Писать о «творце застоя» казалось бы, легко, но эта легкость обманчива. Человек, 18 лет (1964— 1982) возглавлявший вторую по мощи и значению мировую сверхдержаву («империю зла», «оплот мира и социализма» — эпитеты формулировались в зависимости от политических симпатий), стал в современном массовом сознании либо персоной полуанекдотической, предельно примитивной (указывают и на маниакальное пристрастие «дорогого и любимого» генсека к самонаграждению, и на его малограмотность, мещанские жизненные установки, «упрощенность» внутреннего мира), либо символом ностальгии» о стабильности неудобозабываемого «реального» («развитого») социализма 60—80-х годов ХХ века, когда «простой советский труженик», без остатка растворивший себя в океане «морально-политического единства советского общества», был преисполнен гордым чувством уверенности в завтрашнем дне.
Между тем, если говорить о Брежневе как историческом явлении, как олицетворении определенной системы власти, еще и сейчас, вопреки всем сменам лидеров (или декораций?), реальным и мнимым революциям и прочим потрясениям (в кавычках и без) — еще и до сих пор, повторимся, оказывающей более чем ощутимое влияние на жизнь общества, то достаточно быстро убеждаешься, насколько здесь все непросто, отнюдь не «примитивно» и не сводимо к поверхностным и однозначным выводам. Малообразованный (если брать сферу культуры) Брежнев блестяще, тем не менее, справился со своей основной задачей. Он не только почти два десятилетия удерживал за собой высшую партийную (а в 1977—1982 годах — и государственную: был председателем президиума Верховного Совета СССР) власть. Он сумел достичь большего: создал систему относительно «очеловеченного» сталинизма (как это ни дико звучит), сталинизма модернизированного, гораздо более гибкого. Сталинизма, основанного уже не только и не столько на терроре (хотя «точечный» террор против инакомыслящих, безусловно, остался — без него «неосталинизм» брежневского разлива просто не мог бы существовать!), сколько на добровольно-принудительном договоре власти и общества; точнее, той части общества — она, к несчастью, оказалось численно преобладающей, — которая жаждала прежде всего Великой Стабильности (но, по возможности, уже бескровной!) и Великой Передышки. Брежнев, а главное, бессмертный Аппарат, стоявший за ним, смог навязать обществу этот договор и проследить за его выполнением. В чем суть этого договора (заметим, что речь не идет о чем-то официально, письменно оформленном — наоборот, с трибуны говорились совсем иные слова, которым все знали цену)? Об этом и пойдет у нас речь.
В первую очередь четко разграничивались коммунистические лозунги и реальная жизнь. «Марксистско-ленинские» заклинания и мантры, коими до предела были насыщены публичные выступления генсека (он, кстати, признавался в узком кругу, что трудов «основоположников» никогда в жизни серьезно не изучал и не читал), всерьез не воспринимались, ибо были чуть ли не самой существенной частью упомянутого выше договора: вы, граждане, делаете вид, что не замечаете пустословия, лживости и абсурдности наших речей, а мы, руководители, делаем вид, что верим, будто вы эти речи воспринимаете очень серьезно... Но и это еще не все! Пресловутый договор фактически содержал еще две, не менее важные, «неписаные» статьи: «Мы, верхи, будем потихоньку воровать (если есть возможность, и по крупному! Ибо шел интенсивный, но скрытый процесс «ползучего «перетекания» так называемой общенародной собственности в руки партхозаппаратчиков) — а вы, граждане, тоже можете незаметно «уносить» то, что «плохо лежит», в определенных, конечно, пределах. И еще одна «статья»: «Мы вам разрешаем на кухне говорить все что угодно (какой прогресс по сравнению со Сталиным! — И.С. ). Но, упаси вас Бог, делать крамольные заявления публично!». Заметим, кстати, что «добрый» и сентиментальный Брежнев не раз на высоких совещаниях называл инакомыслящих не иначе как «швалью»; об этом, например, вспоминают тогдашний член политбюро Александр Шелепин и посол СССР в США Анатолий Добрынин.
