Фильм, о котором украинцы уже много слышали или читали, уже показан в Харькове. И вот теперь, 16—17 апреля, его увидят в Киеве. «Катынь» легендарного Анджея Вайды, классика польского и, без наименьших преувеличений, мирового кино.
Вайда — человек феноменальный еще и потому, что в свои 82 года он продолжает активно работать в культуре. Ставит фильмы (для телевидения тоже) и театральные спектакли (один из последних — «Бесы» по роману Федора Достоевского в московском «Современнике»), пишет книги (одна из них, автобиографическая «Кино и остальной мир», четыре года назад вышла в Киеве в переводе Веры Авксентевой), открыл Школу кинорежиссуры...
«И МОГ ЛИ Я С ЭТИМ СОГЛАСИТЬСЯ?»
В вышеупомянутой книге творец пишет о себе так: «Кто меня воспитал? Родители — военные традиции чести и долга, отец в мундире, застегнутом под шею. Школа — классическая гимназия, культура Греции и Рима. Католический костел — правда Божья. С этим патриотическим и моральным мировосприятием я вошел в войну 1939 г. Что я увидел? Что вовсе не нужно объявлять войну, ведь результативнее внезапно напасть на противника — следовательно, выиграет ложь. Что побежденных никто не защищает, а слабые должны погибнуть, и можно планировать уничтожение целых народов, а не только ликвидировать политических врагов. Что единственным приобретением победителя могут быть военные марши и пропагандистские лозунги. Я понял, что римское право и ценности средиземноморский культуры потеряли свою ценность. И мог ли я с этим согласиться, не учитывать этот опыт, когда начал делать фильмы?».
Человек априори был настроен на конфликт с системой, которая сложилась в Европе в середине ХХ века и которую — это и было одним из открытий Вайды и польской киношколы вообще — не слишком уж изменили ужасные перипетии противоборства двух тоталитарных режимов: сталинского и гитлеровского. Может, потому, что один из них выжил и до сих пор сопротивляется, харкая повсюду бесовской желчью? Для его потомков и адептов распад СССР — «самая большая трагедия двадцатого века». Не еврейский Холокост, не украинский Голодомор, не трагедии российского народа, на котором испытали столько «технологий», одновременно поддерживая в нем имперские иллюзии...
Польская киношкола, одним из основателей которой был Вайда, несла в себе «моральное беспокойство», страшную тревогу за судьбу поляков и всего человечества, которое не хочет, несмотря ни на что, становиться лучше. «Мы верили, — пишет режиссер в своей автобиографии, — что люди разных стран и континентов, узнав друг о друге из фильмов, станут друзьями и союзниками. Однако мир — тяжело болен, и если ему, как ребенку, давать каждый раз новые игрушки — они его не оздоровят. По вечерам в кинотеатрах демонстрируются все новые фильмы, но куда-то пропала надежда, что мир из них поймет свои ошибки и найдет общую дорогу к счастью». Что говорить — пропала, вместо морального беспокойства снова и снова видим откровенную пропаганду цинизма и морального извращения, кинематографисты все чаще убеждают нас в том, что путь к личному раю лежит через ложь и попрание всех, писаных и неписаных, моральных заповедей и норм. В Украине собственного кино сегодня практически нет, а то, которое есть, либо до зрителя не доходит, либо же болезненно заинтересовано в том, чтобы на экране, упаси Господи, не узнали украинцев и реалии украинской жизни. Зато телевидение наверстывает, демонстрируя богатейший спектр проявлений бесчестия как образцов для наследования. Творческий путь Вайды — лучший повод сказать: тот, кому безразлична судьба своего народа, никогда не будет интересным и для мировой общественности.
Он снял свой первый фильм еще в 1954 году — это было «Поколение». А уже два следующих — «Канал» (1956) и «Пепел и бриллиант» (1958) — сделали режиссера живым классиком. Прежде всего, последний с его экзистенциалистской проблемой выбора — с ней сталкивается герой Збигнева Цибульского. Спустя годы Юрий Ильенко проартикулирует эту ситуацию на материале недавней украинской истории — в «Белой птице с черным признаком» с Богданом Ступкой в роли человека, который решает не решаемую задачу. Вайда не соглашается с основателем философии экзистенциализма Полем Сартром в том, что «другие — это ад», однако же бывает и так; и выходом из того ада может быть лишь смерть одиночки, затворника...
