Художник Йозеф Бойс (Joseph Beuys) умер в Западной Германии в 1986 году. Умер спокойно. Но при жизни он, выражаясь современным сленгом, был отпадным кадром. Чудил. Прикалывался. Фантазировал. Сам он говорил о своем творчестве с вызовом: «Моим намерением было создать спасительный хаос, вызвать спасительную аморфизацию в сознательно выбранном направлении...» Его работы экспонировались в самых престижных музеях мира. Он встречался с Далай-ламой, сотрудничал с Генрихом Беллем, во время первомайской демонстрации красной метлой подметал площадь Карла Маркса в Берлине... Произведения свои создавал из жира, войлока, меда, творога, воска. Оказывается, в годы Второй мировой войны крымские татары, используя эти бесхитростные народные материалы и продукты, спасли ему жизнь. Об этом Йозеф Бойс говорил и писал, попутно создавая свои «философско-мемуарные шедевры». О милосердных спасителях-татарах узнала, как говорится, вся Европа. Однако...
Зимой 2000 года в моей симферопольской квартире раздался звонок. Художник Йорг Герольд (Jцrg Herold) из Германии предложил мне принять участие в экспедиции по выявлению некоторых страниц биографии Бойса: «Он воевал в России. Служил в Люфтваффе. Его самолет потерпел аварию в степном Крыму где-то в районе Курман-Кемельчи. Бойс был тяжело ранен. Его спасли от смерти татары. Это было весной 1944 года. Мы планируем приехать в Крым для уточнения места падения самолета и для встречи с татарами, спасителями Йозефа Бойса.»
Неожиданный сюжет, не имеющий аналогов в наших краеведческих анналах, крайне заинтересовал меня. Ранее я абсолютно ничего не знал о Бойсе. Для меня эта экспедиция начиналась с нуля. Понятно, что в отличие от исследователей из Германии я, как музейщик и искусствовед, более детально и зримо знал историю Крыма. С годами выработалась собственная, профессионально апробированная методология реконструкции прошедшего. Кроме того, мне нравится поиск как таковой.
Итак, поиск начался. Материалов было очень мало. В крымско- татарском историко-этнографическом журнале «Kasevet» (1/1995) цитировались строки ван дер Гринтена о Й. Бойсе: «Татары вытащили его из-под обломков разбившегося самолета, и когда он после длительного пребывания в бессознательном состоянии (около недели) пришел в себя, то обнаружил, что его натерли медом и закутали в войлок. Тот факт, что позднее, создавая свои скульптуры, он отдавал предпочтение таким материалам, как войлок, жир, мед и воск, объясняется именно его пребыванием здесь.». Анонимный автор в статье, опубликованной в газете «Киевские Ведомости» 23 ноября 1998 года, сообщал: «В 1943 году над Крымским полуостровом советскими артиллеристами был сбит «Юнкерс», которым управлял пилот Йозеф Бойс. Этому человеку, в будущем определившему лицо искусства второй половины нашего века, жизнь сохранили крымские татары: знахари выходили его и тихонько вернули немецкой спасательной бригаде». Крымско-татарский художник Исмет Шейх-Заде утверждал: «Мировая художественная общественность обязана Крыму появлением на свет этого удивительного мастера». А поэт Генрих Сапгир даже посвятил «чудесному спасению» стихотворение «Татарин», где в знак признательности к спасителям Йозеф Бойс «поклялся быть вечным татарином». Можно приводить другие источники различного национального и профессионального происхождения.
Вот какой информацией располагал я перед приездом немецкой экспедиции в Крым в марте 2000 года. В статьях нет точной даты катастрофы (даже год, как впоследствии оказалось, указан неверно!), нет координат места падения самолета (только район Курман-Кемельчи), не назван населенный пункт, где «около недели» пребывал в «бессознательном состоянии» Й. Бойс, не было ни одного имени или какой-либо географической или хронологической привязки (только абстрактная — «заснеженная степь»).
