Национальный академический театр оперы и балета имени Тараса Шевченко закрывает 147-й театральный сезон. Прошедший год был непростым для коллектива. Как, впрочем, и для всех нас, граждан Украины. Но спектакли шли с аншлагом, а на премьеры и вовсе, как в старые добрые времена, уже у метро спрашивали лишний билетик. В том числе, и на балетные. Автор двух последних постановок — «Дамы с камелиями» и «Дафниса и Хлои» — Анико Рехвиашвили, художественный руководитель балета, приглашенная на эту должность два года назад. Спектакли получили неоднозначную оценку — среди критиков. Публика принимает их восторженно.
Накануне закрытия сезона мы встретились с Анико Юрьевной, чтобы подвести итоги минувшего года.
О ДЕТСКИХ ФАНТАЗИЯХ И РЕАЛЬНОЙ ЖИЗНИ
— Анико, когда слово «балет» появилось в вашей жизни? Помните?
— Даже очень хорошо помню! Я живу на улице Лысенко, рядом с оперным театром (наша семья заселилась туда, наверное, году в 38-м). Моя бабушка была врачом, но дружила со знаменитой балериной и педагогом Натальей Викторовной Верикундовой. Их связывало послевоенное детство. Наталья Викторовна часто приходила к нам в гости, бабушка курила, они подолгу беседовали. А я прыгала вокруг них, кружилась — мне казалось, красиво танцую. И однажды Наталья предложила бабушке отдать меня на танцы к своей приятельнице Эстер Модылевской. Мне было тогда лет пять. Так балет вошел в мою жизнь.
Не могу сказать, что я пришла в восторг от занятий (Смеется.) Дома я придумывала свой мир, и мне казалась, что абсолютно свободна в нем. Кстати, в детстве у меня была маниакальная мечта — как высшее достижение мнимой свободы : я хотела петь! Понимала, в балете ты зависим от всех — от исполнителей, дирижера, педагога (все-таки синтетический вид искусства), а когда поешь — существуешь только ты и твой Голос! И вот он-то точно свободен, вырывается и летит куда-то.
Но меня отдали в балет. Занятия проходили в знаменитом Доме ученых на Владимирской, где начинал Серж Лифарь, откуда вышли многие другие известные танцовщики. Прикрепили к станку, и я начала мучиться. Балет — тяжкий труд, наверное, вы догадываетесь. Я знала, что необходимо покориться, надавить себе на горло, тогда будут результаты, но что-то мне в этом не нравилось. (Смеется.) Я не была особой послушницей в детстве — фантазии и реальность расходились.
СОЛИСТЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ ОПЕРЫ ЯН ВАНЯ И АНАСТАСИЯ ШЕВЧЕНКО В БАЛЕТЕ «ДАФНИС И ХЛОЯ» / ФОТО АЛЕКСАНДРА ПУТРОВА
— Но вы все-таки связали свою жизнь с балетом! Был какой-то иной вариант?
— Я любила балет патологически — он меня волновал, потрясал! В театре и по телевизору. (Смеется.) Мне казалось, что понимаю танец. Что мое увлечение естественно: как у кого-то живопись, математика или стихи...
— Самой потанцевать удалось?
— В основном, на занятиях в Доме ученых. Затем, как у всех приличных людей (Cмеется.), случился и в моей жизни Дворец пионеров. Позднее попала в студию Вирского. И еще немного потанцевала в студии при консерватории. Но не особенно, нет. Честно говоря, папа был против моего увлечения.
— Почему? Хотя, кажется, догадываюсь: гордый кавказец считал балет не очень правильным занятием для хорошей девочки?
— (Смеется.) Почти. Папа говорил: «Аникошка, я не представляю тебя, стоящей пятнадцатой по счету в 32-й линии... Фамилия должна звучать! А балет — это корпус, группа людей, которые обязаны подчиняться определенной задаче». Потому, наверное, во многом благодаря папе, когда я поступила в институт и познакомилась с Николаем Трегубовым (золотое имя в области балетмейстерства!), выбрала эту профессию.
