То, что кумир решил вернуться в театр, — не удивительно. У артиста, особенно того, кто начинал карьеру в театре, всегда есть ощущение, что настоящая актерская работа — только здесь. Когда речь о заработке уже не идет, сценаристу хочется выпустить роман, поэту-песеннику — книгу стихов, а кинозвезде — снова выйти на сцену. Удивительнее то, что Меньшиков вернулся не только актером, но и режиссером. Он решился на дорогой, многолюдный, длительный (репетировали семь месяцев) проект, чтобы утолить нереализованные театральные амбиции. В сущности, не от хорошей жизни.
Профессиональная успешность и безумная любовь публики и прессы к Меньшикову держатся скорее не на реальных его достижениях, а на легенде. Меньшиков поразительно умно и продуманно строит свой имидж — человека-загадки, не дающего интервью, не бывающего на тусовках, отказывающегося от многих предложений. Почти про все работы Меньшикова последних лет говорят: «Хорошо, но это ниже его настоящего уровня». Что такое настоящий уровень Меньшикова, остается необъяснимым.
Сказать, что в театре его карьера полна звездных ролей, тоже нельзя. В 1981 году окончил Щепкинское театральное училище при Малом театре, потом служил в команде Театра Советской Армии. Там и остался после службы. Роли, в которых был занят (вроде солдатиков в военно-юбилейных однодневках), теперь даже в буклетах не указывает. Классику практически не играл, если не считать Буланова из «Леса» в ЦТСА (на эту роль его ввели срочно — с одной репетиции) да Ихарева из гоголевских «Игроков», сыгранного на английском в Лондоне. Заметной работой был только Ганя Иволгин в спектакле Еремина по «Идиоту», поставленному 14 лет назад. А классику всякому актеру играть хочется.
Нельзя сказать, чтобы ему очень везло с театральными режиссерами. Работал с Фокиным в Ермоловском театре, но ни размазня Сергей из претенциозной пьесы Радзинского, ни неподкупный Робеспьер из политической однодневки Буравского крупными ролями для Меньшикова не стали. Работал с Фоменко, но тот был не в форме, и хотя роль Калигулы Меньшикову удалась, спектакль в Театре Моссовета казался архаичным. Несколько лет назад надеялся сыграть Гамлета у Някрошюса, но проект не состоялся.
«Самой судьбой мне было определено заняться режиссурой», — сказал Меньшиков корреспонденту ТАСС. Жаль, если он прав.
Правда постановочную команду для дебюта Меньшиков выбрал самую что ни на есть престижную: оформление модного художника Павла Каплевича, коллекция бальных костюмов модного модельера Игоря Чапурина, грим модного стилиста Льва Новикова, не говоря о музыке Валерия Гаврилина. Говорили, что молодежь откроет для себя «Горе от ума» заново. Так и случилось. Судя по реакции зала, очень многие слышат пьесу впервые, и она им нравится.
Вспомнилось, что не так давно Дима Маликов, демонстрируя свое консерваторское образование, выпустил сольный диск с исполнением фортепьянных пьес. И объяснил это простодушно: «Мои поклонницы вряд ли любят классику, а в моем исполнении, возможно, будут ее слушать». Нет, амбиции Меньшикова больше, чем заставить своих поклонниц прочесть Грибоедова. Он явно работал всерьез: думал над трактовкой, учился строить мизансцены. Но на такую большую пьесу у него не хватило ни умения, ни попросту дыхания: он устал, заблудился и завяз где-то в середине первого акта. Забыл что, о чем и зачем ставит, и грибоедовская пьеса покатилась дальше как попало.
Он поставил Грибоедова классически. В помпезных рисованных декорациях — с колоннами, лестницами, задником в виде опрокинутого купола. На фоне всего этого величия Меньшиков попытался сочинить историю почти семейную: про веселого умного мальчика, который вернулся издалека в дом близких людей, где провел все детство и где, казалось, мило все, даже глупость и ворчливость друга умерших родителей. Чацкий по-прежнему влюблен в подругу детских игр Софью — дурачится, насмешничает, не веря в искренность ее перемены к нему. А она, смертельно обидевшись на его трехлетнее отсутствие, из гордости сочинила себе любовь к хорошенькому заискивающему Молчалину и не желает прощать Чацкого. Он же по простодушию не понимает, что надо притвориться, повиниться и все можно будет вернуть.
Но даже эту историю, содержания которой едва хватает на первый акт, ни один актер, кроме Меньшикова, сыграть не смог.
Его Чацкий вылетает на сцену — непосредственный, живой, напоминая тем, кто видел, о легком, искреннем Юрском из спектакля Товстоногова, а тем, кто знает историю театра, — об угловатом мальчишке-поэте Гарине из спектакля Мейерхольда. На первых сценах сходство заканчивается, потому что у Меньшикова-Чацкого — неотразимо обаятельного и совсем не любящего Софью (скорее просто недоумевающего: почему он не вызывает ни у кого восторга, как прежде?) — роль перестает развиваться и застревает вместе со всем спектаклем. Непонятно, почему этот мальчик так быстро устал, поник, почему удручен успехом какого-то глупого «французика из Бордо?» А к концу, когда ведомый дурной театральной традицией Меньшиков начинает патетически обличать нравы, размахивая руками, делается совсем грустно.
В Москве дебют Меньшикова-режиссера профессионального восхищения не снискал: театралы были в замешательстве, рецензенты бранились. Меньшиков, который, по слухам, вложил в постановку собственные деньги и сильно прогорел на августовском кризисе, на критиков, похоже, рассердился. Во всяком случае, на недавних гастролях «Горя от ума» в Питере местным критикам дали от ворот поворот, решительно отказав им в контрамарках. В Киеве, слышала, нескольких журналистов пообещали на представление пустить. Как они оценят спектакль, гадать не буду; впрочем, полагаю, что их суждение создателей «Горя от ума» не слишком занимает. Театр-то все равно будет забит битком: уж слишком привлекателен для публики загадочный культурный герой, бенефициирующий в роли Чацкого.
