Родившись на Бойкивщине, Тарнавский длительное время «купался» в польском языке, немецкий изучил в австрийской школе, что позволило ему, например, без препятствий «въехать» в лирику Тракля, украинскую гимназию заканчивал уже в послевоенной Германии. Профессиональное образование электроника (звучит, как имя сказочного героя) получил в США. К арсеналу его «практического языкознания» можно зачислить знание русского (от интереса к Достоевскому и Гоголю), французского (штудирует поэзию Рембо и экзистенциализм Сартра, переводит произведения Пруста), совершенное владение испанским (увлекается Нерудой, Лоркой, Мачадо, Маркесом, пишет испаноязычные стихотворения), не говоря уже об английском. Среди лектуры Тарнавского — еще и Хайдеггер, Ясперс, Кьеркегор, Джойс, Рильке, Т. Манн, Т. С. Элиот, Камю, Деррида и другие апостолы мировых духовных движений, идеи которых он вводит в контекст своих произведений, не только соглашаясь, но и отрицая их. Следовательно, художник формировался в «ином» духовно-культурном измерении, находился и находится вне границ архаического народницко-соцреалистического мира, в котором той или иной мерой растворилось большинство его «метрополийных» коллег.
Событийный ряд жизни Тарнавского сложился так, что украинская «высокая» литература, как он сам заявляет, даже поэзия Шевченко, никак не отразилась на его творчестве. В отличие от фольклора, который, стимулировав воображение писателя, научил его мыслить образами-метафорами. В произведении «Існування» поэт сознался: «Я прийшов з молочних днів дитинства, довгих, неясных, фантастичних, несучи в руках рожеву квітку бажання...». Как переводчик он предложил англоязычному читателю книгу «Ukrainian dumy», окунув его в украинскую народно-поэтическую стихию.
В своих стихотворениях Тарнавский разнес в щепки «поэтичность» и клише украинского языка и вместо того, чтобы строить стихотворения из уже существующих поэтических стереотипных «кирпичей», стал создавать их из языковой «глины». Его оскорбления нетрадиционны («чи знає хтось про картини в моїх очах?..»), для одних они — «дурость», для других — откровение. Его сюрреалистическая или, скорее, иррационалистическая литература предназначена для интеллектуальных меньшинств. Но, кто знает, где грань между элитарным и массовым искусством?
Тарнавский, как и другие члены Нью-Йоркской группы, отказался пересаживать «вишневі садки» и «стрункі тополі» на американский асфальт. «Традиционная» эмиграция со своими комплексами и зацикленностью на определенных «сюжетах», мягко говоря, не поняла «литературных хулиганов» (мол, порядочные люди так не пишут, как Тарнавский: «гола жінка лежить між своїм боком і рукою»). В своей автобиографии «Босоніж додому» художник вспоминает, что обращались «нью-йоркцы» почти исключительно к личным темам, сознательно чуждаясь «патриотических», ибо ощущали, что украинская литература полностью осталась вне модернистских эстетических движений западного мира и что их долгом было эту ситуацию изменить. Литературное творчество для «нью-йоркцев» было и есть не формой истерии, а бегством от «галушковой» банальности. Но, конечно, не от реальности: впоследствии Тарнавский напишет постчернобыльскую поэму «У ра на», где изобразит такой образ пораженной ураном (и не только им) Украины, от которого не у одного «любезного землячка» помутится в голове.
Прав Валерий Шевчук, утверждая, что поэзия для Тарнавского — это максимальное приближение к самому сокровенному в человеческом «я», что поэт, блуждая по мирским стезям, вобрал в себя компоненты различных культур и приблизил украинскую поэзию к мировым формам, расширил понятие поэтического в мире. В последнее время Тарнавского, после знакомства с Григорием Гладием на львовском фестивале «Золотой Лев» в ноябре 1996 года, «прорвало» и на продуцирование пьес. Драматург специально создал «под Гладия» пьесу «Гамлетта», а Гладий поставил в июне прошлого года в нью-йоркском театре Торонада произведение Тарнавского — «Не Медея». А недавно в Киеве напечатан сборник «классических греческих трагедий» писателя под названием «6 х 0».
Творец, открытый всему модернистскому, желая творить не в прошлом, а в настоящем, ищет новые пути для творческого выражения и тем самым бежит от банальности, ибо хочет быть частью многомерной вселенной:
«я люблю бути частиною світу, щоби світ був частиною мене...»
А недавно Тарнавский пообещал написать «приличное» произведение вполне «нормальным» языком. Но разве можно верить таким его заявлениям?..