ОБ «УМНОМ» БАЛЕТЕ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫХ ТАНЦОВЩИКАХ
— Вы стали худруком балета уже с именем в профессиональных кругах — основатель коллектива «АНИКО Балет», лауреат Международного конкурса имени Сержа Лифаря, автор многих постановок. Если в академический коллектив на одну из руководящих позиций приглашают человека со стороны, наверняка ждут от него кардинального изменения политики театра, неких реформ? Это так?
— В определенном смысле, конечно.
— Однако, если вспомнить историю балета, реформ за время его существования было немало. Возник этот вид искусства во Франции в XVI веке как придворный танец. Прошло сто лет — появились комедия-балет, опера — балет. Еще через столетие, благодаря тем же реформам Жан-Жоржа Новерра, классический танец утверждается как самодостаточный вид искусства. Когда балет стал популярным в Российской империи, также регулярно трансформировался под влиянием моды, исторических событий. В одном интервью вы сами отмечали, что в 30-е годы прошлого века превалировал атлетический балет, в 90-е — настало время шоу-балета. Кажется, балетмейстеры использовали уже все приемы, чтобы танец жил. С какими амбициями пришли в театр вы?
— Если говорить о чисто творческом аспекте, здесь два направления. Первое — вдохнуть жизнь в те классические спектакли, которые, к сожалению, утратили свой нерв. Потому что к ним принято относиться , как к мертвой конструкции, как к застывшему материалу. Но ведь и Мариус Петипа, и Лев Иванов, и Александр Горский были сумасшедше одаренные люди, и я понимаю их сегодня. Как и Вивальди, например, когда слушаю его музыку: чувствую, где он плачет, и почему... Это похоже на школу: помните, в кабинетах висело множество портретов — Чехова, Достоевского, Толстого? Ничего не говорящие нам поначалу лица давно ушедших людей. А когда начинаешь читать их произведения, осознаешь — они живые! Страдают, любят, предают! Так вот и «Спящую красавицу», мне кажется, необходимо сделать прелестной, трогательной Авророй, чтобы зрители осознали, что она и сегодня озаряет мир красотой и добром. Это очень важно. А не просто считать, сколько раз техничная балерина прыгнула pasdechat, сколько — pasdeciseaux. Это скучно, и любопытно только профессионалам. Проще говоря, перевести танец из спортивной плоскости (хотя, безусловно, сложные технические элементы необходимо сохранять и использовать) в область духовную, эстетическую. Тем более, что этот путь нам уже указали Кеннет Макмиллан, Борис Эйфман, Юрий Григорович.
Балет — не просто зрелище, парад красоты, услаждающий глаз. Сегодня — это рассказ об эмоциях, о человеке. Мне хочется, чтобы все новые спектакли волновали зрителя, поскольку речь в них идет о таких же людях, как мы с вами. Балет должен «поумнеть», стать более интеллектуальным, не давать ответы, но ставить (!) важные вопросы бытия, чтобы публика в зале сопереживала героям на сцене. Улыбалась, но текли слезы... Вот к такому образу танца мне хотелось бы прийти. Потому что иные театры сегодня начинают отказываться от балетных спектаклей, они становятся непонятными, слишком специальными, возможно, для зрителей. И меня тоже отталкивает излишняя декоративность в балете.
— Вы начали заниматься балетом еще при Советском Союзе, когда гремели имена танцовщиков «Мариинки», Большого театра. Совершенно разные школы. Отличался ли от них (отличается ли сейчас?) стиль украинского классического танца?
— Подсказку, в чем разница этих (без преувеличения) великих школ, я нашла в книге «Классический танец», которую написала дочка Менделеева, жена Блока — Любовь Блок. Она сравнивает итальянскую и французскую балетные школы. По-моему (за точность цитаты не ручаюсь, но смысл верный), Италия — виртуозность, Франция — манера и стиль. Так вот, русский балет соединил в себе оба эти стиля. Большой театр — безусловно, яркая и смелая подача темы, ее виртуозное прочтение. «Мариинка» спокойнее дышит в спину, на ее спектаклях хочется задуматься. Это, скорее, аромат, настроение в танце. А поскольку в Киевском театре оперы и балета многие постановки делали мастера из Ленинграда-Петербурга, естественно, наши спектакли по манере более напоминают питерскую школу. Украинский балет соединил в себе основы альма-матер («Мариинки») и учел уроки Большого театра, великолепие которого признано во всем мире.
