Крупнейший русский исторический романист ХХ века Марк Алданов, размышляя об объективных закономерностях развития человечества, обронил такую фразу: «История государственной власти — это смена одних видов саранчи другими». Здесь есть, к великому сожалению, немалая доля истины. Даже «простой» человек, «обыкновенный» обыватель интуитивно чувствует это, рассуждая про себя примерно следующим образом («здоровый консерватизм»?): «Эту власть, при всех ее очевидных недостатках, мы уже знаем; а если сменим ее — как бы следующая не была еще хуже». Пожалуй, именно в этих словах заключена вся суть патриархального политического мышления, господствующего и по сию пору во многих странах мира, в том числе и в Украине.
С подобным «здравомыслием» простых людей можно было бы без колебаний согласиться. Если бы не одно «но» — память все же подсказывает нам имена уникальных политических лидеров, философско-этические принципы и, главное, практическая деятельность которых выходят далеко за рамки «патриархального подхода», более того, являются прямым его опровержением. Эти лидеры (в каждом столетии их можно пересчитать по пальцам) искали и находили для своего народа и человечества гордый, нравственно безупречный и самый надежный путь к свободе и процветанию. В ХХ веке особый интерес представляют идейное наследие и политическая практика Мохандаса Карамчанда («Махатмы») Ганди (1869—1948), пробудившего традиционное, колониальное индийское общество и возглавившего его борьбу за независимость.
Как гной проникает в необработанную рану, вызывая опасное воспаление, так и лживые слова, неподкрепленные делами, отравляют душу людей и всю страну.
О жизни Ганди и его учении существует обширнейшая литература. Писала о нем вкратце и наша газета (см. «День», №210, 13.11.99). Мы сейчас не будем останавливаться на деталях его биографии, а попытаемся осветить те аспекты доктрины М.Ганди (и этические, и философские, и политические), которые, на наш взгляд, достаточно актуальны для современного человечества.
1. Во многих отношениях и народы колониальной Индии, и народы Российской империи перед революцией стояли перед необходимостью решать ряд схожих проблем, обусловленных патриархальным типом общества (и там, и здесь основой социальной структуры было многомиллионное крестьянство, приученное повиноваться английским или российским имперским властям; и там и здесь — тупики социального неравенства, межнациональная вражда, подавление воли народов к независимости, острая необходимость модернизации общества...). Но вот решали эти проблемы большевики и сторонники Ганди совершенно по-разному.
Основой основ политической философии гандизма было учение о красоте компромисса, о моральной неприемлемости и отвратительности всякого насилия над людьми («справедливого» насилия, по его мнению, не бывает — верный ученик Льва Толстого!). Эти истины, проповедуемые «Великой душой» (именно так переводится данное Ганди Рабиндранатом Тагором имя «Махатма»), многие его современники, особенно западные, отвергали с пренебрежительной усмешкой. Мол, все это нам давно знакомо, но в практической политике совершенно неприменимо. Но ведь от этого истины не перестают быть истинами, и нет ли в отторжении их с нашей стороны чего-то детского (сродни досаде на учителя, упорно втолковывающего ребенку азбучные истины...). Более того, известно, что фашисты «освобождали» своих последователей от «химеры совести». А кто отбрасывает совесть в политике, сохраняет ли ее в повседневной жизни? И не здесь ли кроются причины того, что наша политическая жизнь все отчетливее напоминает родо-племенные, первобытно- пещерные отношения: добить политического противника, «снять с него скальп»... Вот уж где нет места никакому компромиссу! Но ведь так нам никогда не выбраться из дремучей патриархальности.
