В позапрошлом году один из самых известных отечественных кинорежиссеров снял ленту «Назови свое имя» — документальный рассказ об еврейском Холокосте в Украине. Знаменитый американский кинематографист Стивен Спилберг и украинский бизнесмен Виктор Пинчук выступили в роли продюсеров. На премьеру картины в Октябрьском дворце пришли и Виктор Ющенко, и Леонид Кучма, и Виктор Янукович — практически вся отечественная политическая элита. Фильм поразил: и совершенством формы, и тем, что он — о людях, а не о носителях определенного национального самосознания. Ведь картин о Холокосте много, и, говоря откровенно, они надоели бесконечным педалированием трагедии еврейского народа. То, что ныне угрожает и теме украинского Голодомора 1932—1933 годов...
Тогда, во время премьеры, как раз и возник вопрос к режиссеру: а о Голодоморе не планируете делать кино? Ответ режиссера сводился к тому, что желание есть — дело за продюсерами. Негосударственными, конечно, — ныне снимать фильм за бюджетные средства вещь почти гротескная: начиная от неуничтожимого «отката» и заканчивая полным равнодушием к прокатной судьбе завершенного произведения. И вот, осуществилось: благотворительный фонд «Украина 3000» заказал Буковскому ленту об украинском Голодоморе. Работа продолжается уже несколько месяцев. В частности, ведутся съемки свидетелей трагедии. Хотя таких уже мало... Большей частью это люди, которые в начале 30-х были еще детьми.
Но пока спросим самого Буковского. Напомню только, что 47-летний режиссер является одним из лучших мастеров нашего документального кино, лауреатом Государственной премии имени Тараса Шевченко (за сериал «Война. Украинский счет»), автором фильмов «Завтра праздник», «Сон», «Крыша», «Знак тире», «На Берлин!», «Красная земля»...
«ХРОНИКУ ТАК ИЗНАСИЛОВАЛИ В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ, ЧТО ОНА УЖЕ НЕ ВОСПРИНИМАЕТСЯ КАК КИНО...»
— Сергей, какова судьба фильма «Назови свое имя»? На каких фестивалях он побывал, где показывался?
— Показывался в прокате, распространен на DVD-дисках. Еще год назад вышло методическое пособие по фильму и положенному в его основу материалу. Александр Войтенко, учитель из Гадяча, и Михаил Тяглый, которые работали на проекте, провели немалое количество выездных семинаров с учителями школ и преподавателями вузов во многих областях Украины. Речь идет о том, как работать с фильмом во время занятий со школьниками и студентами. Потому что картина делалась с прицелом на его практическое использование в учебном и воспитательном процессах. Говорят, что первая реакция людей почти везде одинаковая — неприятие: «А, опять об евреях, о Холокосте? Надоело, знаете...» Им предлагается одно: посмотрите фильм, а там решайте, как с этим быть. Приятно, что после просмотра у абсолютного большинства преподавателей впечатление меняется на полярное... Картина работает на эмоциональном уровне довольно сильно.
— Собственно, так и должно действовать настоящее искусство — изменять наработанные, заштампованные представления о мире.
— Да, впечатления меняются. Тираж фильма достаточный, чтобы его смогли увидеть все, кто того желает. Что же касается фестивальной судьбы картины — то сказать, что она слишком успешная, трудно. Была она в Москве, в рамках международного кинофестиваля там проводился показ десяти важнейших документальных лент года. Мы оказались в очень хорошей компании картин, которые побеждали на самых больших мировых фестивалях. Фильм был приглашен и в Ереван, на фестиваль «Золотой абрикос». Потом еще участие в Батумском фесте, в апреле — Висбаден, фестиваль кино Центральной и Восточной Европы.
— А что, на ваш взгляд, заставляет людей по-другому относиться к самому жизненному материалу после просмотра вашей ленты?
— То, что мы снимали не об евреях, а о людях. И тем самым зритель по-другому начинает смотреть на события исторического прошлого, которые подаются ныне большей частью в режиме телевизионной картинки. Одно из последствий — ощутимая девальвация хроники, она в последнее время так из насилована, что уже и не воспринимается как кино.
— То есть?
— Прежде всего это касается телевизионного документального кино. Изображение там подбирается как иллюстрация к словесному ряду, как сырье. К примеру, диктор говорит о том, что немецкие солдаты входят в захваченный советский город, и следом за тем, конечно же, мы видим это в кадре... Мы решили сломать эту прямую каузальную логику. Конечно, это было рискованно — нас могли не понять зрители. Однако — что-то из этого получилось. А телевизионная документалистика, к сожалению, вообще существенно «пожелтела». Смотрим, скажем, фильм о Ноне Мордюковой и полное впечатление, что его авторов сама актриса не слишком интересует. Так называемая «клубничка» больше... Вообще, документальное кино как таковое интересно прежде всего для тех, кто его делает.
— Сергей, вы относитесь к кинематографической семье (отец — кинорежиссер Анатолий Буковский, мать — актриса Нина Антонова). Почему выбрали документалистику — могли и в игровое кино пойти запросто?..