— Я недавно смотрела балет «Дама с камелиями» и обратила внимание, что на сцене много совсем молодых актеров...
— Это как раз второе направление тех реформ, которые мне хочется провести в театре. И основополагающее! Все, о чем я говорила, — о духе современности в классических спектаклях — невозможно без обновления труппы. Я много работаю с молодыми танцовщиками, это поколение мне кажется необыкновенно интересным. Конечно, никто из них не откажется от привлекательного приглашения, все мы люди и хотим хорошо жить — это нормально. Но нынешнюю балетную молодежь отличает не придуманный романтизм. Я рада, что в театр пришло такое поколение — это как ренессанс, обновление. Кто танцевал Даму, когда вы были на спектакле? Не обратили внимание?
— Обратила. Потому что балерина покорила меня некой декадансной манерой поведения в танце, страстью и болью, которые почти физически ощущались, глядя на нее. Анастасия Шевченко.
— Эта девочка — моя надежда и гордость. Она говорит, что, когда танцует Даму, все время плачет. Не может совладать со своими эмоциями, хотя не понимает, почему так. Представляете, насколько глубокое проникновение в образ, в характер героини, сопереживание ее истории! С Настей происходит во время танца нечто удивительное, и это важно. Еще до прихода в театр, я увидела Шевченко в «Баядерке» — в ее глазах была какая-то чертовщинка. Тогда Настя еще не вела в качестве солистки ни один спектакль. Но она знала о своей героине больше, чем остальные. И так верила в эту сказку, что можно сойти с ума! Заразительно невероятно! Именно такие балерины — будущее украинского балета, я убеждена в этом.
— Какие новые имена еще могут громко прозвучать в ближайшем будущем?
— Юля Москаленко, Никита Сухоруков, Олеся Шайтанова. Ярослав Ткачук — потрясающие. Надеюсь, что-то стоящее сделает Саша Скулкин. Прекрасная молодая плеяда. То поколение, с которым можно говорить обо всем: об импрессионизме и «Петре I» Алексея Толстого, которым я зачитывалась в детстве, а ребята решили прочитать, чтобы лучше понять меня. О характерах Дафниса и Хлои, о книге Фокина «Против течения»... Балет долго был глупым. А я придерживаюсь мнения, что на сцену необходимо выходить соответственно подготовленным. Ведь из зала на тебя смотрят образованные интеллигентные зрители. И эти дети работают над тем, чтобы наполниться эмоциями и знаниями, потом перекрутить их в себе, а результат выдать публике. Это дорогого стоит.
Конечно, в театре много прекрасных танцовщиков, старших по возрасту. Дениса Недака, например, приглашают сегодня в Венскую оперу и АВТ (American Ballet Theatre). Денис попал на вершину Олимпа, и это очень приятно. Ян Ваня работает в труппе уже давно, ученик замечательного мастера, народного артиста Николая Прядченко. Ян — лицо нашего театра в Италии, Канаде, Греции. Это уже признанные танцовщики. Серьезные, красивые. Но чтобы в 24-летнем мальчишке Никите Сухорукове был столь невероятный коктейль (почти «Молотова»!), который замешан на таланте, ремесле, уме, интеллекте, чувстве!... Никита настолько жарко живет в танце, что когда он выходит на сцену, понимаешь заранее — сейчас ты увидишь чудо! Мне даже кажется, что это новое слово в мужском танце. Как в драматическом театре в свое время, когда Юрий Яковлев сыграл в «Идиоте»? Что это было? Кто может объяснить?..
Я очень люблю работать с молодежью. Дистанцию держу, но обожаю их. Радует, что ребята умные, и понимают: в этом обожании в любой момент возможно уничтожение.
— Вы настолько жесткий педагог?
— В общем, да. Правда, кричать — пищать себе не позволяю. Пройденный этап. Когда-то, по молодости, могла выйти из себя. Сегодня понимаю, что момент недоверия для актеров гораздо сложнее и больнее.
— Вы так эмоционально говорили о Никите Сухорукове — это не исключение из правил? Ведь балет изначально живет на приоритете женских образов?
