Писатель, поэт, тележурналист, автор публицистических, литературоведческих, полемических статей, которые публиковались в «Огоньке», «Вечернем клубе», «Столице», «Общей газете» и «Новой газете», лауреат нескольких литературных премий, Дмитрий Львович написал ряд историко-фантастических романов, а также романизированных биографий Бориса Пастернака и Булата Окуджавы. В этом году Дмитрию Быкову вместе с киевским культурологом Мироном Петровским решением Международной ассамблеи фантастики, Ассамблеи «Портал» присудили премию имени Михаила Булгакова.
— Дмитрий, кто из современных украинских писателей вам интересен?
— Не знаю, можно ли назвать моих любимых авторов украинскими писателями в строгом смысле слова, т.к. большинство из них живут в Украине, но пишут и печатаются на русском языке: Марина и Сергей Дяченко, которых я считаю крупнейшими русскими фантастами нашего времени, Громов и Ладыженский (Олди), Михаил Назаренко, замечательные харьковские поэты Ирина Евса, Андрей Дмитриев, Станислав Минаков, журналисты Ярослава Артюшенко, Мария Старожицкая, Елена Остапченко...
— Недавно вам вручили премию имени М. Булгакова, а каково ваше отношение к творчеству этого писателя?
— В высшей степени уважительное. Не могу сказать, что перечитываю Булгакова постоянно, но «Мастер и Маргарита» — один из великих романов ХХ века. Хотя моя трактовка этой книги не вполне совпадает с общепринятой, она ближе к версии А. Зеркалова (Мирера) и восходит к его книгам «Евангелие Михаила Булгакова» и «Этика Михаила Булгакова». Я считаю, что роман все-таки антиволандовский, антисталинский и в какой-то мере антимастерский. Я люблю «Белую гвардию», спокойно отношусь к «Собачьему сердцу» и «Театральному роману», а вот пьесы Булгакова мне нравятся чрезвычайно, да и сама его личность очень симпатична.
— Вы пишете роман о ленинградских эзотерических кружках 20—30-х годов. Что это за кружки?
— Роман будет называться «Остромов, или Ученик чародея», но я предостерег бы от соблазна отождествлять моего Остромова с реальным Борисом Астромовым-Кириченко. Мой герой гораздо талантливее, демоничнее и вреднее. А кружки... В послереволюционном городе было много «бывших» людей, как их тогда называли, молодежи, потерявшей почву под ногами и представление о будущем. Всем этим людям нужна была какая-то вера, утешение, что-нибудь от советской скуки и «марксистской вони», как называл ее Блок. Появлялись многочисленные Остапы Бендеры, готовые утешать обывателей (очень часто милых и беспомощных людей) выдуманными «Союзами меча и орала» и в придачу грабить их под это дело. С одной стороны — они давали несчастным надежду, с другой — частенько отбирали последнее, да еще и «постукивали» на свою же паству, как в описываемом мною случае. Но парадокс заключается в том, что получить силу, веру и инициацию можно даже от шарлатана, — об этом, собственно, и роман с его достаточно лихим сюжетом. Это третья часть трилогии, начатой «Оправданием» и «Орфографией»: многие герои «Орфографии» там появятся, а происхождение таинственного Кретова из «Оправдания» будет наконец полностью раскрыто.
— В одном из интервью вы сказали, что хотите после книги об Окуджаве написать еще биографии Маяковского и Твардовского...
— Книга о Маяковском — дело довольно отдаленного будущего. Я хотел бы сначала закончить «Остромова» — там еще есть пара темных мест. Потом написать вторую часть цикла «Нулевые» — книгу «Убийцы»: о некоторых аспектах русской сегодняшней жизни. И уж только потом, может быть... Хотя наброски к этой книге я делаю. Но сочинять биографию — дело трудное...
— Однажды вы заявили, что «Евгений Онегин» — «хорошая русская бытовая история». Русская ли это история, если, по мнению Анны Ахматовой, эта пушкинская поэма была переводом французского «Адольфа» Бенжамена Констана?