— Мог. Ну здесь мотивы больше иррациональные. До 7—8 классов хотел быть егерем, скажем. Или бакенщиком.... А что — романтические профессии, думаю, я таки ими и стану на старости лет. Хотя «не тот теперь Миргород, Хорол речка не та». Так или иначе, в 10-м классе я таки решил податься на режиссерский факультет Киевского театрального института. Набирал курс Владимир Павлович Небера, специализация документальное кино. Среди моих однокурсников были известные ныне режиссеры Юрий Терещенко и Владимир Оселедчик (он ушел потом в продюсеры). На курс младшим был Леша Роднянский, ученик Феликса Соболева. А еще — Андрей Колев из Болгарии... Мы дружили, это была довольно крепкая компания. Потом — студия «Укркинохроника», куда я попал сразу после института.
— В ассистентах довелось ходить?
— Да нет, работы на студии было много, никто дорогу друг другу не перебегал. У меня был даже наставник...
— Что, так и назывался?
— Так и назывался. Известный режиссер и оператор Александр Коваль, ему даже за это деньги платили. Потом я еще в армию попал... Находясь там, снялся в фильме «Володькина жизнь» — был и такой эпизод в моей жизни. Вернулся на студию — а здесь перестройка...
— Кстати, как это повлияло на вашу творческую биографию?
— Повлияло, конечно. Нет, просто в хорошее время пришел в кино. В 85-м снял короткометражку «Марш-бросок» о доприсяжном периоде в солдатской жизни. Из собственного опыта — довольно шокового перенесения в другую жизнь.
— Перестройка — необыкновенное время, когда документальное кино, до того чуть ли не чистая пропаганда, которую зрители практически не смотрели, вдруг заговорило о людях, о жизни и проблемах, которыми мы жили...
— Да. Я, скажем, хотел бы еще раз пережить то время, когда мы с Владимиром Кукоренчуком снимали фильм «Завтра праздник». Полное ощущение свободы, полного раскрепощения. Издевательство над властью... Студии документального кино были фактически участками пропаганды и жестко контролировались аппаратом ЦК. Каждую фразу приходилось защищать. И вдруг изменение ситуации... За государственные деньги делалось кино, которое то же государство и существующую в ней систему разоблачало... «Завтра праздник» проходил не без проблем. Защитили его в Москве... Союз кинематографистов. В Киеве если бы и пропустили, то только после внесения существенных изменений. Вот «Крыша» — это уже «на ура» принимали. Ну, а в 90-е все пошло в сторону, мало кем предполагаемую. От бывшей документалистики мало что осталось.
«ТА ВСЕ ПІШЛО ЦАРЯМ НА ГРИЩЕ...»
— Сергей, сейчас вы начали работу над фильмом об украинском Голодоморе 1932—1933 годов. Это потому, что так сложилась логика творческого процесса — материал еврейского Холокоста как будто подсказывал следующий шаг? Или просто что-то накопилось в собственном мире? Достаточно вспомнить ваш «Сон» 1988 года — там и шевченковские ноты звучат, сюжеты украинской мистерии просматриваются, и есть персонаж, краевед из Канева Михаил Ищенко, который родился в 1933 году и несет в себе эту родовую травму... И цитирует Шевченко: «Та все пішло царям на грище — і Україна, і село».
— Это также есть. Но сказать по правде, есть какая-то внутренняя потребность делать большие и сложные форматы в кино. И далее. Не прощу той власти... Хотя и говорят, что нужно прощать... Закапывают в землю живьем миллионы людей — о какой толерантности можно говорить? Я не прощу ни 33-й, ни 37-й, ни 47-й, когда также был голод. Не прощу войну — той власти, которая была... Почему-то у нас все великие идеи, все утопии реализовывались ценой миллионных жертв. Этому надо отдавать отчет, или нет? Без осознания причин и следствий мы опять придем к чему-то подобному. Вообще, я всегда ставил перед собой вопрос: кто мы? откуда мы? Поэтому взялся делать фильм о 1933-м... Свидетелям Голодомора, которых мы снимаем, ставим вопрос: а когда бы сегодня пришли к вам и начали отбирать все — отдали бы? В том-то и дело... Трудно представить себе, что американский фермер в подобной ситуации отдал бы нажитое. Хотя, с другой стороны — те украинцы, которые защищались и не отдавали, их и уничтожили в первую очередь...
— Или выслали на север, в тундру или Сибирь. По своим родственникам знаю... У американцев — другая история, там частная собственность — святыня. Для украинских крестьян, кстати, тоже — поэтому и не удивительно, что большевики — Сталин в первую очередь — так не любили украинцев. Потому что с начала ХХ века они «хулиганили», бунты устраивали, крестьянские войны вели. Никак им та коммунистическая идея не приходилась по вкусу. Поэтому и инструмент голода против них использовали — эффективным оказался. В 33-м был нарушен генетический код украинства, свободолюбие выбили, выморили, на разведение оставили рабское семя... Это так, или вы представляете иначе? И — не хочется ли будущий фильм сделать тоже в чем-то «учебным» и поучительным? Чтобы на уроках истории вырастали другие люди — с генами свободы, кислородом свободы в легких.
