В майском номере журнала «Слово і Час» за 2011 год была опубликована статья Петра Билоуса «Читая Дмитрия Лихачева». В ней шла речь о том, как русские работники-гуманитарии активно использовали тактику беззастенчивого присвоения истории, культуры, в частности литературы, периода Киевской Руси. Более того, древнерусская история и древнерусская литература в советском научном пространстве (а следовательно, это экстраполировалось и на зарубежный научный континуум) чаще всего рассматривались как начальный этап исключительно русской литературы. Брать свое начало в эпоху Киевской Руси украинские и белорусские писатели могли только в виде исключения, для «внутреннего» пользования, то есть на территории своих республик и только на собственном языке. П. Билоус показал методы и последствия такой тактики на примере научного наследия выдающегося русского литературоведа и культуролога Дмитрия Сергеевича Лихачева. Главная же мысль — необходимо избавляться от чужих очков и беспристрастно, с точки зрения собственных национальных позиций рассмотреть украинскую историю и литературу как прямое наследие Киевской Руси.
Тезисы Петра Билоуса, бесспорно, можно дополнять и развивать довольно долго. В качестве примера приведем академическое девятитомное издание «История всемирной литературы» последних лет существования СССР (заключительные тома вышли уже в независимой России). Главу о русской литературе для III тома (XIII—XIV — XVI—XVII вв.), как и вступление к разделу о восточнославянских литературах, написал уже упоминавшийся Д. Лихачев. Можно сказать, что это достаточно толерантный к украинцам и их культуре текст. Говорится об общих истоках со времен Киевской Руси, о формировании трех новых литератур на общей основе и т. п. К анализу произведений русской литературы не привлекаются украинские авторы и тексты (правда, в подразделе о белорусской литературе почему-то оказалось творчество Мелетия Смотрицкого и Захарии Копистянского). Сознательно или нет, научный работник называет государство XIV—XVI вв. Россией, а не Московией или Московским княжеством, как оно называлась до XVII—XVIII вв. Соответственно, незаметно навязывается ассоциация России с Русью, Россия становится логическим продолжением Руси (поэтому и игнорируется название Московия), особенно в производных прилагательных, которые употребляются в понятиях «русская литература» и «русская история», родословная которых, понятно, берет свое начало в Х—ХІ вв., а украинская и белорусская история и литература — только на рубеже XIII—XIV вв.
Поэтому не удивительно, что во II томе академического издания об истории украинской и белорусской литературы речь не идет вообще, зато все литературно-культурные и историко-политические достояния Киевской Руси принадлежат только «русской истории» и «русской литературе». Правда, автором раздела «Литература Древней Руси» (как отмечает П. Билоус, это тоже изобретение русско-советской словесной эквилибристики — заменять реальное название государства Киевская Русь вымышленным синонимом Древняя Русь, чтобы поменьше привязывать государство к определенной территории и столице) был уже не Дмитрий Лихачев, а другой известный русский славист-медиевист Андрей Робинсон. Однако даже после замены одного русского ученого другим русским исследователем подход остался прежним. Все достижения Киевской Руси, как уже отмечалось, объявляются русскими, и даже обитатели этого государства не русичи, а именно русские.
Подобная словесная эквилибристика, научно абсурдное использование в качестве синонимов слов «русичи» и «русские», «Русь» и «Россия», игнорирование терминов «Московия», «московиты» и замена их при переводе с других языков на «Русь» и «русские» характерны также для интерпретаций русскими научными работниками советского и постсоветского времени произведений зарубежных авторов XVI в. о Московии, Литве, Польше, Руси (то есть об украинцах и белорусах в составе Литвы). Касается это и исследований «Записок о Московии» посланника императора Фердинанда I к московскому князю Зигмунда (Сигизмунда) Герберштейна, которые издавались несколько раз в середине XVI в. сначала на латыни, а затем на немецком языке. Понятно, что в путевых заметках с таким названием речь идет в первую очередь о Московском княжестве, о деспотии великого князя (считавшего рабами всех без исключения московитов вплоть до удельных князей), о Василии ІІІ, который стремился (так же как и его предшественники и преемники) стать царем. Но посланник в своем труде не обошел вниманием императора Священной Римской империи, а также украинские и белорусские земли и их обитателей.
