С народной артисткой СССР мы должны были встретиться еще осенью, во время гастролей Малого театра в Киеве. Однако Элине Авраамовне тогда нездоровилось, и интервью решили перенести на другое время. Оказавшись в Москве, я нашел Быстрицкую в ее родном театральном доме — в Малом театре. Узнав, что я приехал из Киева, Быстрицкая не отказала себе в удовольствии поговорить со мной на украинском языке, что в стенах старейшего русского академического театра, с одной стороны, звучало немного непривычно, с другой — вполне закономерно. Ведь и прославленный Щепкин, один из первых корифеев Малого театра, начинал свою актерскую карьеру тоже в Украине, выступая в популярном тогда «малороссийском» репертуаре в Харькове, Полтаве и других городах. Да и многие другие знаменитые московские актеры прошлого и настоящего тесно связаны с нашей страной.
«КИЕВ — ГОРОД ДЕТСТВА»
— Элина Авраамовна, с тех времен, как вы покинули Украину, прошло более полувека, но вы так и не забыли украинский язык. Никто вам не предлагал сыграть роль на украинской сцене, например, в Театре им. И. Франко?
— К сожалению, не предлагали, хотя такое сотрудничество было бы интересным...
— А вы бы согласились?
— Конечно. Почему бы не согласилась? До сих пор помню, как мой педагог Полина Моисеевна Нятко говорила : «Эллочка, «ч» — воно таке кругленьке». Где оно было «кругленьке»? Хотя я понимала: она добивалась, чтобы оно было твердым, объемным. Благодаря Полине Моисеевне у меня хорошая речь была.
— А в вашей семье разговаривали на украинском языке?
— Нет, мы общались на русском, и в школе, до войны, я училась тоже на русском языке. Моя семья жила в Киеве, а после войны мы вынуждены были переехать в Нежин. Бомба упала в наш дом, и когда мы в конце ноября 1944 г. вернулись в Киев — наши войска уже ушли за границу (мы с мамой были в действующей армии) — вместо дома мы застали кучу кирпича. На стене соседнего дома остались следы от крыши нашего разрушенного дома. Это был такой кошмар! В начале лета 1941 года мы уезжали на отдых в Нежин и все оставили дома. Никто не мог подумать, что мы в свою квартиру больше не вернемся. Война застала нас в чужом городе. А когда мы, наконец, вернулись в Киев, то жить нам было негде, город очень пострадал, и нас приютили в Нежине. Там я пошла учиться в медицинский техникум (как участница ВОВ имела право поступить сразу на второй курс). Окончила техникум я в 1947 году, предполагалось, что я пойду учиться дальше — в медицинский вуз. Но к тому времени поняла, что врачом быть не хочу, нужно менять профессию.
— Почему? Вы же из семьи врача, да и войну прошли санитаркой...
— Пока я училась в техникуме, на практических занятиях поняла, что не смогу быть хорошим врачом. Переживание при виде чужих страданий у меня преобладало над пониманием того, что нужно делать, чтобы оказать человеку помощь. Я испугалась того, что увидела в больницах, хотя в войну насмотрелась многого. Но то была война, там убивали людей, солдатам отрывало конечности, и для того, чтобы человек выжил, ему ампутировали руки или ноги. Но в мирное время я не могла видеть как умирает человек только из-за того, что ему неправильно сделали наркоз. Я не могла видеть как в результате патологических родов гибнет ребенок и как страдает при этом мать. Это ужасно! Профессия врача требует колоссального мужества и очень больших знаний. Я не сумела стать врачом, тем более, что ко времени учебы в техникуме уже играла в художественной самодеятельности. И у меня получалось, мне нравилось этим заниматься. Первая роль была комедийной, на все вопросы моя героиня отвечала: «Пи». Это был водевиль. А поскольку мне нравилось выступать на сцене, то решила, что надо менять профессию (год проучилась в Нежинском пединституте, а затем поступила в Киевский театральный институт им. Карпенко-Карого).
— Где именно в Киеве был ваш дом?
— На площади Толстого, дом №1. Этой осенью, когда мы были на гастролях в Киеве, я туда пошла, но на этом месте стоит совершенно другой дом, и там уже все другое. А вот в школе, в которой я училась, все осталось, как было — она находилась на углу бульвара Шевченко и ул. Пушкинской. В этом месте была школа №40, ее здание сохранилось до сих пор.
