В тройке главных мировых киносмотров Берлинале традиционно занимает особую нишу, нацеливая взгляды отборщиков на политическое, социально ангажированное кино. Однако теперь приоритеты устроителям фестиваля диктуют главным образом интересы публики, а точнее, — бизнеса. Значение кинорынка на Берлинале столь велико, что с его закрытием, еще до финала официальных просмотров, даже перестают выходить ежедневные фестивальные газеты. Но таков удел сейчас всякого глобального «культурного предприятия». В этом году директора фестиваля Дитера Косслика обвиняли в попсовости, в низкопробности картин, отобранных в конкурс. Поначалу эта критика казалась справедливой. Смотреть «Элегию» знаменитой испанки Изабель Койшет с Пенелопой Крус и Беном Кингсли, изображающими мелодраматическое любовное настроение, нахлынувшее на студентку-филологиню и стареющего профессора, было действительно невыносимо до неловкости. Равно как и фильм некогда многообещающего Эрика Зонка «Джулия» (парафраз выдающейся «Глории» Джона Кассаветиса) с Тильдой Суинтон в главной роли, столь эффектной, что актрисе прочили в кулуарах главный приз. Но жюри оказалось на высоте, несмотря на то, что Суинтон старательно экспонировала алкоголичку и оторву, которая постепенно — по воле надуманных сюжетных обстоятельств — преображалась в «настоящего человека», спасшего украденного ею же ребенка. Список провальных или неуместных фильмов на Берлинале в этом году был на редкость длинным. Недоумение вызывало и включение в конкурс «важной» картины Луиджи Фалорни «Огненное сердце» — о борьбе за независимость жителей африканской страны Эритреи против угнетателей-эфиопов. Конечно, именно этот фильм тематически отвечал образу Берлинале. Но даже история о детях, становящихся убийцами во имя идеалов свободы и равенства, сделанная примитивно и плакатно, не могла искупить режиссерской девственности, непригодной для первоклассного фестиваля.
Между тем команда Берлинале поступила не так простодушно, как казалось на первый взгляд. Председателем жюри был приглашен Константин Коста-Гаврас, ветеран политического кино, а ныне президент знаменитой французской синематеки. Это означало, что его этические и эстетические принципы вполне соответствуют фестивальным целям и ценностям. Впрочем, Коста-Гаврас справил на Берлинале свое семидесятипятилетие, и резкие на язык наблюдатели обвинили фестиваль в ностальгической профориентанции. Однако вердикт жюри опроверг опасения относительно старческих слабостей его председателя.
И все-таки показательно, что два действительно политических или самых полемических фильмов были показаны off-Берлинале. Картина Анджея Вайды «Катынь» демонстрировалась вне конкурса. И вызвала на пресс-просмотре всего лишь хладнокровное уважение журналистов. Но упреки в старомодности режиссуры, повествовательной прямолинейности сценария, картонности характеров всю правду об этом фильме не исчерпывали. Разумеется, о кинематографических новациях в работе Вайды, которому за восемьдесят, говорить не приходится. И все же «Катынь» — история расстрела польских офицеров по приказу Сталина в 1940 году, рассказанная через перипетии одной семьи, через личные судьбы трех поколений, — не предполагает эмоционального равнодушия. Хотя Вайда — за исключением финала, то есть собственно расстрела, — избегает любых приемов шоковой терапии. Он возрождает нашу исковерканную память вниманием к деталям (вот мелькнул план разорванного польского флага в оккупированной советскими войсками Варшаве, и повис красный кусок полотна), к актерским безмолвным портретам, в которых затаилась безнадежная участь персонажей, к благородной выверенности мизансцен, которые кому-то показались слишком простецкими. Вайда должен был сделать фильм о Катыни, где погиб его отец. Но его персональный и гражданский долг не умалил режиссуру. Пусть и традиционную.
