Как сообщило на днях агентство Интерфакс-Украина, группа депутатов Государственной думы Российской Федерации, известных своей активностью на ниве интеграции республик бывшего СССР, предложила (причем совершенно серьезно!) всем парламентам стран СНГ отметить на официальном уровне 100-летний юбилей известного Манифеста российского императора Николая II, изданного этим последним монархом из династии Романовых 17 октября 1905 года. Причем весьма интересна мотивировка этой оригинальной (чтобы не сказать странной) инициативы российских народных избранников: похоже, депутаты Думы рассматривают парламенты государств Содружества как своего рода «правопреемников» еще императорских Дум начала века (этих Дум, как известно, было четыре). Дискуссия о юридическом наследии старого представительного органа имперской России — это отдельная интересная тема; мы же сейчас вспомним те конкретные обстоятельства и попытаемся воссоздать тот исторический контекст, в который и стоит «вписывать» Манифест 17 октября 1905 года, — документ в высшей степени интересный.
Своей цели Николай II и его окружение (а цель заключалась в сохранении возможно большего объема политической власти в условиях высшего подъема революции 1905 года) не достигли и достичь не могли. Ибо, по сути, подписание царем Манифеста 17 октября было актом отчаяния, вызванным пониманием слабости своей позиции, запоздалой уступкой, вырванной оппозицией (от ультралевой до умеренно-консервативной) и объявленной слишком поздно, чтобы можно было избежать непоправимого ущерба самой идее монархии.
Вспомним: именно в те октябрьские дни 1905-го столица империи была парализована мощной политической стачкой. Ее участники требовали гражданских свобод, созыва Учредительного собрания, 8-часового рабочего дня. По всем просторам государства Романовых бастовало полмиллиона рабочих, а кроме них — учителя, студенты, врачи, лавочники, артисты... Было остановлено движение поездов по железным дорогам, не работали почта и телеграф. Санкт-Петербург был фактически отрезан от остальной страны, в городе отключили электричество и газ, замолчали телефоны. Даже часть правительственных и банковских чиновников присоединилась к забастовке.
14 октября 1905 года, в самый разгар революционных событий, столичный генерал-губернатор Трепов издал знаменитый приказ: «Холостых залпов не давать, патронов не жалеть!» (речь шла о жестоком разгоне любых политических демонстраций). Но в наиболее трудном положении оказался, пожалуй, именно Николай II. Император встал перед необходимостью тяжелейшего выбора: либо наводить порядок «железной рукой», либо пойти на существенные (и, повторим, вынужденные — это понимали все!) политические уступки. В начале октября один из ближайших и умнейших сотрудников царя граф Сергей Витте, не раз возглавлявший в те годы правительство, представил Николаю «всеподданнейший доклад». Главное содержание документа: причина «волнений» (слова «революция» Витте всячески избегал) кроется вовсе не в действиях крайних партий. Дело в том, что «русское мыслящее общество, по мнению Витте, «стремится к правовому строю на основе гражданской свободы». Через несколько лет Витте отмечал в «Мемуарах»: «Общий лозунг заключался в крике души: «Так дальше жить нельзя», другими словами, с существующим режимом нужно покончить».
Но царь ждал от своего министра конкретного совета: как же быть? И совет последовал. «Прежде всего, — заявил Витте монарху, — постарайтесь водворить в лагере противника смуту. Бросьте кость, которая все пасти, на вас устремленные, направит на себя. Тогда обнаружится течение, которое сможет вынести Вас на твердый берег». Великолепная политтехнологическая формула, весьма актуальная и для наших дней!
Однако характерно вот что. Вплоть до 17 октября Николай продолжал колебаться (что вообще было характерно для этого государя, вокруг личности которого в России на наших глазах создается целая система мифологем): предпочесть ли путь военной диктатуры либо путь уступок обществу? Однако даже генерал Трепов, уже упоминавшийся выше, уговаривал царя «даровать свободу». Следует иметь в виду, что Николай II все годы своего правления был решительным противником конституции, ибо этот человек всегда рассматривал себя как «помазанника Божьего», получившего свою власть не от народа, а по воле Господа. В декабре 1904 года (на пороге революции!) царь заявил: «Я никогда ни в каком случае не соглашусь на представительный образ правления, ибо я его считаю вредным для вверенного мне Богом народа». Свой курс император формулировал таким образом: «Самодержавную власть, завещанную мне предками, я должен передать в сохранности своему сыну».
Однако в октябре 1905 года стало очевидным, что путь военной диктатуры для царя (во всяком случае, в ближайшей перспективе) невозможен. 17 октября глава столичного военного округа, родственник императора великий князь Николай Николаевич явился к Николаю II и стал умолять его «во имя собственного спасения, спасения государства и династии» подписать Манифест, удовлетворяющий хотя бы основные требования оппозиции. В противном случае, драматически заявил великий князь, он немедленно пустит себе пулю в лоб из своего револьвера. Выйдя из покоев монарха после окончания аудиенции, Николай Николаевич торжественно сообщил: самодержец окончательно решился «даровать свободу». Через несколько часов царь, осенив себя крестным знамением, подписал Манифест.