Ганди же оставался до конца на платформе древнейшего индийского учения об «ахимсе» (триединая формула: правда, любовь, ненасилие). При этом было бы большой ошибкой придавать этому учению оттенок некой сладостной «благостности», абсолютно ему несвойственной. Ибо Ганди отвергал не только насилие, но и бессилие народа перед лицом произвола власти. Вот его слова (1918 г.): «Я твердо убежден, что если бы оставался лишь один выбор — между трусостью и насилием, я рекомендовал бы насилие. Я скорее предпочел бы, чтобы Индия прибегла к оружию для защиты своей чести, нежели чтобы она из-за своей трусости... осталась беспомощной жертвой своего собственного бесчестия». Но это было прежде всего восстание совести народов Индии.
2. Ганди, в отличие от большевиков, прекрасно понимал: «Кто идет к «благородной» цели морально нечистоплотными методами — тот уничтожает саму цель. В его душе не было ненависти к Англии и англичанам — более того, он твердо обещал своим приверженцам уйти из политики, если почувствует такую ненависть. Ибо «надо отделять человека от его поступков», «кратчайший путь достичь справедливости — быть справедливым и к противоположной стороне» (Ганди). Еще Махатма говорил: «Если меня и можно назвать политиком, то мое главное правило — прежде всего уяснить точку зрения других». Именно эта постоянная готовность к диалогу (но не уступая в главном: Индия должна быть независимой!) и делала Ганди уникальным и незаменимым лидером освободительного движения своей страны. Он мог зайти в хижину к нищему крестьянину и говорить с ним на его языке (и много раз обходил пешком всю Индию!); мог вести вежливый и твердый политический разговор с вице-королем Индии, любым министром и даже самим королем (ко всем обращался неизменно: «Мой дорогой друг»), причем так, что любой из них сразу чувствовал: перед ним человек знатного происхождения, сын главного министра княжества Порбандар, выходец из уважаемой купеческой касты «бания». И главное: у него нет губительного разрыва между словом и делом, что и позволило Ганди встряхнуть патриархальную страну.
3. Труднее всего для Махатмы, по его собственному признанию, было найти нравственно безупречные средства достижения свободы. Комплексом таких средств стала «сатьяграха» (дословно: упорство в истине) — тщательно продуманная кампания гражданского неповиновения и ненасильственного сопротивления (иногда Ганди формулировал жестче: ненасильственного восстания против колонизаторов). Она включала в себя: отказ от должностей, почетных званий и уход в отставку с постов в местных органах всех представителей зажиточной индийской элиты, «прикормленной» англичанами; бойкот английских школ, колледжей (в них учились дети состоятельных индусов), бойкот всех английских судебных учреждений и их решений; отказ от уплаты налогов в английскую казну; отказ от записи в рекруты военнослужащих, чиновников и крестьян; бойкот выборов любых органов власти в Индии, проводимых англичанами; бойкот всех английских товаров (пожалуй, самая действенная мера!) и, наконец, массовые ненасильственные демонстрации протеста.
Свои призывы Ганди адресовал прежде всего образованной и социально развитой элите общества. Ибо, во-первых, для пробуждения патриархальной страны нужно было прежде всего установить связь индийской национально мыслящей элиты с народом — и здесь заслуга Махатмы огромна. Помогать ему считали за честь первые индийские миллиардеры, предприниматели Тата и Бирла. А во-вторых, именно элита, как считал Ганди, несет огромную ответственность за колониальный статус Индии и должна сейчас «искупать свой грех». Ведь «англичане не завладели Индией — мы им отдали ее. Они находятся в Индии не благодаря своей силе, а потому, что мы держим их здесь. Кто сделал столь могущественной английскую Ост-Индскую компанию? Кто помогал английским купцам?.. Мы сами создали условия, которые обеспечили компании контроль над Индией» (Ганди).
Кажется, здесь есть над чем подумать нашим национал-патриотам, часто винящим во всех бедах Украины кого угодно (часто справедливо), но только не себя...