— Попадая в места своего детства, вы переживаете тоску по тем временам?
— Нет, я уже очень давно не живу в Киеве, я уехала из города в 1953 году. Потом, правда, приезжала с Малым театром на гастроли, и эти поездки меня всегда очень радовали. Конечно же, попадая в город своего детства и юности, хочется многое повидать. Но в этом году я была не очень здорова и почти ничего не смогла увидеть. Меня повозили по городу, увидела места, где любила бывать раньше. Но ни с кем не удалось встретиться, ведь их уже нет. И я подумала: «Боже милостивый, скольких людей, с которыми я хотела бы пообщаться, уже нет на земле!». Я не нашла никого из тех, с кем вместе училась... Не всем удалось дожить до моего возраста...
— Какое впечатление на вас произвел современный Киев?
— Город стал очень красивым. Правда, очень больно смотреть на то, что Украина переживает трудности, но я надеюсь, что разум народа победит. Моя Родина — Киев, и я очень люблю этот город, замечательно себя чувствую там. Я приезжала не только на гастроли, но и на съемки фильма о Бабьем Яре. Засев-Руденко пригласил меня в эту картину, она, кроме Украины, прошла во многих странах, но в России ее не показали. Не знаю почему, может быть, люди, которые занимаются проблемой Холокоста, не пожелали, чтобы фильм показали у нас.
«НЕ ЖАЛЕЮ НИ О ЧЕМ»
— Многие люди спешат поскорее уйти на пенсию, а вы от актерской профессии не устали?
— Моя профессия меня держит, она меня радует. Я люблю новые работы, люблю Малый театр. В следующем году будет 50 лет, как я впервые вышла на его сцену (дебютом актрисы стала роль леди Уиндермиер в спектакле «Веер леди Уиндермиер» О. Уайльда. — В. Д. ). До Малого театра я работала в Вильнюсском русском театре, а сниматься начала еще в Киеве. Скоро исполнится 60 лет как я пришла в актерскую профессию. А вообще работать я начала в тринадцать лет — была санитаркой в госпитале. Но невзирая ни на что, я довольна своей судьбой и тем, что смогла в жизни сделать...
— Никогда ни о чем не жалели?
— Никогда. Я не жалела ни о чем, хотя пришлось пережить много горьких мгновений. Были потери, нет не только отца и матери, что в моем возрасте неудивительно, но и многие друзья, как я говорила, уже ушли. Но появились другие, более молодые. Я люблю людей, мне хорошо с ними.
— Насколько я знаю, многие горькие минуты вам пришлось пережить из-за боевого характера... Если не ошибаюсь, вас даже из института хотели исключить?
— Угроза такая, в самом деле, была, о чем мне сказал худрук курса Иван Иванович Чабаненко. Он предложил подать заявление о переводе в Харьков, поскольку готовился приказ о моем отчислении. Но руководство института меня отстояло. Скандал случился из-за того, что я дала пощечину студенту. Поскольку это была не первая пощечина, то кто-то решил положить этому конец. Но я ответила, что если завтра выйдет приказ о моем отчислении, то послезавтра ищите меня в Днепре. Они знали, что я словами не разбрасываюсь, и меня не исключили. Я получила выговор по комсомольской линии, но это не помешало мне окончить институт с отличием. Хотя то комсомольское собрание, на котором получила выговор, очень сильно на меня повлияло, я была оскорблена и решила уехать. Я ничего плохого не сделала, ударив хулигана в ответ на его выходку. Но это было так давно... и никой обиды у меня уже не осталось.
— Были, наверное, и другие мотивы, чтобы стремиться в Москву?
— Конечно. На втором курсе института я увидела гастроли Малого театра. Посмотрев четыре спектакля, я была в восторге. Хотя я очень любила Театр им. И. Франко и его замечательных мастеров: Ужвий, Юру, Нятко и многих других. Обожала постановки Киевской оперы, а возвращаясь из театра домой, пела за двоих: «Ти гуляєш дні і ночі... Гей, Одарко, годі буде, перестань, бо вже кричать... Ні, нехай почують люди...». Я очень любила украинские спектакли...