Документ начинался так: «Смуты и волнения в столицах и во многих местностях Империи Нашей великою и тяжкою скорбью преисполняют сердце Наше. Благо Российского Государя неразрывно с благом народным, и печаль народная — Его печаль». Далее народу сообщалось о решениях, принятых императором:
«1. Населению даровать (точное и уместное слово. — И. С. ) незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.
2. Не останавливая предназначенных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе по мере возможности те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав (а таких, напомним, было большинство в государстве! — И. С. ).
3. Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы...».
В сущности, перед нами — контуры программы превращения абсолютистской Российской империи с неограниченной властью царя в конституционную монархию с определенными элементами либерализма. Мог ли Манифест 17 октября стать основой для разработки будущей Конституции государства Романовых? Именно об этом мечтали партии тогдашнего российского крупного предпринимательства — кадеты и октябристы (взявшие свое название именно в честь месяца опубликования Манифеста). Но историческая реальность опровергла эти расчеты. Империя не пошла по «английскому» пути — ибо возглавлял ее человек, внутренне ненавидевший любой конституционный процесс. А русские либералы (в этом была их трагедия!) были, мягко говоря, исторически несамостоятельны, слишком сильно зависели от государственной власти и не оказались способными на последовательную, а не «истеричную» оппозицию царю. Роль этой оппозиции выполнили левые экстремисты — с известными последствиями, тоже в октябре, но уже 1917 года... Либеральная оппозиция Российской империи, то восторженно приветствовавшая реформы Столыпина (включая и виселицы — «столыпинские галстуки»), то заявлявшая в 1914—1916 гг. о том, что курс окружения царя — это «или глупость, или государственная измена», к тому же хронически больная великорусским импершовинизмом — эта оппозиция потерпела страшное историческое поражение. Уроки этой катастрофы и ее причины нелишне было бы изучить и современным украинским либералам.
Царь и его окружение, подписывая Манифест, несомненно, рассчитывали, что он послужит средством «умиротворения» революционного общества. Эффект получился прямо противоположный: Манифест только подлил масла в огонь. Уже на следующий день, 18 октября, революционная толпа в сотнях городов империи уничтожала (причем демонстративно) портреты государя. С другой же стороны, резко активизировались крайне правые, черносотенцы, которые с криками: «За царя, веру и отечество!» принялись громить дома «инородцев», грабить их имущество. Горькая ирония истории: либеральный Манифест привел вовсе не к консолидации общества, а к резкой поляризации, когда «силы центра» оказались изолированными.
Вспомнил ли Николай II в последние месяцы жизни, лишившись трона и власти, как в первые месяцы правления, в январе 1895 года, когда еще была возможность провести реальные либеральные реформы «сверху», а не под давлением восставшего народа, он заявил буквально следующее: «Мне известно, что в последнее время... слышались голоса людей, увлекшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства (тогдашнее местное самоуправление. — И.С. ) в делах внутреннего управления. Пусть же все знают, что я, посвящая все силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель». Мог ли человек с такими убеждениями быть искренне преданным либеральным идеям? Ответ, вероятно, очевиден.
Тем более недальновидным (мягко говоря!) выглядит ставка тогдашних российских (и не только) либералов именно на императора. Целый ряд виднейших деятелей кадетской и октябристской партий делали заявления, общий смысл которых таков: да, мы, безусловно, в оппозиции к этой власти, но мы должны по совести благодарить ее, ибо она одна своими штыками защищает нас от гнева народа (так говорили и Маклаков, и Набоков, и Родзянко). А вот как оценил октябрьские события 1905 года виднейший российский промышленник того времени Павел Рябушинский: «До 17 октября буржуазия в громадном большинстве была настроена оппозиционно. После 17 октября, считая, что цель достигнута, буржуазия перешла на сторону правительства». Но достигнута была только лишь корыстная, эгоистическая цель небольшой группы сверхсостоятельных людей: обогатиться! Эта группа и вступила в союз с правительством. Большинство же населения империи считало (и их можно понять!), что не получило от реформ ничего. Последующие события это наглядно подтвердили. Особенно, если вспомнить, как Николай II «строил отношения» с I и II Думами: произвольный арест больших групп депутатов, демонстративное пренебрежение, и, наконец, силовой разгон! Кстати, когда 3 июня 1907 года царь разогнал II Думу, которая якобы «не оправдала надежд», а в ее собственную среду «был внесен дух вражды», то инициатором и вдохновителем этого, по сути, государственного переворота был превозносимый многими сейчас в России Петр Столыпин.
И последнее. Свободу, которую, как шубу с барского плеча, «дарит» царь, вождь, генеральный секретарь, президент, нельзя рассматривать иначе как троянского коня. Спущенная сверху свобода крайне недолговечна, она не находит ни достаточно прочной поддержки, ни глубокого понимания в общественном сознании. Ибо она не воспринимается как единственный ответ на самые насущные проблемы жизни. Об этот камень много раз спотыкались отечественные либералы...