Первым открытием для меня была точная дата аварии — 16 марта 1944 года. Значит, спасение проходило на земле Крыма, которая еще «была под немцем». И сразу же логически возник ряд вопросов. В частности, первый — почему татары, самостоятельно боровшиеся за жизнь человека, оперативно не сообщили германским властям о том, что у них находится тяжело раненый военнослужащий Вермахта? Ведь это была игра с огнем! Что могло произойти с народными целителями, если бы немецкий пилот погиб? Здесь и сокрытие (похищение!) воина Германии. Здесь, возможно, и неправильно поставленный диагноз, и неверная методика лечения, и отсутствие апробированных медикаментов, и, в конечном итоге, — летальный исход для пациента. И уж наверное — смертная казнь эскулапам!
Почему татары создали себе такие сложности? Почему, даже использовав свою «магию» и «мудрость» лечения, они все же не дали знать немецким властям о раненом? Ведь район вокруг поселка Курман- Кемельчи — не глухой угол Крыма. Недоумение вызвала фраза о знахарях, которые выходили Й. Бойса и «тихонько вернули немецкой спасательной бригаде». Почему «тихонько»? Ведь весь период оккупации немецко-румынские войска повсеместно и эффективно контролировали степную часть Крыма. Кого побаивались татарские знахари? Советских подпольщиков? Однако в районе Курман-Кемельчи движение Сопротивления было малочисленно и слабо. Одним словом, ко всей этой истории, изложенной крымско-татарскими и украинскими СМИ, я отнесся критически.
Совместная германо-крымская экспедиция приступила к работе 9 марта 2000 года. В марте 2002 года была подведена окончательная черта. Немецкие документальные данные, которыми располагал руководитель проекта Йорг Герольд, изучение архивных и библиографических источников, информационная и консультативная помощь со стороны наших историков и краеведов, сотрудников архивов, музеев и библиотек, топографов и этнографов, авиаторов и минеров, ветеранов Великой Отечественной войны и различных гражданских лиц, в первую очередь свидетелей «события 16 марта 1944 года», позволяет мне сделать ряд выводов:
1. Й. Бойс был не пилотом, а борт-стрелком или стрелком-радистом на пикирующем бомбардировщике «Ju-87». Воинское звание — унтер-офицер.
2. Авиачасть, где он служил, базировалась на одном из аэродромов близ Курман-Кемельчи. По немецким данным, это был полевой аэродром около деревни Каранкут (ныне село Арбузовка Джанкойского района). Он, вероятно, располагался километрах в пятнадцати на север от Курман-Кемельчи (ныне поселок Красногвардейское, центр одноименного района).
Однако можно предположить, что аэродром под названием «Каранкут» — это аэродром «Веселое», который существовал еще несколько лет назад. Он находился приблизительно в 7 км на север от Красногвардейского. Взлетно-посадочная полоса из бетонных шестигранных плит была сооружена в 1943 году (информация Анатолия Тихомирова, генерал-лейтенанта авиации Вооруженных сил Российской Федерации). Вероятно, в ее постройке принимали участие советские военнопленные.
3. Бомбардировщик Й. Бойса выполнял боевую задачу, вероятно, в районе озера Сиваш, где на крымской земле был советский плацдарм. Скорее всего, там же он был подбит. «Ju-87» потерпел катастрофу не в 1943 году (информация Гетца Адриани), а 16 марта 1944 года. Трагедия произошла в 11 часов 45 минут.
4. Вероятно, южнее Сиваша и был ранен летчик. Можно предположить, что в момент вынужденной посадки состояние пилота в результате потери крови было критическим. Но он все же смог посадить самолет! Удар о землю стал для него роковым.
5. Определено место захоронения в марте 1944 года неизвестного немецкого летчика, который был погребен в парашюте. Можно предположить, что это была первоначальная (?!) могила унтер-офицера Люфтваффе Ганса Лауринка (Hans Laurink). Погибшего командира экипажа похоронили 17 марта, на немецком военном кладбище в Курман-Кемельчи (могила 258?). Кладбище было уничтожено после изгнания немецко-румынских войск из Крыма. Сейчас на месте кладбища — парк (между ул. Тельмана и ул. Энгельса).
