Смысл происходящих в Украине событий далеко не сводится к борьбе сторонников БЮТ со сторонниками нынешней коалиции. Не сводится он и к борьбе сторонников сильной президентской власти против «ликвидаторов», сторонников урезания президентских полномочий вплоть до полной ликвидации должности Президента в государстве.
Смысл всего происходящего лежит глубже. Он заключается в том, что впервые за всю непродолжительную историю независимой Украины в политических «верхах» общества разразился открытый, непримиримый и даже оголтелый конфликт. В этом конфликте сталкиваются позиции не только «оранжевых» и «бело-голубых», конфликты возникают и в «оранжевом» лагере. Не исключены они и в лагере коалиционеров. На фоне подковерной политической возни предыдущих лет все это выглядит весьма экзотически.
Можно понять раздражение рядовых граждан многомесячной тянучкой постоянных «переформатирований» парламентских коалиций, навязчивостью сцен «братаний», «клятв в вечной верности» с последующим перебеганием из одного лагеря в другой. Однако надо признать и другое. В этом открытом столкновении позиций в эпицентре оголтелого конфликта в ругани и драках, в муках и выбросах «последа» рождается реальная, а не придуманная политическая свобода.
Свобода — дама капризная. Она терпеть не может, когда кто- либо предъявляет на нее монопольные права. В украинском масштабе монопольным выразителем свободы не может быть ни Партия регионов, ни БЮТ, ни «Наша Украина», ни коммунисты, ни социалисты. Только в эпицентре столкновений между обозначенным кругом политических сил (и за пределами этого круга) свобода может родиться и окрепнуть. Именно при такой жесткой и непримиримой системе сдержек и противовесов закладывается фундамент украинской демократии.
Предвижу раздраженный вопрос: «Стоит ли на фоне всех наших неурядиц говорить о свободе. Сегодня есть вещи поважнее, чем свобода?» Осмелюсь возразить: сегодня более важной темы нет. Более того, эта тема приобретает глобальный характер.
Состояние общественного сознания в мире можно определить как невротически тревожное. Стремительно множатся мрачные пророчества о возможном скором конце мировой цивилизации. Есть прорицатели, которые видят в нынешних локальных войнах начало мировой войны за перераспределение ресурсов планеты. Другие связывают грядущую катастрофу с возможным обрушением мировой валютно-финансовой системы.
Третьи ощущают приближение катастрофы в связи с возрождением первобытной агрессивности человека, когда монстры зла, словно выпрыгнув из фильма «Ночной дозор», вовлекают в свой черный водоворот обезумевшее человечество. Четвертые вообще считают, что над всеми нынешними государствами и правительствами воздвиглось некое «Сообщество тени», «Античеловечество», которое постепенно вовлекает мир в пропасть.
Известный современный алармист (от английского слова «аларм» — тревога) Валентин Пономаренко видит главную разрушительную силу в человеческой алчности, в жадном стремлении потреблять все, что пригодно к употреблению. Он поставил диагноз этой болезни: «ростомания» (мания роста).
В восприятии Пономаренко, человечество ведет себя как эпидемия. Оно не остановится, пока не уничтожит само себя, пока не исчерпает запасы топлива, которое в свою очередь истребляет атмосферу. В итоге, во всей своей безжалостной определенности вырастает альтернатива — если человечество каким-то образом не сумеет обуздать рост населения и не прекратит сверхпотребление ресурсов, — его остановит природа. Она просто сбросит человека с поверхности Земли.
Пономаренко считает, что быстрый процесс разрушения мировой цивилизации (всего в несколько лет) окажется для всех нас полной неожиданностью... То, что не успеют сделать люди, выполнит за них равнодушная ко всему природа. Голод, эпидемии и войны восстановят нарушенное равновесие между человеком и новой средой обитания, которая будет значительно хуже условий, предшествовавших промышленной революции.
Где же выход?
