9 мая, когда в России, Украине и Беларуси отмечают День Победы, в странах Европейского Содружества празднуют День Европы. Ровно пятьдесят лет назад французский министр иностранных дел Робер Шуман обнародовал план создания Европейского объединения угля и стали (ЕОУС), который положил начало образованию новой, объединенной Европы.
В течение многих столетий идея единой Европы занимала умы мыслителей. Не было недостатка в проектах и замыслах воплощения этой великой идеи. Однако попытки европейских народов и их властителей преобразовать политическую реальность, сочетая универсальное и национальное измерения, неизменно терпели поражение. Да и, как могло быть иначе, если в центре европейского равновесия, там, где должно было находиться равновесие германское, со времен Вестфальского мира (1648 г.) существовала масса взаимно враждебных королевств, герцогов, маркграфств и епископств, номинально объединенных в Священную Римскую империю. Эти раздробленные мелкие государства были постоянным очагом напряженности в Европе. Отсутствие германского единства неизменно провоцировало европейские государства на войны за обладание германскими территориями.
Наполеон Бонапарт прервал существование Священной Римской империи, но его собственная попытка создания универсального государства с центром во Франции в конечном итоге не увенчалась успехом. После разгрома Наполеона объединенными силами европейских государств, реконструированная Венским конгрессом (1815 г.) Европа обрела в своем центре систему «балансировавших» государств Германии: Пруссию, «лоскутную» Австрию, и так называемую «третью Германию», включавшую южно-немецкие государства. Политическое маневрирование великих держав — Австрии, России, Пруссии и Франции ограничивалось Англией, противодействовавшей попыткам установления чьей либо гегемонии в Европе. На некоторое время равновесие сил было достигнуто, но об объединении Европы можно было только мечтать. Внутри новообразованной европейской системы государств продолжали происходить войны, и для удержания равновесия на континенте создавались и разрушались все новые и новые коалиции.
«Весна народов» 1848 года пробудила национальное самосознание европейцев, однако процессы внутренней консолидации наций вступили в противоречие со столь трудно достигнутым военным и политическим равновесием европейских государств. Ведь большинство европейских народов либо полностью находились под владычеством великих держав, либо были разделены со своими собратьями искусственными границами. Парадоксальная ситуация сложилась вокруг Германии. Раздробленность ее ослабляла Европу, но и процесс ее объединения также оказался явлением дестабилизирующим. Объединение Германии задевало интересы сопредельных государств, опасавшихся ее усиления. Конфликт отдельных национальных интересов в сочетании с индустриальной мощью и милитаристскими традициями разразился катастрофой Первой мировой войны. Война объединила европейцев, но не за, а против. Против одного общего врага — Германии. Не в последнюю очередь благодаря вмешательству США, впервые проявивших себя на европейской сцене, победа над Германией была достигнута.
Разрушенная и обескровленная Европа нуждалась в мире, и под эгидой Лиги Наций состоялось создание новой Версальской системы государств. Однако уже в самом принципе, которым руководствовались творцы новой системы безопасности, — «немцы заплатят за все!» — таились будущие бедствия Европы. Сейчас мы знаем трагические последствия инспирированных Францией и США Версальских соглашений, а тогда, как пишет бывший французский премьер Мишель Рокар, «вся Европа чувствовала удовлетворение... за исключением миллионов немцев и одного посредственного художника по имени Адольф».
Несмотря на военное поражение, униженная Германия — и в этом еще один парадокс — в перспективе оказалась сильнее своих победителей благодаря исчезновению ее прежних соперников — Российской, Османской, Австро-Венгерской империй и слабости новых соседей, возникших на руинах. В случае же объединения Германии с Австрией, несмотря на проигранную войну, по некоторым оценкам, Германия стала бы сильней, чем накануне Первой мировой войны. Попытки Германии присоединить Австрию натолкнулись на сопротивление Европы и все же остались безрезультатными.