В фолианте Герберштейна говорится, в частности, о том, что Московия и Русь, московиты и обитатели Руси — совсем разные в восприятии европейцев понятия. Для украинцев это чуть ли не впервые констатировал Владимир Сичинский: «С. Герберштейн, выдающийся дипломат, который дважды (в 1517-м и 1526 г. — Н. В.) ездил на Московщину и Литву, а возможно, был также на Украине, в своих «Записках» [...] тоже называет Московщину не иначе как Moscovia, а их обитателей — московитами». Слово «тоже» указывает, что и прежде, в XV—XVI веках, европейцы различали Русь, с которой они ассоциировали часть нынешних Украины и Беларуси, и Московию, занимавшую европейскую часть современной России (в первую очередь нечерноземные территории и северную часть). В. Сичинский вспоминает папского легата Альберта Кампанезе, который в своем письме (1523—1534), перечисляя жителей Московии, упоминает угров, карелов, печорцев, вогуличей, черемисов. Киев же у него называется «столицей stato de Rossi», то есть государства россов, проживающих в составе Литовского княжества.
В 2010 году в Санкт-Петербурге общими русско-словенскими усилиями вышло в свет роскошное издание «Герберштейн и его «Записки о Московии» — с обстоятельными примечаниями, замечательными черно-белыми и цветными иллюстрациями, на прекрасной мелованной бумаге. На страницах книги параллельно расположены тексты на словенском и русском языках, то есть осуществлен профессиональный перевод русскоязычных статей на словенский язык, а словенскоязычных — на русский. Собственно русскую текстовую часть в этом издании представляли две статьи Анны Хорошкевич «Герберштейниана сегодня» и «Герберштейн о России». Невзирая на название произведения императорского посла, А. Хорошкевич старательно избегает слов «Московия» (употребляет его исключительно в названии труда Герберштейна) и «московиты», очень редко называет государство Московским княжеством — преимущественно Великим Московским княжеством, однако не забывает отметить, что с 1547 г. княжество (без указания, какое именно) преобразовалось в царство.
Зато тексты обоих статей русской исследовательницы изобилуют словами «Русь» — которой на Московщине уже не было, «русские» и «Россия» — которой на этих территориях еще не было. Так же часто А. Хорошкевич упоминает такой титул московских правителей, как «князь всея Руси». Правда, сама исследовательница отмечает: «Едва освободившись от унизительной иностранной зависимости в 1480 г., князь владимирский и московский Иван ІІІ, который унаследовал от своих предков XIV в. титул князя «всея Руси», начал борьбу за эти земли», — то есть за приграничные с Литвой белорусские территории, которые князь, теперь уже «всея Руси», с полным правом считал своими собственными. Из вышеприведенной цитаты следует, что ни о какой преемственности этого титула говорить не приходится: московские князья присваивают его исключительно из империалистических стремлений, чтобы получить основания завоевывать белорусские и украинские земли, поменяв, условно говоря, прежний имперский центр Киев и позднюю удаленную колонию-периферию Москву местами.
Об этом откровенно пишет и А. Хорошкевич: «[...] На территории северо-восточной Руси образовалось княжество всея Руси, которое громко и четко провозгласило свою политическую программу: рост до пределов домонгольськой Древней (опять эта характерная подмена понятий. — М. В.), или Киевской, Руси, верховенство царя, а не князя». Из этой и предыдущей цитат можно убедиться, что имперское мышление не только было естественным для московских князей, царей и их подданных, но осталось неотъемлемым и таким же бесспорным для русских ученых-гуманитариев (нередко и «естественников», которые должны были бы быть далекими от историософских и политологических проблем), а в конечном итоге на уровне подсознания стало «общим местом» русской ментальности.
Отличие между русским работником-гуманитарием (то ли Д. Лихачевым, то ли А. Робинсоном, то ли А. Хорошкевич или кем-либо другим — несть им числа) и остальной общественностью заключается в том, что ученые за страх и за совесть прилагают немало усилий для утверждения имперских стереотипов в национальном сознании и подсознании. Как это делается, можно было увидеть на примере трудов Дмитрия Лихачева и Андрея Робинсона; хорошо видно и на примере статей Анны Хорошкевич.