О другом «типичном» для Берлинале фильме даже не были оповещены российские журналисты. Те же, кому удалось посмотреть документальное «Письмо к Анне» швейцарского режиссера Эрика Бергкраута об убийстве Анны Политковской, отвергнутое для показа в программе «Форум», узнали о событии случайно. Фильм демонстрировался в театре «Берлинер ансамбль» при колоссальном стечении иностранных журналистов. На просмотре присутствовали Гарри Каспаров, дети и сестра Политковской, а также Катрин Денев, которая озвучила закадровый режиссерский текст для французского телевидения. В Америке тот же текст записала Сьюзен Сарандон. Два вопроса, возникающие после просмотра этой в лучшем смысле слова публицистической картины, лишенной спекулятивных эффектов, истеричного камлания, грубого агитпропа, не давали покоя на Берлинале. Первый: почему такую картину не снял отечественный — российский — режиссер? Почему иностранные документалисты снимают про свое и наболевшее, а мы — нет? Вот смотрю в программе «Форум» замечательный израильский фильм «Отключка» Йоава Шамира. Солдаты, отслужившие положенный срок в армии, отправляются... на знаменитый курорт Гоа. И застревают там надолго, иногда навсегда, забываясь в наркотиках, сходя с ума, убиваясь в депрессии. Но здесь есть и люди, пытающиеся их реабилитировать для мирной жизни. Но сюда приезжает министр внутренних дел, пытаясь разобраться, поговорить, помочь. И здесь без всякой экзальтации представлена незаживающая, а возможно, — безвыходная трагедия солдат, не желающих возвращаться в Израиль, предпочитающих полную «отключку» от бомб, зачисток, воспоминаний. Но ведь есть там и возрожденные молодые люди. Была бы на то воля.
Второй вопрос: почему на просмотр «Письма к Анне» не были приглашены российские аккредитованные журналисты? Впрочем, на эти вопросы ответил в «Письме к Анне» журналист «Новой газеты» Вячеслав Измайлов. Его синхроны не уступают по силе интервью ее сына, дочери, сестры, мужа и главного редактора издания Дмитрия Муратова. Измайлов сказал, что, если бы журналисты писали о том же, что и Политковская, ее бы не убили. Значит, дело не только в репрессивной власти, в неописуемой коррупции, в безнаказанности заказчиков, но и в гражданском самосознании, в людях, в народе, частью которого себя ощущала «в жизни и на работе» Политковская. «Письмо к Анне» — это портрет конкретного человека, помогавшего конкретным людям, портрет непафосный и бескомпромиссный. Тихий голос, каблуки, стучащие по московским мостовым, груды писем со всего света, признание в страхе, признание в притуплении страхов. Признание бывшего мужа: «Невозможно жить на вершине вулкана». Признание сына: «Мы будем бороться, мы узнаем имена заказчиков». Признание дочери: «В отличие от других родственников, я никогда не говорила маме прекратить этим заниматься». Но «Письмо к Анне» — еще и портрет проблемы, заключающейся в эксклюзивности (хотела даже закавычить это слово) журналистской позиции Политковской. А ведь такая большая страна! Ну что ж. Теперь, как говорится, «in oil we trust».
Другая интерпретация этой гибельной веры в нефть была представлена в конкурсном фильме Пола Томаса Андерсона «Прольется кровь» (по роману Эптона Синклера «Нефть»). Этот фильм, удостоенный восьми номинаций на премию «Оскар», получил в Берлине два приза: за режиссуру и за музыку Джонни Гринвуда. Конечно, все определяет контекст. По сравнению с другими конкурсными лентами эпическая сага о грандиозном превращении бедного шахтера в нефтяного магната, снятая на фоне киногеничных техасских пейзажей, колоритных характеров, смотрелась — благодаря бенефисному, но чересчур усердному актерскому существованию Дениела Дэй-Льюиса — очень прилично. Но рядом с другими оскаровскими номинантами — братьями Коэн за фильм «Старикам здесь не место» — берлинский фаворит все же выглядел как имитатор почтенного американского жанра.
Раздача других призов тоже оказалась почти предсказуемой. Ни у кого не вызывало сомнений, что приз Альфреда Бауэра (основателя Берлинале) за новаторство получит фильм Фернандо Эймбке «Озера Тахо». Это милое и типично фестивальное, несколько выморочное кино напрашивалось на удачу благодаря нынешней моде на мексиканских режиссеров, благодаря долгим статичным планам, горизонтальным мизансценам, выбору непрофессиональных актеров, использованных как брессоновские «модели», благодаря киноманским аллюзиям (собаку одного из персонажей зовут Сика в честь Де Сики), благодаря минималистским пейзажам Юкатана. Благодаря сюжету «о смерти и жизни». Шестнадцатилетний Хуан, у которого умер отец, стремится умчаться подальше из рухнувшего в его сознании мира. Но машина ломается. И починить ее трудновато. Поиски механика и деталей становятся собственно интригой картины о путешествии героя, выплакавшего в финале мысль (предъявленную в эпиграфе из Мураками) о том, что «смерть — не обратная сторона, а часть жизни».