6. Свидетелями катастрофы были жители деревни Фрайфельд Тельмановского района (ныне с. Знаменка Красногвардейского района): Николай Васильевич Левшевич 1928 года рождения, по национальности — белорус, ныне колхозник-пенсионер; Василий Степанович Кузема, тоже 28-го года рождения, украинец, колхозник-пенсионер; Раиса Владимировна Чучинская (девичья фамилия — Шведова), 1937 года, русская, пенсионерка.
7. Знаменательно, что Н. Левшевич во время первой встречи, сразу, без наводящих вопросов, точно назвал марку самолета — «Штукас». Далее он поведал, что это было ранней весной, когда еще лежал небольшой снежок; катастрофа произошла на восточной окраине села; при посадке от удара хвостовая часть самолета отломилась от фюзеляжа; мертвый летчик оставался в кабине; борт-стрелок стоял у самолета.
8. В. Кузема (самостоятельно) повторил все основные позиции краткого рассказа Н. Левшевича, но с добавлением деталей. Например: в тот день шел снежок, какой-то рассыпчатый. Или: летчик был пристегнут к сиденью, голова его поникла, перед ртом находилась какая-то трубка (о назначении ее он не знал — самолетное переговорное устройство? ларингофон?).
9. Р. Шведова в период оккупации с матерью проживала в доме, который находился в нескольких сотнях метров от места катастрофы. Раиса Владимировна (опять же, самостоятельно) повторила основные позиции повествования и Н. Левшевича, и В. Куземы. Меня особенно удивило, что женщина правильно назвала марку самолета. На вопрос о том, почему это был «Штукас», последовал ответ: «Рядом с нами был немецкий аэродром. Над селом постоянно пролетали самолеты. Они были разные, но только у этих колеса не убирались». Далее Раиса Владимировна поведала о том, как они с матерью подошли к разбитому самолету; в какой позе замер мертвый летчик; как около самолета стоял второй немец, который что-то спросил у матери. Та ответила. Неожиданно немец что-то протянул матери. Как можно было судить по рассказу, это был продовольственный неприкосновенный запас. Позволю себе сделать предположение, что, вероятно, авиатор, видя мать с ребенком, передал ей свой «НЗ» как символ: его самолет разбит, товарищ, командир экипажа, погиб, а сам он чудом остался жив. Ему повезло. Он благодарил Судьбу.
10. Суммируя свидетельские показания, выделяем главное: а) летчик Ганс Лауринк был мертв (и дата точно установлена — 16.03.1944); б) борт-стрелок Йозеф Бойс остался живым; вероятно, он был ранен, но стоял на ногах, разговаривал и был в полном сознании.
11. Все трое свидетелей однозначно указали место катастрофы: «От дома Ковалева метров сто-двести в поле». Вероятно, немецкие авиаторы в 1944 году, указывая координаты гибели летчика Ганса Лауринка, отсчет вели именно от этого дома. Он был ближайшим от места катастрофы — 200 м восточнее деревни Фрайфельд. (Копия страницы летного журнала Люфтваффе была передана родственниками погибшего в Республиканский благотворительный фонд «ЮГ». Любезно предоставлена автору Василием Рыбкой из Ялты, президентом Фонда.)
12.Дискуссионный вопрос: по моим предположениям, катастрофа произошла в километрах шести от аэродрома («Веселое»), по версии немецкого историка Петера Морица Пиксхауза (Peter Moritz Piсkhcaus) — километрах в двенадцати от аэродрома («Каранкут»). Итак, рабочая дистанционная «вилка» — от 6 до 12 км, а это в максимальном варианте четверть часа езды на автомашине!
13. Как проинформировал меня доктор П.М. Пиксхауз, Йозеф Бойс был госпитализирован 17 марта 1944 года и находился на лечении до 7 апреля (перелом костей лица). Весьма вероятно, что он это время пребывал в немецком военном госпитале, который располагался в бывшем здании Курманской средней школы (именно рядом с этим зданием и находилось упомянутое выше кладбище). По воспоминаниям старожилов, госпиталь был эвакуирован до начала генерального наступления Красной Армии 8 апреля 1944 года. Немецкие медики вывезли всех своих пациентов, даже безнадежных, тяжело раненных больных.