Моральное беспокойство никогда не покидало Вайду. В 1969-м, когда он делает «Все на продажу» о мутациях творческой среды. В 1978-м, когда снимает «Без наркоза» (польская элита, которой она является). Дилогия «Человек из мрамора» (1976) и «Человек из железа» («Золотая пальмовая ветвь» Каннского фестиваля 1981 года) при всей неоднозначности достигнутого художественного результата является выдающимся проявлением гражданского сопротивления человека целой системе. Хотя Вайду, кажется, редко посещают иллюзии относительно победоносности влияния фильмов на социальную жизнь. Вот она как будто изменилась, еще и как радикально, и ты как будто к этому был причастен. Но не тут-то было, революция произошла, а выиграли в ней больше всего те, против кого, собственно, и боролись (смотри, к примеру, историю нашей славной оранжевой революции).
Польский режиссер чуть ли не чаще всего обращался к творчеству Федора Достоевского. Понятно почему — то же «беспокойство» бередит его душу и сердце, заставляет снова и снова проигрывать, во сне и наяву, страшные ситуации жизни человека. Ища общий знаменатель для постановки «Бесов» на театральном кону, Вайда обратил внимание на эпиграф к роману: Христос изгоняет дьяволов из бесноватого, те просят разрешения воплотиться в стадо свиней и в таком виде бросаются с крутизны в озеро. Те «бешеные кабаны, в которых вошли злые духи и мучают бесноватого, это и есть герои романа, а в их удушающем предсмертном беге я нашел самое важное режиссерское указание, которое я хотел передать актерам». Извечная мечта человечества — чтобы все то «воинство» обрело свой настоящий свиной лик и навсегда избавило нас от своего присутствия. Но не тут-то было, включите телевизор — свинский забег продолжается, только кабанья плоть затянута в элегантные костюмы и говорит исключительно о нашем с вами «благе», о «морали» (без беспокойства, конечно), которой нас одаривают...
«ЧТО НАМ ДЕЛАТЬ?»
По собственному признанию, на протяжении многих лет Вайда думал о фильме, построенном на материале Катынской трагедии. Более десяти тысяч польских офицеров были расстреляны в 1940 году на Смоленщине, в Катыни советскими энкаведистами — одна из самых ужасающих трагедий ХХ века. Кто там снова торочит о «гуманизме» советского строя и вселенской «мудрости» товарища Сталина? Это называется фашизмом, если говорить простым и понятным языком. И тот, кто ходит сегодня под красными знаменами и портретами усатых вождей, пусть бы уже, наконец, определился с приоритетами...
В Катынском лесу пал и отец режиссера, капитан Якуб Вайда. Никаких вестей о нем, поэтому мать до самой смерти ждала возвращения мужа — надежда теплилась до последнего. Захоронение обнаружили в 1943-м немцы — и тогда же предали огласке этот факт зверства. Потом уже советская пропаганда обвинила в содеянном немецкую армию. Той ложью защищаются до сих пор: не было, знать не знаем.
Вайда сегодня знает практически все о той трагедии. Почему почти все трупы имеют отверстие от пули в затылочной части черепа? Потому что офицеров ставили лицом к лесу (откуда и ждали убийц), а спиной к забору. Из-за него и раздавались выстрелы. Почему оружие было немецким? Потому, что это то оружие, которым гитлеровцы «делились» с «Советами» после подписания Пакта Риббентропа—Молотова... И так далее. Вплоть до установления даты — 5 марта 1940 года Сталин одобрил запрос Лаврентия Берии относительно уничтожения польской военной элиты.
В завершенном двухчасовом фильме «Катынь» у героев нет фамилий — только имена. Это потому, объяснил Вайда, что он боялся каких-либо совпадений. Слишком много людей все еще ждут какой-то более конкретной информации о своих родных. Однако, наверное, не только это — фамилии снимали бы некоторую притчевость, моральную параболу самой истории. О том, как людей загоняют в ситуацию, из которой нет выхода. Что там в твоей душе — ад или рай — «не играет значения»: пуля для твоего затылка уже ждет своей очереди. На первый взгляд, цель акции выглядит бессмысленной — зачем убивать безоружных людей, когда можно использовать их в той же войне? А вот, не так все сюрреально. После войны это выяснится, когда многие поляки начнут бояться собственной тени, малейшего намека на идентичность — личностную и национальную. «А что, если Польша когда-нибудь обретет независимость?» — спрашивает один чиновник послевоенного режима другого. «Этого не будет никогда! — раздается ответ. — Забудьте об этом!» Для этого же вымаривали голодом украинские села — чтобы забыли, как называются, чтобы рабский инстинкт навеки поселился в сознании... И кто скажет, что успех не достигнут?
