всему подходит со своей меркой «наукообразных понятий»? Моделируемые миры, общества, космические корабли, галактические схемы, — они не существуют в действительности, а являются пустотой. Но та непостижимая сила, благодаря которой они влияют на нас, наполняет космическую пустоту совершенством, т.е. смыслом. К сожалению, этого внутреннего смысла не хватает на Земле. По мнению Лема, пустота совершенна еще и потому, что она тотальна, ее «дикость», «ненормальность» — в ее совершенстве, противопоставленном вечному несовершенству «нормального» человека и его «нормального» ума.
Лем установил очень высокую планку. Его не устраивало сделать «кое-как»... Он ощущал ответственность перед Космосом. Жизненное кредо Лема, наверное, может охарактеризовать его собственная писательская формула: «Если человек не может что-то делать хорошо, то не следует этого делать вообще!» Не многие готовы прислушаться к этим словам...