14. Важно отметить следующее обстоятельство: никто из трех свидетелей сам не видел и не слышал от других, что оставшемуся в живых авиатору кто-либо из жителей деревни Фрайфельд оказывал какую-то помощь. До войны Фрайфельд входил в состав Фрайлебенского сельсовета. По данным переписи 1939 года, в селе проживало 279 человек. Все взрослые мужчины и женщины были членами колхоза «Красное знамя». Абсолютное большинство жителей Фрайфельда по национальности являлись евреями. Кстати, название села в переводе с идиш — «свободное поле». Все еврейское население, включая женщин, стариков и детей, было безжалостно уничтожено спецкомандами СС в конце 1941 года. Остались немногочисленные русские и украинцы. По воспоминаниям В. Куземы, в период оккупации проживала здесь одна татарская семья, глава которой был ветеринаром. Впрочем, точный национальный состав населения Фрайфельда можно установить, например, по документам немецкой администрации, если они сохранились. Однако сейчас однозначно можно сказать, что татарское население Фрайфельда было предельно малочисленным и до войны, и 16 марта 1944 года. Архивные документы свидетельствуют, что из колхоза «Красное знамя» в мае 1944 года было депортировано всего 2 татарские семьи.
15. Нами был опрошен ряд представителей татарской национальности. Это были гражданские и духовные лица. Разные по возрасту, в том числе и те, кто был на оккупированной территории Тельмановского района. Ни один человек даже отдаленно не слышал об «акте милосердия 16 марта 1944 года». Это тем более примечательно, что крымско-татарское общество более едино, корпоративно и солидарно, чем какое- либо другое. Народная молва о любом значимом поступке, где был бы задействован даже один татарин, очень быстро распространяется среди единоверных и единокровных сограждан. Учитывая все это, вывод воистину интересен для исследователей: никто из татаро-курманской земли абсолютно ничего не слышал о спасении немецкого воина.
16. Итак, все вышеизложенное позволяет сделать следующий вывод. Миф о «чудесном спасении» в Крыму унтер-офицера Бойса создан исключительно фаталистическо-мистическим воображением будущего художника-авангардиста Йозефа Бойса. «Киевские Ведомости» упомянутую статью назвали броско: «Татары спасли Бойса. Бойс спасает концептуальное искусство?» О второй части заголовка сказать ничего не могу. О первой же с уверенностью скажу — татары Бойса не спасали!
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Современное искусство — странное и неоднозначное явление. Многие его методы могут показаться необычными и провоцирующими. Современный художник играет с самыми различными художественными либо историческими фактами, со стилями, с языками, побуждая читателя или зрителя к активному сотворчеству либо же дискуссии. Великим мастером такой игры был и Йозеф Бойс. Оттого сегодня его наследие столь востребовано. Вся его жизнь была провокацией, мифотворчеством, очень талантливо исполненными. Не только художественные опусы, но и саму свою биографию Бойс творил как произведение искусства. И легенда о спасении его крымскими татарами — всего лишь один из штрихов в этой феерической «жизненной картине».
Вполне логично, что художественный факт требует художественного же осмысления. Выдумка артиста — это не выдумка ученого. Повторюсь, современное искусство неоднозначно по самой своей сути. Здесь в качестве инструмента познания может понадобиться нечто неприемлемое для классического ученого, например, элементарное чувство юмора. Бойс, учиняя, подчас на грани фола, свои действа, к которым относится и его татарская легенда, хорошо это знал. Знал он также и то, что чувство это частенько отказывает и простым смертным. Что тогда говорить об ученых мужах (да и наших братьях-журналистах), пропитавшихся серьезностью.
Картина «чудесного спасения», нарисованная Бойсом на холсте заснеженного оккупированного Крыма, до сих пор будоражит интеллектуалов, причем далеко за пределами Крыма и Украины. Значит, картина эта нарисована (рассказана, сочинена) мастерски. И потому требует самого всестороннего осмысления. Первый шаг — историко-исследовательский — уже сделан господином Гурковичем. Очередь за арт-критиками и культурологами. Бойс внес Крым и Украину в атлас искусства 20-го века. Нам это место еще предстоит осознать.