Во-первых, создается впечатление, что украинцам и белорусам места в статьях исследовательницы нет, потому что есть только «княжество всея Руси» (оно же Русь, оно же Россия) и Литовское княжество. Поэтому выясняется, что литовские государственные правители украинского происхождения являются будто бы литовцами, потому что ставятся с ними в один ряд: «Великое княжество Литовское было хорошо знакомо Герберштейну, он [...] поддерживал хорошие отношения с виленским воеводой Ольбрахтом Мартыновичем Гаштольдом, был знаком со знаменитыми воеводами Остафием Дашковичем, Константином Острожским и Михаилом Глинским». На той же странице констатируется, что Герберштейн описывал Киев, Полоцк, Владимир-Волынский, Луцк, Пинск, Холм, Перемышль — то есть города прежней «Древней Руси», что весьма интересно для русского читателя, поскольку давало право Московии, то есть псевдо-Руси, претендовать на них. Соответственно, понятно, почему об украинцах и белорусах никоим образом не вспоминается в статьях А. Хорошкевич.
В издании 2010 года Анна Хорошкевич полностью повторила тезисы предисловия к изданию «Записок о Московии» в 1988 году. Да, в этом предисловии исследовательница без малейших упреков совести утверждает, что «почти всю Восточно-Европейскую равнину и пространства Северной Европы занимала Россия, или Русское царство (по официальной терминологии, принятой до 1547 г., Русь, или Руссия)». То есть отрицается факт, что Русью называли тогда в Европе как раз украинско-белорусские земли в составе Литвы и Польши. Анна же Хорошкевич эти земли, хотя бы предположительно, Русью не считает, подменивая этим понятием принятое среди европейцев государственно-территориальное определение «Московия». И ее вовсе не останавливает даже то, что переводчики «Записок о Московии» подают основные понятия в русско-латинском переводе, среди которых следующие: «московит — Mosc(h) us, Moscoviter», «Руссия — Russia, Reissen», «русский — Russus/Rutenus, Reisse». Не останавливает русскую исследовательницу и сам текст «Записок...» в русскоязычном переводе: «Живущие по Борисфену черкассы (Circassi) — русские [...] Киев, древняя столица Руссии», и то, что З. Герберштейн четко разграничивает Москву и Русь: «[...] вон (Батый. — М. В.) выжег и разграбил Владимир, Москву и добрую часть Руссии». Как на это отреагировала А. Хорошкевич?
Вполне в традиционном духе русских научных работников она настаивает на своем по принципу «верую, потому что бессмысленно»: «Продолжительное время создания книги Герберштейна определило появление некоторых неточностей в историко-географических сроках. Если в начальных разделах автор правильно называет описанную им страну Руссией и вопреки польско-литовской концепции настаивает на единстве Руси независимо от политической принадлежности ее частей в XVI в., то в более поздних дополнениях, равно как и в заглавии, он принимает термин, который берет начало в польской традиции, — Московия. Этот термин подчеркивает ограниченность власти главы государства пределами Московского княжества и ставит под вопрос правомерность борьбы за воссоединение древнерусских земель в «Русском государстве». Как видим, З. Герберштейн просто «запутался в сроках». Такой подход к очевидным вещам был неудивителен еще в 1988 году, но через 20 лет после развала империи несколько странно продолжать исповедовать имперско-антиисторические взгляды. Поэтому стоит вернуться к характеристике издания и статье 2010 года.
Во-вторых, отрицается принадлежность к Руси и русскому культурному наследию населения, которое находится за пределами Московии, — тезис, который не признает даже утверждения об «общей колыбели трех братских народов». И это невзирая на то, что наследниками Руси называет украинцев и белорусов сам автор «Записок о Московии» Зигмунд Герберштейн. Интересно, как это утверждение посланника и историческую реальность констатирует и комментирует сама Анна Хорошкевич. Она говорит о стремлении Герберштейна якобы оправдаться в своем произведении перед Короной Польской, потому он «делает последней уступку, он, в отличие от Фабри, подчеркнул, что Русью управляют три властителя: великий князь московский, литовский и король польский, а не только первый из них. Тем не менее промах Герберштейна 1517 г. стал, очевидно, причиной прекращения его дипломатической деятельности [...]». Как видим, исторически неопровержимые факты называются «промахом» (оплошностью).