Известный российский социолог Юрий Левада (к несчастью, уже покойный) в свое время с полным основанием писал о так называемых годах застоя (термин не более удачный, чем «культ личности»): «Именно эта эпоха — закономерное наследие дискредитированного массового насилия, неудачных попыток реформы, деморализации, разочарования, усталости, прикрывавшихся высокими словами. Это то застойное болото, куда впадают многие бурные и мутные потоки нашей послеоктябрьской истории. Здесь кульминация и итог неэкономического хозяйствования, недемократического управления и идеологического двоемыслия. Но время это не только высвечивает всю нашу историю. Оно и поныне с нами и в нас. Здесь окончательно сформировался экономический, социальный и психологический механизм, который долго еще будет мешать обществу выбираться из трясины. Древние говорили, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Но в трясину застоя, еще не выбравшись из нее до конца, можно скатиться вновь: всякое сползание вниз и для человека, и для общества куда легче. чем подъем». Эти слова написаны 15 лет назад; может показаться, что брежневские методы государственного управления давно сданы в исторический музей как безнадежно ветхая архаика. Но так ли это?
Представляется, что, по крайней мере, несколько существенных пунктов «заветов дорогого Леонида Ильича» своим политическим наследникам и преемникам этими последними вовсе не забыты, а в какой-то степени по мере возможности претворяются в жизнь. И добро бы дело сводилось бы только к знаменитым «брежневским поцелуям» (помните, именно этой «славной традицией» один наш известный политик объяснял свое лобызание в Днепропетровске с другим, еще более известным политиком?). Нет, дело куда серьезнее и глубже. И трагичнее. Разве, например, такие «заповеди Брежнева», как: «лучше иметь рядом посредственных, нейтральных людей, лишенных политических симпатий и амбиций, но лично преданных» (один из советников Брежнева, академик Георгий Арбатов, писал в связи с этим об удивительном умении генсека «расставлять каждого на таком месте, на котором, по его мнению, тот был удобен») или, например, «не отвечать ни за что конкретно, но зато почаще мелькать на экранах телевизора и в печати — вот путь к успеху» (заповедь №2), или же «надо уметь играть вместе с командой» (заповедь №3 — посол Добрынин вспоминает эти слова, сказанные Брежневым еще в 1965 году; здесь речь идет о переформировании клановой, потенциально уголовной, что впоследствии и подтвердилось, системы власти), или вот еще: «Брежнев принадлежал к типу руководителей нерезких, невыдающихся, не особенно озабоченных делом, но умело распоряжающихся ценностями» (заповедь №4 — это оценка влиятельного и преданного помощника, А. Александрова — Агентова), разве, короче говоря, все эти «заветы Брежнева» не учитываются нашей «самопровозглашенной» элитой и сейчас? Будь она хоть трижды «оранжевая» или «бело- голубая»? Быть может, гораздо интереснее не то, как Брежнев цеплял на себя «побрякушки», а то, как через богатейшие отраслевые министерства, директоров крупнейших заводов, Госплан, Минфин незаметно, тихо и подспудно начался процесс (при Леониде Ильиче еще только начался — завершился гораздо позже!), исторический процесс растаскивания бывшей государственной собственности...
Не менее далекоидущими, во многом трагическими, были последствия «брежневщины» в духовной сфере. Окончательно сформировался поистине новый и уникальный, прежде никогда не виданный тип человека. Что это за человек? Его отличает невиданная способность к адаптации, умение, не удивившись, удержаться и прижиться в любой ситуации. Этот человек усвоил раз и навсегда: жизнь такова, что от тебя не зависит ничего, но выпасть (и перепасть) тебе может что угодно, надо только понимать закон ситуации, принимать его, использовать. Жизнь застряла в «закрытой позиции» (это — терминология шахматистов, в противовес «открытой» позиции), и вести себя надо соответственно. Так постепенно выработался «серединный» тип человека; это человек обстановки, которого характеризует заводная ежесекундная активность в сочетании с глубинным непробиваемым фатализмом. При всей своей бесперебойно «функционирующей» энергии такой тип личности все время чувствует, что его удачи или неудачи зависят не от его действий, а от стремительно меняющейся общей ситуации, которую он отнюдь не контролирует. Таким образом, успехи обрушиваются на него так же непонятно, как и беды. Не без смеха, но и не без тайной надежды он связывает эти вещи по «магической», очень своеобразной логике: ему везет потому, что не везет его соседу (или наоборот!). Таков был (остался ли он в прошлом?) человек «развитого» («реального») социализма... Известный поэт, нобелевский лауреат Иосиф Бродский, характеризуя брежневскую эпоху, писал, что миллионные цифры в советских газетах выглядят, в сущности, как некое «огромное отсутствие». Всего много, иными словами, ничего нет. И речь идет, конечно, не только и не столько о способе хозяйствования, сколько о способе существования. «Кому-то, быть может, — писал Бродский, — все вокруг принадлежит — горы металла и реки нефти, дворцы и музеи, заводы и дороги. Быть может, все это действительно принадлежит народу. Но человеку не принадлежит.» Блестящая формула целой эпохи! Добавим еще характерные для части интеллектуалов той поры власть подсознания в выборе ценностей и однозначное объяснение мира. Разумеется, речь идет не о всей интеллигенции.