4. Немалый интерес представляет и социальная доктрина гандизма (так называемая «сарводайя»). Ее триединая формула: гармония, ответственность, прогресс. «Патриотизм — это благоденствие всего народа» — верил Махатма. Решению проблем социальной справедливости он уделял исключительное внимание; кастовость, рабство, нищета, болезни и прочие язвы общества были его главными врагами. «Рабовладелец не может держать раба, не входя сам или не посылая своего помощника в клетку, в которой сидит раб. И потому проказа рабства рано или поздно передается всякому рабовладельцу», — писал Ганди. Он верил, что социальная месть, ненависть бедных к богатым не может быть путем решения проблемы: «Нетрудно понять, что если жить, руководствуясь только словами: «Око за око!» — все люди станут слепыми!». Ганди хотел «дозировать» энергию масс, не допуская ее перерастания в насильственную стихию («Моя обязанность — указать народу все законные средства борьбы с обидчиками») . Он верил, что если в Европе общество раздирается конфликтом между трудом и капиталом, то «в Индии должно быть налажено их мирное взаимодействие». При этом Ганди, наделенный острой политической интуицией, считал, что для будущей независимой Индии особенно важно тесное сотрудничество трех социальных групп: патриотически мыслящих предпринимателей, интеллигенции и крестьянства на основе взаимной ответственности друг перед другом и перед обществом. «Даже один шаг в правильном направлении лучше стремительного движения не в ту сторону», — учил он. Нетрудно заметить, что идеи Ганди, как и реформы Рузвельта в США, указали путь к ненасильственной социальной справедливости (до которой, однако, еще достаточно далеко на его родине, как, впрочем, и в большинстве стран мира) и могут служить одним из идейных источников отечественной социал-демократии.
5. Мы уже касались способности Ганди более чем жестко, трезво и самокритично оценивать историю своей Родины и свои собственные политические шаги (так, он не раз признавал, что допускал политические ошибки «величиной с Гималаи»). Умел он и отступать от прежних лозунгов, но очень своеобразно. Так, когда в феврале 1922 года, в разгар организованной им кампании «гражданского неповиновения», сотрясавшей всю Индию, крестьяне из глухой деревушки Чаури-Чаура допустили акты насилия, убив несколько англичан, Ганди немедленно распорядился прекратить всю кампанию (а ведь успех, казалось, был близок; как много современных политиков сочло бы человеческие жертвы «неизбежными издержками» и вело бы дальше свою борьбу, пройдя мимо них!).
Но именно эта способность Ганди говорить правду своему народу была благотворной для Индии. Он писал: «В том, что в обществе царит несправедливость, повинны не только наши «власть имущие», но и весь народ, который страдает от гордыни превосходства одних людей над другими». И именно эта его способность давала Махатме право нелицеприятно отзываться и о недостатках западной цивилизации. Вот написанная Ганди в 1945 г., после Хиросимы, резолюция Индийского национального конгресса: «Появление атомной бомбы в качестве оружия войны с ее чудовищной разрушительной силой уже выявило кризисные явления, проявившиеся в аморальных, самоубийственных сторонах современной политической, экономической и духовной структуры мира. Цивилизация, вероятно, уничтожит себя, если она не откажется от имперских, стяжательских тенденций и не будет основываться на мирном сотрудничестве свободных наций и на поддержании достоинства человека». В свете угрожающего военного конфликта между ядерными Индией и Пакистаном надо ли говорить об актуальности этих слов?
Он никогда не занимал никаких официальных постов, ненавидел политические интриги и всякую ложь. Народ знал это и потому шел за ним. Ибо люди Индии знали: Махатма готов отдать жизнь за свои идеи. 30 января 1948 года, когда 79-летний Ганди только вышел из бессрочной голодовки, которую объявил, требуя немедленно прекратить межконфессиональную вражду между индусами и мусульманами, он был застрелен религиозным фанатиком (своим единоверцем!) Натурамом Готсе. Убийца стрелял в упор, в живот. Охраны, разумеется, не было. Ганди, больше чем формальный глава государства — политико-духовный лидер нации — оставил после себя такое имущество: две пары сандалий, посох, очки, постель на полу и стопку книг...