СМЕНА ЭПОХ
— В чем, на ваш взгляд, заключается причина нынешнего осложнения отношений между Киевом и Москвой?
— Сложности в отношениях возникают не на пустом месте, кто-то разжигает вражду. Но хочется верить в то, что ума хватит и у Украины, и у России, чтобы конфликт между нашими странами не развивался. Мы являемся братскими народами, никуда от этого не денешься. Есть люди, которым нравится разжигать вражду, нравится обвинять Россию, а у нас есть такие, которым нравится плохо говорить об Украине. Но это отдельные люди. У нас же всех есть общая история — есть и голод, который в одно и то же время был и там, и тут, есть и память о Второй мировой войне, в которой победили совместными усилиями, есть и чудовищные потери... Ведь не только в радости объединяются люди, но и в беде. Во всяком случае, я бы очень хотела, чтобы не было возникших разногласий.
— Разногласий, увы, не избежать, тем более, что времена очень сильно изменились. Как вы переживаете смену эпох? Многие люди вашего поколения тоскуют по советскому прошлому, и не только по брежневскому времени, но даже и по сталинским годам...
— Мы были молодыми, и несмотря на то, что было голодно, холодно, пусто в магазинах, у нас все было впереди... Грусть не по времени, а по прошедшей молодости. А сейчас мы можем только оглядываться назад и говорить: молодежь нынче другая стала, и вообще народ другой стал. Но я не считаю, что стало хуже. Я много езжу и вижу, что люди стали лучше жить и, несмотря ни на что, прогресс набирает обороты. Возможно, не все получается так, как хотелось бы. Я чувствую, что мой биологический возраст меньше, чем юридический. Поэтому с надеждой смотрю в будущее. У меня есть еще какие-то надежды, планы...
«НАМОЛЕННОЕ МЕСТО»
— Проработав почти 50 лет в Малом театре, вы проявили удивительное постоянство в профессии. Не было соблазна сменить сцену?
— Меня приглашали в другие театры, я играла в Театре им. Ермоловой, когда в своем театре у меня возникла пауза. Меня позвал Андреев, мы с ним играли «Перекресток» Зорина (продолжение «Варшавской мелодии»). Четыре сезона играли этот спектакль, много ездили с ним по гастролям. Но уйти из своего родного театрального дома я не хотела никогда. Видимо, у меня такой характер: привязываюсь к месту, к людям. Мне очень нравится порядок Малого театра. Поскольку я была воспитана в военной среде, я привыкла быть пунктуальной, держать взаимоотношения с коллегами на определенном уровне. Всегда серьезно относиться к работе, из-за чего приходилось порой и отказываться от ролей. Когда я не понимала чего от меня хотят режиссеры, то отказывалась от работы. Я никогда не хватала чужие роли, не требовала, чтобы мне дали сыграть то, что я хочу. Но при этом я никогда не оставалась без работы, у меня был опыт педагогической деятельности — выпустила в ГИТИСе два актерских курса заочников и один в Щепкинском училище. У меня есть почетные звания, ученые степени, так что все нормально.
— А сейчас ролей хватает?
— Мы выпустили премьеру с режиссером Сергеем Женовачем, спектакль имеет успех у публики. Хотелось бы еще одну роль сделать в этом сезоне. Хочется к весне сыграть что-то из русской классики. Но это пока на уровне желаний. Мой опыт подсказывает, что когда чего-то очень хочешь, то может получиться.
— Актерская профессия затягивает, как наркотик, трудно из нее уйти?
— Надо уходить вовремя, до того, как народ начнет говорить: «Как ее жалко, бедную». Но в Малом театре так сложилось, что актеры работают долго. Вот у нас есть Татьяна Александровна Еремеева, ей, если не ошибаюсь, уже 94 года. Но при этом она изумительно работает. Выступает на сцене и Татьяна Петровна Панкова, которой исполнилось 90 лет. Например, Александра Александровна Яблочкина ушла из театра когда ей исполнилось 98, а Николай Александрович Анненков на сцене Малого театра отметил свое 100-летие (!) и читал на юбилее поэму Державина. Кстати, сегодня читать Державина уже никто не умеет...
— Похоже, в Малом театре какая-то особая атмосфера, раз люди так долго не просто живут, но и остаются в профессии до 100 лет.