Более того, Зигмунд Герберштейн в своем труде разграничивает понятия «Московия» и «Русь», приписывая к последней украинско-белорусские земли, которые входили в состав Литовского и Польского государств в XV—XVI веках. «Знаменитый путешественник и ученый четко различал собственно Литву, «которая врезается в русские земли и имеет собственный язык и римскую веру», и «русские земли», то есть Украину и Беларусь [...]». З. Герберштейн не был новатором в таком разделении и именовании прежней метрополии и колоний Киевской Руси. Амброзио Контарини после путешествия в 1477 г. через Польское королевство в «Путешествии в Персию» четко отделял польские и украинские земли, которые входили в одно государство, называя Украину «нижней Русью», а Московию — «верхней Русью». «Для него (Контарини. — М. В.) Русь никоим образом не была этноисторическим целым, хотя была разделена государственно политическими границами, как традиционно объяснялся этот вопрос в русской науке, в том числе и советского периода. Да, эту точку зрения последовательно проводит Г. Н. Скржинская во вступительной статье и комментариях к последнему русскому изданию произведений Барбаро и Контарини, причем это проблематичное этноисторическое единство она называет «Россией», а об Украине даже не вспоминает». Кто бы удивлялся? Полностью традиционная антиисторическая и антинаучная позиция, с которой не раз встречались в русских трудах, о чем шла речь и в этой статье. Зато чрезвычайно «патриотическая» позиция. Поэтому разделение Руси на «нижнюю» и «верхнюю», которое не выкинешь из труда итальянского путешественника, Скржинская объясняет по примеру «оплошности» А. Хорошкевич: «Исследовательница трактует этот факт как нечто случайное, лишенное существенного этноисторического содержания». Член-корреспондент НАН Украины Д. Наливайко считает, что разделение на две Руси у А. Контарини не было случайным, и указывает, что Русь делили на «верхнюю» и «нижнюю» также итальянцы П. Джовио и Фоскарини.
Такое разделение продолжалось, считает Д. Наливайко, вплоть до середины XVI в., когда в «западноевропейских источниках за Украиной закрепилось название «Русь», а за Россией — «Московия». В значительной степени к этому приложился как раз З. Герберштейн и его предшественники, среди которых стоит выделить Матвея Меховиту (Меховского, как называет его А. Хорошкевич) с его «Трактатом о двух Сарматиях». Анна Хорошкевич указывает, что Меховиту в числе многих других предшественников вспоминает сам Герберштейн, но больше к нему не возвращается. Дмитрий же Наливайко утверждает, что «трактат польского ученого послужил ему не только одним из важнейших источников, но и незаурядным стимулом к написанию его «Записок о Московии». Авторитет М. Меховиты в Западной Европе был очень высоким, его считали настоящим первооткрывателем Восточной Европы для цивилизованного мира. Императора Максимилиана очень интересовало, насколько правдивы сведения польского исследователя, поэтому З. Герберштейн в числе других исследователей мог их или подтвердить, или опровергнуть. Именно императорский посол в конечном итоге убедил в правдивости польского ученого (Меховиты) Ульриха фон Гуттена во время личной встречи последнего в Аугсбурге с Герберштейном по возвращении из Московии.
Что же сообщил об этноисторическом единстве или отличии прежней Руси Меховита? «Четко определена у Меховиты внутренняя дифференцированность тогдашнего восточнославянского мира. Он разделил европейскую Сарматию на Руссию и Московию, включив в Руссию украинские и белорусские земли, которые тогда входили в польско-литовское государство. Соответственно, руссами, или рутенцами, он называет лишь население Украины и Беларуси, а что касается населения Московского государства, то оно выступает у него под названием «моски» или «московиты». Более того, трактат М. Меховиты не только разрушает попытку (очень удачную) россиян присвоить себе наследие Киевской Руси, но также отрицает относительно либеральный тезис о Руси как о «колыбели трех братских народов», которые все вместе становятся наследниками (Россия, понятно, первая между «братьями и сестрами»). В «Трактате о двух Сарматиях» Меховита дал лишь общий и схематический набросок истории Киевской Руси, к тому же не свободный от неточностей и искажений. Но при всем том этот набросок стал примечательной вехой в процессе ознакомления Западной Европы с историей Киевской Руси, отражая определенную ее концепцию. Суть ее прежде всего в том, что история Киевской Руси связывается с Руссией, то есть с Украиной, и выступает как ее непосредственная составляющая. И следует сказать, что этой же исторической модели придерживались многие авторы западноевропейских памятников XVI—XVII вв., которые писали о восточнославянском мире: экскурсы в историю Киевской Руси появлялись у них преимущественно не в разделах о Московии, а в разделах о Руси, то есть об Украине. Это позволяет внести существенные коррективы в схему ознакомления Западной Европы с Киевской Русью, которая была выработана русской официально-имперской историографией и перенесена в советскую историческую науку.