Одним из центральных эпизодов является тот, где показывают хроникальные кадры о Катынской трагедии. Сначала геббелевская пропаганда: о том, что несколько тысяч польских офицеров были расстреляны большевистским НКВД, оставившим свой «автограф» — дыры в затылках. Затем — уже советская кинопропаганда с теми же акцентами и практически тем же закадровым текстом, только во всем обвиняются гитлеровцы, в том числе и в «фирменных» выстрелах сзади.
Фильм о Польше и поляках, раздавленных двумя империями — немецкой и советской. Собственно это и составляет основу концепции картины, где главным является вопрос о том, как быть человеку в такой ситуации? Вначале, в сентябре 1939-го, полная дезориентация — ведь с запада наступают немцы, а с востока — Красная армия, которая как будто и не враг. Эпизод довольно сильного символичного действия — польское войско между двумя другими, своеобразная «коробочка». Хотя «красные» как будто «более свои» — славяне все же. Советская армия и интернирует польское офицерство. Хотя план их уничтожения был разработан заранее. Об этом говорит в фильме один из его персонажей, советский капитан (в этой роли известный московский актер Сергей Гармаш), который спасает офицерскую семью. Потому что уничтожались не только военные, но и их семьи — до корня.
В фильме рассказана история семьи польского офицера Анджея (Артур Змиевский) на фоне великой истории. Обратите внимание — «Катынь», «Монгол» Сергея Бодрова и «12» Никиты Михалкова (фильмы, номинированные на «Оскара» в этом году) говорят о значимых проблемах социальной философии, говорят на добром, профессиональном киноязыке о вещах абсолютно реальных. Реальность современного мира ужасает все больше, ее нужно менять... И кино, если оно настоящее, не припомаженное и не надушенное (как у нас нынче), говорит с публикой жестко и непримиримо: так жить нельзя! И именно такое кино получает признание как искусство...
Мировая премьера «Катыни» состоялась на Берлинском кинофестивале в этом году. Приходилось слышать насмешки по поводу архаичности киноязыка, комплекса «дедушкиного кино». Мол, старый Вайда — старческое и кино получается. В Польше, насколько я могу судить, к фильму отнеслись так же сдержанно. Правда, после номинации на «Оскар» отношения значительно потеплело... Признание «за бугром» — оно и на поляков действует, не только на нашего брата. В итоге картину просмотрели три миллиона поляков, в прокате она собрала 34 миллиона злотых или 14 миллионов долларов и заняла первое место.
Кстати, кое-кто уже разыгрывает антироссийскую карту — дескать, Вайда сделал ленту о злодеяниях россиян. Режиссер категорически с этим не согласен и прав: ничего «анти» я тоже не увидел. Единственный персонифицированный россиянин в фильме — уже упоминавшийся советский капитан — является суперположительным персонажем. Дело вовсе не в ответственности какого- либо народа, речь идет о зле, которое не имеет национальности, запаха, цвета. Оно безлико, потому что обращается разными ликами... И противостоять ему можно только личностной волей и отвагой, как еще один Вайдовский герой, юный паренек, который не испугался и своей смертью посеял зерна будущего освобождения поляков от обмана и фальши. Только никогда не говори «никогда» — вон же снова бесово воинство валит на нас. И сквозь экран я слышу строки великого русского Александра Пушкина, которые Достоевский вынес на еще один эпиграф к «Бесам»:
Хоть убей, следа не видно,// Сбились мы, что делать нам?// В поле бес нас водит, видно,// Да кружит по сторонам.// Сколько их, куда их гонят,// Что так жалобно поют?// Домового ли хоронят,// Ведьму ль замуж выдают?
Украинцы, смотрите и слушайте старого молодого Анджея Вайду! Он действительно говорит на уже немного отчужденном от дня сегодняшнего языке и задает вопросы, которые могут показаться кому-то наивной фразеологией старого европейского интеллектуала. А все же — послушайте...