— Вы знаете, здесь очень хорошо, здесь что-то такое есть. Как говорят в таких случаях — намоленное место. Лично я не загадываю сколько еще буду работать, но думаю, что пока могу оставаться на сцене.
— Многие театры разрывают внутренние дрязги, актеры собираются в кланы, воюют с художественными руководителями. В Малом театре подобного рода конфликты случаются?
— Юрий Соломин уже давно возглавляет наш коллектив, так что разные потрясения обходят нас стороной. У нас есть какие-то подспудные течения, но они не проявляются. К тому же я никогда подобные вещи не обсуждаю, после репетиции сразу же ухожу домой. У меня не бывает так, чтобы я была занята только в театре или только в кино.
«ПОЛНОЕ ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЕ»
— Раз вы вспомнили о кино, то, может, немного расскажете о работе над ролью Аксиньи в «Тихом Доне»? Ведь именно этот фильм принес вам всенародную популярность.
— С «Тихим Доном» получилось интересно. Еще студенткой я пробовала сыграть отрывок из «Тихого Дона», но педагог сказал: «Аксінья — це не ваше діло, вам Луїзу Шиллера треба грати». Но не сдаваться — это, очевидно, в моем характере, и я решила: «Не может быть, чтобы я это не смогла сыграть». Во время войны наш госпиталь одно время базировался в казачьих станицах, и там познакомилась с местными людьми, они мне очень нравились. И вот через много лет, когда я была с делегацией во Франции, от Аллочки Ларионовой, с которой мы очень дружили, узнала, что Герасимов в Москве начинает работу над «Тихим Доном».
— Вы в это время еще не были московской актрисой?
— В то время работала в Вильнюсском театре. Когда мы вернулись из Франции в Москву, я позвонила Герасимову, и сказала, что хотела бы взять участие в пробах на роль Аксиньи. Он предложил приехать прямо сейчас, тем более, что у него как раз находился актер, который пробовался на роль Григория. Я приехала по указанному адресу. Смотрю — парень, который проходил пробы на Григория, никак не совпадает с моим представлением об этом персонаже и он, кстати, эту роль так и не получил. Когда Герасимов предложил нам почитать отрывок из романа, то оказалось, что это та же сцена, которую я репетировала в Театральном институте. Я отказалась. Сказала, что не готова, что мне нужно перечитать книгу. Уходя, я поняла, что все угробила. Но через две недели меня повторно вызвали на пробы. К тому времени в моем активе уже была хорошая роль в фильме «Неоконченная повесть», и Герасимов, похоже, решил, что я смогу сыграть Аксинью. Правда, утверждал на роль сам автор романа — Шолохов. Я боялась показаться ему на глаза, но из почти десятка претенденток писатель выбрал меня. На следующий день Герасимов собрал всех актеров и объявил о начале работы. Он сказал, что нам предстоит стать другими людьми, и потребовал от нас полного перевоплощения.
— Это перевоплощение в людей другой, сельской культуры городским жителям, очевидно, давалось нелегко...
— До того, как начнутся съемки, мы должны были подготовить свои руки. Они должны были стать руками умелых, ловких людей, работающих на земле. Помню, как режиссер предложил всем женщинам: «Вы побольше стирайте, чистите посуду, скоблите полы. У себя наведете порядок — соседям помогайте». То же самое касалось мужчин, он подбирал актеров, которые что-то могут делать физически. Лично у меня с тяжелой физической работой не было никаких сложностей, я прошла войну и была ко всему привыкшая: умела стирать, готовить, сделать перевязку... Помню, надо было выкатывать белье, и никто из съемочной группы не мог показать как это делают казачки. Я взяла рубель и качалку, вспомнила, как моя бабушка это делала... Закрылась одна в комнате и постигла ремесло выкатывать белье. В фильме мне нужно было воду на коромысле носить. Это как раз я умела делать, так как у нас в Нежине водопровода не было, и я носила воду из колонки. А казачки меня учили, что нужно не просто воду нести, а так, чтобы Гришке понравилось, то есть, нужно было при этом еще и кокетничать.
— Вы многое повидали, многое пережили, в чем, на ваш взгляд, человеческое счастье?
— Счастье в том, когда еще чего-то хочется!