— Конечно, балет строится на романтическом периоде, где образ женщины ирреален. Например, «Баядерка» — всепрощающая, любящая, эфемерная. Для балета такая героиня — идеальна. Но мне очень нравятся сегодняшние мужчины! Они — харизматичные, дерзкие, смелые и (повторюсь) не глупые. Не «колготошники», не «носильщики», а полноправные партнеры с яркими характерами. Тот же Никита Сухоруков танцует в «Даме с камелиями» так, что зрители рыдают, глядя, как он любит Даму, как страдает, теряя ее.
О МАЙДАНЕ, ПОЛИТИЗИРОВАННОМ ТЕАТРЕ И «ВЕЛИКОМ ГЭТСБИ»
— Кстати, о зрителях. Всегда считалось, что опера и балет для элиты. Для избранных, подготовленных людей. Кто сегодня ходит в театр?
— Конечно, основная часть зрителей — те, кто ходил в наш театр во все времена. Интеллигентная думающая публика. Но сейчас в зале много молодежи. Детей-гаджетов. (Смеется.) Это поколение моих артистов, они учатся в других вузах, много общаются в социальных сетях, обмениваются самой различной информацией, и поход в театр для них — не заранее запланированное мероприятие, а часто спонтанное. Кто-то написал в «Фейсбуке», что классный спектакль, нужно посмотреть, они списались, и пришли. Молодая смелая, иногда — жесткая, порой — сентиментальная, как ни странно, публика.
— Интересно, а народные депутаты захаживают в театр хоть изредка?
— (Задумывается.) Нет. Я, во всяком случае, не замечала. Часто приходят актеры, режиссеры из драматических театров, музыканты. У депутатов, очевидно, не хватает времени. (Улыбается.)
— Я видела в зале на «Даме с камелиями» ребят в военной форме. Это ведь не случайность? Вы пригласили?
— Бывает, и я приглашаю, но, в принципе, это инициатива руководства театра: на любой спектакль открыты двери воинам АТО. Бесплатно, конечно. Я часто выхожу в зал поздороваться с ними. Мне так хочется сказать какие-то теплые слова ребятам, обнять их, поцеловать... Выходит, порой, очень неумело. Ну и что — зато искренне.
А недавно мы выступали в госпитале перед бойцами АТО. Мы не афишировали это мероприятие, и потому было особенно приятно получить комплимент, что на наш концерт пришло даже больше людей, чем к «франковцам» и актерам Театра имени Леси Украинки. Меня потрясло начало концерта: ребята входили в зал и останавливались под стеночкой. Будто хотели сказать: ну, посмотрим, конечно, но чему радоваться-то?.. А наши артисты смогли растопить этот ледок — они та-а-ак нам аплодировали! Мы были счастливы!
— А как вы относитесь к балетному или оперному спектаклю на тему Майдана? Я слышала такие предложения.
— Очень плохо отношусь. Вспомню аналогичный случай. После событий 11 сентября в Америке один актер поставил номер и выдвинул его на конкурс, написав: «Посвящается 11 сентября». Почему не человеческому горю, не трагедии, которая могла произойти и 9-го и 13-го сентября, января, мая?.. Мы же говорим о человеческой боли вообще. И даже у Шекспира король Лир — обобщенный образ. Через ситуацию. Но он не документален.
У меня, кстати, были серьезные душевные метания во времена Майдана — я несколько раз хотела приостановить репетиции «Дамы с камелиями». Какой балет, когда погибают люди?! Не понимала, зачем он нужен. Еще и «доброжелатели» старались. Мол, в стране АТО, а они ставят спектакль про проститутку... (А разве же наша постановка об этом?) Потом поняла — жизнь продолжается. И полезным своей стране можно быть, делая свою работу честно, искренне, профессионально.
— Вы служите в театре уже третий год, поставили балеты «Дафнис и Хлоя», «Дама с камелиями», хореографические сцены в опере «Запорожец за Дунаем». Вас любят ученики. Прекрасно принимает спектакли публика (сама свидетель). И в то же время я слышала скептические оценки вашей работы, мол, разве это балет — мелкое подобие? Откуда ноги растут?
— Более того, у меня были постановки в Национальном театре оперы и балета еще задолго до приглашения на должность главного балетмейстера. В будущем году исполнится 15 лет «Венскому вальсу». Это счастье! Мировым шлягером считается балет, когда его дают более ста раз. «Венский вальс» — такой спектакль. «Даниэла» Михаила Чембержи. Я также ставила хореографические сцены в «Наталке-Полтавке», «Ярославе Мудром», «Моисее», «Норме».