— Не помню ни своего, ни высказывания Ахматовой, но верю вам на слово. «Констан» — совсем про другое. В ахматовской статье содержится мысль о констановском сюжете в пушкинском неоконченном романе, из которого потом получились «Египетские ночи», но «Евгений Онегин» не имеет ничего общего с историей роковой влюбленности Адольфа в польку много старше себя. Пушкин видел тут, конечно, свою историю с Воронцовой, но в литературу всю эту драму не пустил. «Онегин» — история о том, как блестящий светский молодой человек, которого Пушкин ненавидит, хотя отчасти ему завидует, сначала ломает жизнь влюбленной в него девушке, потом убивает друга, а затем получает сдачи от русской жизни как таковой. Это книга об устройстве русской жизни и местной души, о том, как здесь всегда воздается гордым, независимым, холодным и самовлюбленным, о том, как ломаются пылкие и молодые, но выживают и становятся сильными, верными и чистыми. При чем же здесь «Констан», когда весь «Онегин» начат и задуман исключительно как средство разделаться с Александром Раевским и доказать всей этой светской черни, что Пушкин не хуже, а лучше их всех?
— Как бы вы могли прокомментировать следующее мнение: «Культура, породившая поэта (Булата Окуджаву), настолько близка для его биографа, что он не в состоянии отрефлексировать пронизывающие ее комплексы и демонстрирует их во всей красе... смешивая со своими личными обидами. Ведь когда Быков ополчается на людей, ненавидящих «успех» и «продуктивность», он явно говорит о каких-то своих, а не Окуджавиных недругах»?
— Цитата из Валерия Шубинского, которую вы приводите, свидетельствует о том, что критик попросту не понял, о чем речь. В цитируемом отрывке речь идет не о моих и тем более не об Окуджавовых недругах, а о так называемой русской партии, действовавшей в советской литературе в 1970-тые годы, и о спровоцированной ею дискуссии «Классика и мы» — под лозунгом возвращения к традиции. Эта архаика на деле преследовала одну цель — оклеветать перед лицом «начальства» успешных и талантливых писателей, в числе которых, кстати, евреи отнюдь не преобладали: грузинский армянин Окуджава, перс Искандер, русские Аксенов, Трифонов, татарка Ахмадуллина... Эта кампания велась не для того, чтобы утвердить в литературе «патриотизм», о котором у идеологов неопочвенничества было весьма приблизительное представление, а для того, чтобы объявить успех серьезных писателей дешевым и сиюминутным, противопоставить им «серых», но якобы подлинных писателей... Вот о чем там речь, но Шубинский не знает контекста и не вчитывается в рецензируемую книгу, почему ему и кажется, что я свожу некие личные счеты. Зачем? В современной русской литературе так много неосвоенного пространства и так мало сколько-нибудь одаренных людей, что места хватит всем, толкаться локтями совершенно необязательно. Знай пиши — «а кто из нас двоих прекрасней, пусть Бог и время разрешат»...
СПРАВКА «Дня»
Дмитрий Быков родился в Москве 20 декабря 1967 года. Окончил факультет журналистики МГУ. Автор книг стихов «Декларация независимости», «Послание к юноше», «Военный переворот», «Последнее время». В 1989—1992 гг. — командор «Ордена куртуазных маньеристов» (так называлось одно из московских поэтических объединений), участник орденских сборников. Дмитрий Быков написал романы «Орфография», «Эвакуатор», «ЖД» (в 2007 г. этот роман был отмечен премией имени братьев Стругацких), биографии Бориса Пастернака и Булата Окуджавы (обе книги были изданы в серии «Жизнь замечательных людей»). Член Союза писателей РФ с 1991 года. В 2004 году стал лауреатом Международной литературной премии им. А. И Б. Стругацких в номинации «Художественная проза» за роман «Орфография». В 2005 году роман «Эвакуатор» получил премию «Студенческий букер», а в 2006 году этот же роман был отмечен премией имени братьев Стругацких, также Д. Быков в 2006 году стал лауреатом премии «Национальный бестселлер» за биографический роман «Борис Пастернак». Женат, двое детей.