Разразившаяся спустя два десятилетия после Версаля Вторая мировая война выявила тщетность намерений Европы построить систему коллективной безопасности в ущерб интересам Германии. Бесспорно, немецкий народ виновен в том, что дал себя втянуть в гитлеровскую авантюру. Превращение Европы в обширное немецкое государство не состоялось. Но ответственность за создание политической ситуации, позволившей фашистской Германии развязать войну, несут и руководители всех, без исключения, великих держав. По существу, активность международной дипломатии в межвоенный период свелась к состязанию: кто первый германскими руками развяжет войну и извлечет из немецкого поражения максимальную прибыль.
Недавно в коллективный портрет политической неразборчивости тогдашнего руководства СССР новые краски внесло сенсационное заявление МИД Японии. Оказывается, в архивах японской дипломатической службы имеются документы, свидетельствующие, что СССР вел переговоры со странами фашистской «Оси» — Германией, Италией и Японией о вступлении в Антикоминтерновский пакт! Идеологические разногласия при общих геополитических интересах не стали препятствием для объединения США, Великобритании и СССР в борьбе против Германии. Впервые в истории судьбу Европы принялись решать страны, находящиеся за «скобками» европейского континента. Опасность такого развития событий скоро была осознана и самими европейцами. И вот, переступив различия в политических режимах и принадлежность к противоположному военному лагерю, испанский диктатор Франсиско Франко обращается с предостерегающим письмом к Уинстону Черчиллю. «Если Германия будет уничтожена, — писал Франко, — и Россия укрепит свое господство в Европе и Азии, а Соединенные Штаты будут подобным же образом господствовать на Атлантическом и Тихом океанах как самая мощная держава мира, европейские страны, которые уцелеют на опустошенном континенте, встретятся с самым серьезным и опасным кризисом в их истории».
Предвидение Ф. Франко оказалось верным. Утратив сначала военно-политическую инициативу, а затем и государственность, европейские страны превратились в объект циничного политического торга великих держав. Что уж говорить о поверженной Германии, которую еще на Тегеранской конференции Ф.Рузвельт предлагал разделить на пять частей, а У.Черчиль — «лишь» на две части: Пруссию и Австро-Баварию. Удивительно, но сегодня уже забыто, что именно СССР выступил решительным поборником сохранения единства Германии и самостоятельности Австрии, конечно, также исходя из собственных интересов. Упоенные своим могуществом, подкрепленным атомными «аргументами», страны-победители спешили закрепить в Европе свои позиции в буквальном смысле. Сдерживаемые до поры разногласия между союзниками окатили Европу волной «холодной войны» и, наконец, стало ясно: победители не вынесли испытания Победой.
Как справедливо отмечает американский историк Артур Шлезингер-младший, «холодная война» не была результатом какого-то решения, а результатом дилеммы, перед которой оказались стороны. «Каждая сторона, — пишет он, — испытывала неодолимое желание проводить именно ту политику, которую другая никак не могла рассматривать иначе, как угрозу принципам установления мира. Каждая сторона, преследуя свои собственные, четко обозначенные и дорогие для нее принципы, лишь подогревала страх другой стороны. Очень скоро этот процесс начал набирать силу инерции».
Стремление сторон к достижению абсолютной безопасности, к мировому порядку, где все проблемы решались бы как внутренние проблемы, неминуемо превращало Европу не более чем в сферу борьбы за собственную, превратно понятую безопасность. Политическое мышление XIX века препятствовало руководителям великих держав осознать новые реалии, в которых абсолютная безопасность одной державы означала абсолютное отсутствие безопасности для всех других (Генри Киссинджер). В этой ситуации руководителям восстановленных европейских государств не оставалось иного выбора, как объединившись, попытаться обеспечивать собственную безопасность, играя на противоречиях СССР и США.