Гран-при жюри выдало картине «Стандартная оперативная процедура» выдающегося американского режиссера Эррола Морриса. Все-то надеялись, что за этой картиной стоит главный приз, поскольку впервые в конкурс Берлинале включен документальный фильм, причем отвечающий вроде бы политическим идеалам фестиваля. Даже высокомерные Канны наградили пальмовой ветвью фильм Майкла Мура. Но тут почему-то вышла заминка. Хотя фильм Морриса, снявшего интервью надзирателей и сотрудников военной полиции в тюрьме Абу- Грейб, измывавшихся над подозреваемыми террористами и снимавшихся с улыбкой на лице на фоне измордованных, униженных заключенных, производит неординарное впечатление. И прежде всего рассказом этих американских стражей, не испытывающих перед камерой, да и вообще, никаких угрызений, сомнений. Ведь они «всего лишь выполняли приказ». Надо видеть эти крупные планы «говорящих голов», эти миллионы раз виденные снимки, потрясшие в 2004 году мир, изменившие сами представления о статусе фотографии как репрессивного свидетельства, чтобы удостовериться, что все мы, а не только Америка, потеряли невинность. Единственный упрек этому фильму — компьютерная реконструкция издевательств охранников, которая порой выглядит как инсталляции на выставках современного искусства.
Главный же приз — «Золотой медведь» — достался бразильскому «Элитному подразделению» Жозе Падильа, которое пресса в полной мере оценить не смогла, так как копия была с немецкими субтитрами, а беспрерывный закадровый рассказчик (командир этого отряда) говорил на португальском языке. Этот боевик о тотальной зачистке наркоманов и наркоторговцев в Рио-де-Жанейро 1997 года, предпринятой перед ожидавшимся приездом Папы Римского, привлек жюри, видимо, своим несусветным драйвом, неугомонно дрожащей камерой, беспробудным ужасом, который прожигает экран во время безжалостных тренировок молодых спецназовцев, лицемерного поведения коррумпированных элитных офицеров и вообще вселенского беспредела.
Актерские же призы не избежали компромиссов. Восхитительная Салли Хокинс в фильме Майка Ли «Везучая» была на премию обречена. Описывать эту роль — отдельное удовольствие, которому здесь не место. Но обратить внимание читателей на фильм, который, как говорят, выйдет у нас только на DVD, решительно необходимо. Это волшебное кино. Безупречная режиссура породила безупречную актрису в роли учительницы младших классов, болтающей без умолку, открытой, веселой, терпеливой и смешной. Результат — образчик уморительного английского эксцентризма и того чуда, которое так редко случается на экране.
Приз за главную мужскую роль выдали Реза Наджи, всего лишь достойно (и не более того) сыгравшему очередного бедолагу-бедняка в фильме Маджида Маджиди «Воробьиная песнь», подтвердившем, что годы расцвета иранского кино позади или впереди.
Было бы странно умолчать и о режиссерском дебюте Мадонны «Мерзость и мудрость» — единственном событии, на которое, как сумасшедшие, ломились журналисты и публика. Эта низкобюджетная, любительская картина снята в Лондоне и — при всей своей ситкомовской наивности — не лишена ни юмора, ни даже своеобразной прелести. И не только за счет харизматичного украинца Евгения Гудзя, прославившегося своей группой «Гоголь Борделло», а у Мадонны играющего Андрея Кристиана — только начинающего свою карьеру музыканта и раскидывающего диски пока неизвестных музыкантов где ни попадя — в офисах, ресторанах, магазинах. Есть в этом маленьком плохоньком фильме очень правильная нота, которую пытаются расслышать персонажи, зажатые в ироническом двойственном существовании между их реальностью и мечтаниями. Среди иллюзий, которые реализует только кино. А разоблачают только фестивали.