Откуда недоброжелатели? (Длинная пауза.) Не знаю. Может быть, оттого, что в околотеатральных кругах (особенно среди журналистов, пишущих на темы балета) меня мало знают — я не занимаюсь самопиаром, не хожу на всевозможные приемы (все это осталось в прошлом, в 90-х годах, когда каждый вечер был расписан — сегодня мы идем на день рождения Пономарева, к примеру, завтра к Владу Ряшину на какое-то мероприятие, и так далее). Я работаю, и радуюсь, когда вижу результат. А желтая пресса... Даже не обижаюсь. Они должны подрасти. Не в том смысле, чтобы полюбить, что я делаю, боже упаси! А полюбить Театр.
— Вы любите такой театр, как «Великий Гэтсби»?
— Удивитесь, но я не смотрела спектакль.
— Как?! Ведь эта постановка наделала столько шума! Ее обсуждали много и подробно — и в театральных кругах, и в масс-медиа.
— Объясню. Я сознательно не пошла на «Великого Гэтсби», поскольку, если бы захотела высказать свою точку зрения, и она (вдруг!) оказалась критичной, мои слова были бы истолкованы неверно. Могу сказать лишь: подобный продукт однозначно имеет право на существование, и у него, несомненно, будет много поклонников. С другой стороны: это не академический балет, который строится на уникальной пальцевой технике (танцовщики восемь лет учатся стоять на пальцах!). В мире подобная техника постепенно утрачивается. А если в украинском балете есть возможность пользоваться ею, зачем же лишаться этого? Нужно стремиться к высшим образцам классического танца, и привносить новое в балет также средствами классики. Для сравнения: представьте, что в филармонии сегодня вдруг отказались бы играть Бетховена, заменив его на Эллу Фицджеральд, к примеру. Это прекрасная музыка, я сама ее очень люблю, но при чем здесь филармония?! А вот гений Бетховена в тандеме с непревзойденным Джоном Гальяно, — прекрасный микст. В данном случае, одна эстетика дополняет другую.
О МУЗЫКЕ И БАЛЕТЕ. БАЛЕТЕ И МУЗЫКЕ
— Подведем итоги. Итак, вы положительно относитесь к грамотному сочетанию классического и современного танца. А к бессюжетному балету, подчиняющемуся лишь музыке?
— Прекрасно отношусь! Я ведь начинала свою карьеру на первой кафедре современной хореографии в СНГ. Занималась вначале классическими танцами, затем создала первый в Украине коллектив современной хореографии «АНИКО Балет». «Болеро» — это замечательно. И никакой испанской темы. Равель ведь написал его после посещения какого-то завода. Эта музыка, по сути, связана с накоплением энергии и любви человека к человеку. Когда одна клеточка цепляется за другую — цепная реакция. Взрыв звезд! — И жизнь начинается сначала. Совершенно потрясающа «Шопениана»! Когда я не работала в репертуарном театре, как раз и ставила бессюжетные, чисто эмоциональные балеты. В академическом коллективе не имею права так действовать: либо театр «имени себя», либо играешь по законам команды.
Есть термин — образно-эмоциональная музыка, образно-эмоциональная хореография. Например, «Драгоценности» Джорджа Баланчина. Танец: и вот тебе — рубины, бриллианты, изумруды! Роскошь! Это мечта любого балетмейстера. Счастье, когда человек может позволить себе как профессионалу слиться с музыкой. Это самое чудесное прикосновение к искусству.
— В начале нашего разговора вы обронили фразу насчет тихого аромата питерского танца. А каков аромат у нового украинского балета?
— (Не задумываясь.) Аромат сирени. Еще когда я ставила «Венский вальс», у нас не оказалось нот. Как мы их добывали, отдельная история. В итоге, мой выбор пал на карояновскую версию Labella — она как галопирующая мазурка. Я понимала, как писал композитор, что чувствовал. И когда цветет сирень на даче, эта музыка тотчас звучит во мне. Несомненно, новый украинский балет — это аромат свежей сирени. Еще и цвет красивый! (Смеется.)