Сегодня очень велик соблазн отказаться от свободы как идеологии развития. При всех реверансах в адрес «демократических свобод», многие наши начальники весьма настороженно относятся к свободе личности. В ней они видят источник нестабильности, непредсказуемости, конфликтности.
На нашу «домашнюю» социально-психологическую ситуацию накладывается и неблагоприятная глобальная обстановка. Многие аналитики считают, что XXI век является веком полного исчерпания традиционно-либеральных представлений о свободе. Эти представления не защитили человечество от тоталитарных режимов в XX веке, и, по всей видимости, не спасут от катастрофических событий в веке XXI.
Сегодня все чаще ведутся разговоры о «сильной руке», о необходимости немедленного прекращения «вольницы» ради наведения «железного порядка». Есть и более экзотические лозунги, типа «Назад от свободы к Новому Средневековью!» Современные предощущения глобальных потрясений могут породить либо новый («технотронный») тоталитаризм, либо новую не либеральную, а креативную (созидательную) свободу.
Грандиозность задач сохранения мировой цивилизации и открытия новых маршрутов ее развития требует столь же грандиозного осмысления идеи свободы. Известный библейский тезис о человеке как образе и подобии Божьем особенно актуален для нас и наших современников. Федор Достоевский, размышляя над человеческой судьбой, верил в богоподобие человека. На это ему указывали два великих человеческих качества: способность быть творцом и способность быть свободным.
Здесь коренится переосмысление свободы с позиций XXI века. На смену пассивной свободе выбора между навязанными человеку вариантами поведения (со стороны власти, администрации, олигархических групп, рынка, рекламы, индустрии развлечений и т.д.) должна прийти активная, творящая свобода. На смену «человеку играющему» в предложенные ему общественные роли и игры должен прийти человек, который сам эти роли и игры создает и преобразует.
Многие нынешние философы воспринимают Ф. Достоевского как великого трагика свободы. Вероятно, так оно и есть. Ибо Достоевский восстает против всякого принуждения. Он восстает даже против мировой гармонии, если она принудительна. Свобода не может быть принята от принудительного порядка как подарок. Путь к порядку, гармонии, единению людей возможен только через великое испытание свободой.
Достоевский не принимает социального рая, в котором ЕЩЕ невозможна свобода духа — того самого рая, который сулили миру всевозможные социал-революционные современники Достоевского (к ним он относился крайне отрицательно). Столь же непримирим Достоевский к социальному раю, в котором свобода УЖЕ невозможна. Здесь Достоевский предчувствовал появление «технократического рая» современной эпохи, в котором различные группировки олигархов придумывают новые и новые «наркотики счастья» для всеядной толпы.
Эту тему в новых условиях и с новым вдохновением подхватывает великий русский и украинский философ Николай Бердяев. Он был глубоко убежден в том, что выход из цивилизационного тупика, в который человечество само загнало себя, возможен только через глобальную персоналистическую революцию. Революцию без кровавого хаоса и разрушения экономики, революцию неслышную, глубоко спрятанную в сознании каждого человека. Революцию, которая, наконец, высвободит созидательные способности человека, выведет человека за черту, отведенную ему «сильными» мира сего, выведет личность на широкий творческий простор.
Незадолго до своей кончины, осмысливая пережитый опыт войн, всяческих революций, надежд и разочарований, Н. Бердяев писал о том, что грядет чистая, освобожденная духовность. Он верил в то, что настанет тот час, когда, преодолевая исторические катастрофы, освобожденный человеческий дух будет овладевать природой и обществом...
Осень 2006 года. Наблюдаю всю зигзагообразность поведения украинских политиков. Все сцены братаний и боевых действий, все риторические пассажи главных политических игроков. Скептически улыбаюсь... и все-таки верю. Верю в то, что в этом конфликтном мире впервые появилась возможность нашей свободы. Свободы, не дожидаясь очередного политического «барина», самим все оценивать, обо всем судить и поступать самостоятельно. Самим «по капле выдавливать из себя раба». Самим двигаться к тому, чтобы на смену хитроумным технологиям манипулирования пришла великая культура свободы.