В наиболее сложной ситуации оказалась побежденная Германия, чей голос и интересы как и во времена Версаля, были проигнорированы. Раскол Германии был предрешен союзниками по антигитлеровской коалиции. А после возникновения ФРГ и ГДР, проблема еще более обострилась из-за разногласий, какое из двух государств считать единственно правомочной организацией немецкого народа. Но раздел Германии был лишь видимой частью более сложного конфликта международных интересов в сплетении внутригерманских, французских, общеевропейских интересов и интересов США и СССР. Государственным деятелям Германии предстояло найти свою политическую позицию. Такая позиция, обеспечивающая защиту стратегических национальных интересов Германии, была выработана канцлером ФРГ Конрадом Аденауэром. Суть ее состояла в том, чтобы связать интересы европейских соседей Германии и США с ее интересами, когда бы Запад сделал интересы Германии своими собственными. Для этого было необходимо преодолеть возникшее после войны вокруг Германии отчуждение, интегрировать ее в организующиеся европейские, прежде всего оборонные, структуры. К. Аденауэр был убежден: без мощной армии Германия будет играть второстепенную роль в европейских и мировых делах.
Но европейцы отнюдь не жаждали помогать Германии восстанавливать ее военное могущество. Более того, весной 1948 года Англия, Франция, Бельгия, Нидерланды и Люксембург заключили Брюссельский пакт с целью сдерживания «германских агрессивных устремлений». Неожиданный выход правительство ФРГ нашло, использовав намерения французов, добивавшихся, с одной стороны, права эксплуатировать богатый углем Рур, а с другой, препятствовавших усилению влияния США в Европе, создавая в противовес американцам европейскую оборонную организацию. Чтобы обеспечить к себе лояльное отношение Франции и других западноевропейских стран, ФРГ пошла на уступки и приняла знаменитый французский «план Шумана», предусматривавший создание Европейского объединения угля и стали (ЕОУС). «План Шумана» состоял в переводе ключевых для военной индустрии отраслей под международный контроль, устраняя, таким образом, возможности для подготовки новой войны. Благодаря «плану Шумана» Франция и Великобритания получили возможность вывозить из Рура львиную долю угледобычи.
В свою очередь ФРГ в сентябре 1950 г. единогласным решением Совета НАТО получила право оснастить бундесвер современным оружием, а 27 мая 1952 г. заключила со странами-членами ЕОУС Парижский договор об учреждении Европейского оборонительного сообщества (ЕОС). Однако во Франции создание ЕОС стало предметом ожесточенной политической схватки. Как заявлял генерал Шарль де Голль, «сегодня главная опасность — это ЕОС, и нужно сломать ему хребет, чего бы это ни стоило». К великому разочарованию правительства ФРГ, Национальное собрание Франции в 1954 г. голосами сторонников генерала де Голля и коммунистов провалило ратификацию Парижского договора. В конечном итоге оборонительная затея европейцев оказалась сорванной.
Провал Парижского договора в одночасье высветил сущностные противоречия между европейскими странами. Необходимость организации общеевропейских структур не вызывала возражений. Дебатировались цели и принципы, в соответствии с которыми должна была происходить европейская интеграция. Быть ли Европе единым государством или быть Европой государств — в этом состояла дискуссия между так называемыми «атлантистами» и сторонниками сохранения суверенитета отдельных государств. Постепенно стало ясно, что за различными концепциями европейской интеграции скрываются вполне определенные национальные интересы главных участников европейской политики — Франции и ФРГ. Полем битвы за определение вектора развития Европы стали «Общий рынок» и оборонная политика. Уже одним из основателей Европейского сообщества Робером Шуманом в качестве перспективы развития ЕС намечалось создание наднациональной системы регулирования, которая на базе органов ЕС создала бы условия для политической кооперации. «Не европейское государство, созданное сразу, а медленный прогресс на основании фактической солидарности» — такова была концепция поэтапного развития интеграции к федеративному европейскому государству.
Идеи французского «атлантиста» обрели благодатную почву в правительстве К.Аденауэра. Немцы первыми поняли, что отказ от национального суверенитета входящих в «общий рынок» стран, в конечном счете представляет исключительные выгоды прежде всего ФРГ, а также США. Как вполне резонно отмечал Ф.Й.Штраус, «если удастся выработать европейскую государственную идею вместо простого сложения националистических идей каждой страны... то страхи и подозрения в отношении нас уменьшатся, возникнет доверие и откроются новые возможности для проведения германской политики». Вячеслав АНИСИМОВ,
кандидат исторических наук Черкассы Окончание читайте на следующей странице «История и «Я»