— Конечно, хочется понять, почему так произошло. Были же до того 20-е годы и украинизация-коренизация, были революции 1917 г., было многое. Только не хочется сводить все к разговору о геноциде — было или не было? Погибли, замучили миллионы — вот что существенно. Мы должны понять человеческую сторону трагедии... У нас, слава Богу, нет каких-то априорных обязательств и схем, мы работаем в свободном режиме. С нами сотрудничают известные историки, знатоки прошлого...
— А значит и завтрашнего!
— Для того и нужно знать историю. Как знает ее один из наших консультантов Андреа Грациози, профессор из Неаполя, известный своими трудами по советскому прошлому. Или другой профессор из Италии—Украины — Оксана Пахлевская, человек удивительно сильного интеллекта и проницательности. Помогают нам и Мирослав Попович, Юрий Шаповал, Иван Дзюба, Станислав Кульчицкий, Александра Веселова, Роман Круцик, Валентина Борисенко...
— А как с реакциями российских политиков и историков? Александра Солженицина, скажем? Вы хотели, чтобы ваша картина была показана в России — для самого широкого круга зрителей?
— Хотел бы, конечно. Хотя сомневаюсь, что покажут. Какая-то странная логика у них чаще всего: мол, и у нас так же было... Один из свидетелей, бабушка из Харьковской области, сказала на это: так пусть и говорят о себе, мы же не запрещаем. Только что-то у них в России сегодня... Недалеко они ушли от бывших реалий. Украина для них какой- то вечный фантом, страшилка на предмет радикальных изменений. На телевидении российском — нам «каждое лыко в строку». А на чисто человеческом уровне, в отношениях с московскими кинематографистами, например, все абсолютно нормально.
— Для вас всегда важной была визуальная сторона фильма... Кто из операторов работает над картиной ныне?
— По существу дела та же команда, что и на предыдущем фильме. Оператор-постановщик Владимир Кукоренчук, оператор Павел Казанцев. Скорее всего, будет приобщаться и Роман Еленский. В визуальном ряде хочется дать образ той украинской цивилизации, которая должна бы уже давно пойти на дно, а вот — она еще есть, и какая красивая, с какой богатой эстетикой! Зайдите-ка в музей Ивана Гончара — вся эта народная живопись, старые фотографии: они фантастические!
— А вас не смущает, что, по сути дела, материал Голодомора кладется в основу новой национальной мифологии, призванной объединить нацию? Не положительные примеры из прошлого, когда украинцы побеждали, а вот такие, трагические...
— Да не будет лучше от замалчивания трагических страниц истории. О них нужно говорить. Иначе страх никогда не выветрится. Одна из свидетелей, бабушка, после окончании разговора с ней спросила: «А меня не посадят за это?»... Обязательная часть демократического устройства общества — говорить не только о приятном и комфортном. Будем обходить драмы — они к нам вернуться опять. Только через страдание, через тернии можно идти вперед... У демократии немало неприглядных сторон, это так. Однако же лекарства горькие. В тоталитарных обществах, возможно, больше приятного, особенно для массового, коллективного сознания. Рабство — оно иногда сладким по вкусу кажется. И в миску хоть немного, но наливают. И там все быстрее происходит. Но и загибается соответственно...
— Да, это интересно. Тоталитарная система строится на позитивных сигналах. Из прошлого берутся только те примеры, которые свидетельствуют, что мы — «сильные пацаны», все неприятное вычеркивается из памяти. И в плане восприятия современности так же — вспомните систему подачи новостей в советские времена.
— В этом есть что-то детское... Общество удерживается тоталитарной властью в состоянии детскости. Однако не нужно впадать в иллюзию, что у нас уже демократия, что мы уже ого какие. Есть опасность профанации и темы Голодомора. На местах работает во многом старая советская система, и с тем же «рвением» тетки-комиссарши составляют списки раскулаченных и пострадавших от голода... С одной стороны, они помогают, а с другой — слишком похоже на тех «активистов», которые составляли списки «кулаков»... И в школе с этим всем нужно быть как можно более деликатным, чтобы не воспитать в детях «начетнический» подход к истории. Свечи перед образами не зажигают по команде... Очень хочется, чтобы память о Голодоморе не вызвала тошнотворного «сколько можно!» Пример есть — с Холокостом палку все же перегнули... Кстати, схема работы на прошлом фильме, по-видимому, повторится и здесь — по предложению Оксаны Пахлевской ныне прорабатывается идея написания учебного пособия...
P.S. В пасхальную ночь снимали в одном из сел на Черниговщине. Наблюдая за работой съемочной группы, разговаривая с местными жителями, я вдруг вспомнил рассказ Чехова «Студент». Так же ночь, так же разговоры на евангельские сюжеты. И полное ощущение того, что прошлое «связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И (...) казалось, что (...) только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой». В этом и рутинная сверхзадача неполитизированного послания: восстановить единство миров. Только как почувствовать, что происходило в душах людей в апрельскую пасхальную ночь 1933 года? Ждем фильм...