Оценивая политический курс брежневского руководства в 1964—1982 годах, мы не имеем права забывать, что СССР был и оставался державой имперского типа (безусловно, это была империя весьма специфического тип, что, однако, не имеет решающего значения для сути дела). И вот, вопреки громким «интернациональным» лозунгам (дружба народов, отсутствие предпосылок для серьезных межнациональных противоречий в СССР — ибо «национальный вопрос» как таковой уже решен раз и навсегда на основе «торжества ленинской национальной политики»), на деле Брежнев и его клан проводили — причем очень настойчиво! — курс на жесткую русификацию всей общественной и духовной жизни союзных республик. Был выдвинут иезуитский тезис о формировании в СССР «новой исторической общности людей — советского народа». Реальное содержание этого тезиса было страшным: «в исторической перспективе» (пусть не сразу!) все народы Союза должны были переплавиться в русификаторском «котле». То есть, по сути, исчезнуть! Это, разумеется, касалось и украинского народа. Те украинцы, которые ясно понимали, что происходит и протестовали, объявлялись «националистами» и беспощадно преследовались. Тем более циничным является использование замшелого брежневского ярлыка с надписью «националист» в условиях современной Украины. Иногда кажется, что это — еще один «завет Леонида Ильича», который активно усвоен и реализуется «левыми» антиукраинскими силами.
«Интернационалист» Леонид Брежнев (не забудем: родившийся и выросший в Украине!) позволил себе на заседании президиума ЦК КПСС 2 сентября 1965 года хамские, великодержавные высказывания в адрес украинского языка и культуры, записанные тогда же лидером ЦК Компартии Украины Петром Шелестом («Украинский язык — это же просто суржик русского языка... Вот при Скрыпнике украинизацию приводили — это был просто абсурд, смех! Мы тогда месяц «грудень» («декабрь») в шутку «цицкень» называли, ха- ха!») Таким был уровень, с позволения сказать, «мировоззрения» «выдающегося деятеля мирового коммунистического и рабочего движения, верного продолжателя дела Ленина». Показательно, но и другие члены Президиума ЦК (Суслов, Шелепин, Демичев) тоже высказывались в том духе, что «у вас на Украине борьба с национализмом не ведется — все Украина говорит на украинском языке (! — И.С. ), Шевченко у вас — кумир, все вывески на украинском...» О том, сколько украиноненавистников входило вместе с Брежневым в высшие эшелоны власти СССР, нам очень хорошо надо помнить — тем более, что сила генсека была еще и в том, что он абсолютно адекватно отражал «держимордовские» настроения мещански-шовинистической части общества.
Брежнев олицетворял собой законченный тип вождя не по своим личным качествам, а именно по Должности. Должности генсека. Прежде чем заключить упоминавшийся выше «договор с народом», он заключил нерушимый договор с аппаратом о взаимной поддержке. Именно потому, что этот договор свято выполнялся — причем обеими сторонами! — Леонид Ильич продержался у власти 18 лет, даже будучи физически и умственно неадекватным. Аппаратные «правила игры», во многом еще сталинские в своей основе, были брежневским кланом «гуманизированы» и усовершенствованы. Надо честно признать, что определенная часть нашего современного чиновничьего аппарата стремится (на фоне явной ностальгии по тем временам) «гуманизировать» и усовершенствовать брежневизм. Вот почему политическое наследие Леонида Ильича — предмет отнюдь не для насмешек, а для серьезного изучения.
