После триумфального выступления в Японии на Международном конкурсе «Мадам Баттерфляй» (Токио, 1976 г.), завоевав первую премию, Ципола стала обладательницей титула «Лучшая Баттерфляй мира». К сожалению, судьба распорядилась так, что в расцвете своего таланта (в 49 лет) Гизелла Альбертовна оставила сцену Национальной оперы Украины, а несколько лет назад и вовсе покинула Киев, переехав в Закарпатье — на свою родину. Она давно не выступает, но до сих пор любители оперы, слушая выступления молодых певиц, сравнивают их с Циполой, ведь она сумела так поднять творческую планку, что лишь единицы могут приблизиться к той вершине вокального таланта и драматического мастерства, которое демонстрировала прима. Она ушла непобежденной, легендарной и загадочной...
Ныне в столице Гизелла Альбертовна бывает редко, и наша встреча перед юбилеем стала своеобразным экскурсом в прошлое.
С самого рождения о Гизелле говорили: «В колыбель положили песню». Она пела всегда и везде. В Мукачево на смотре самодеятельности потрясла жюри — пела сложнейшие арии в пределах двух октав, с легкостью справляясь с ферматами на верхнем «до». Потом было Ужгородское музыкальное училище (класс А.Задора) и Харьковский институт искусств (класс Т. Веске). Уже во время учебы лучшие оперные театры бывшего СССР боролись за Циполу — Большой театр в Москве, Кировский в Ленинграде, Киевская опера, Новосибирский театр.
Еще в самом начале карьеры голос молодой певицы критики назвали «подобным скрипке Страдивари». В Венгрии, Германии, Чехии ее сравнивали с божественной Марией Каллас. Партнер легендарной Каллас — тенор Джузеппе ди Стефано в конце 70-х годов, давая сольный концерт в Москве, сказал: «Если бы у меня была вторая жизнь, я бы хотел, чтобы моей партнершей была Гизелла Ципола».
Восхождение было молниеносным. На IV курсе консерватории певица завоевала 1-ю премию на Всесоюзном конкурсе камерных исполнителей, на V — 1-ю премию на Всесоюзном конкурсе имени М.Глинки. В 1976 году в Японии стала единственной за историю этого соревнования обладательницей всех трех кубков — золотого, серебряного и бронзового; титула «Лучшая Баттерфляй мира» и «Золотого кимоно» — кимоно, расшитого специально для певицы нитками из натурального золота, аналогов которому в мире нет. Сейчас оно хранится в театральном музее на территории Киево-Печерской лавры.
Однако была и оборотная сторона медали. С первых шагов карьеры Гизелле Циполе пришлось столкнуться с ярлыком «невыездная». Ей приписали желание уехать за границу вслед за эмигрировавшим в Америку дедушкой. Певице перекрыли возможность стажировки в Ла Скала (хотя она шесть лет подряд была признана лучшей оперной певицей в Советском Союзе). В 70-е годы певицу в компании с ее партнером Анатолием Соловьяненко лишили гастролей, на которых оркестром должен был руководить Герберт фон Караян.
С большими сложностями подписали ей визу в Японию. Ципола надеялась, что победа на конкурсе сможет избавить ее от порочащих ярлыков и откроет «зеленую дорогу» карьере. Однако чуда не произошло. С театром на гастроли выпускали, но лишали главного — гастролей по индивидуальным контрактам: в Метрополитен-опера, например, тогда в Америку была отправлена телеграмма якобы от имени певицы: «Петь отказываюсь». А во многих подобных случаях дирекция сообщала, что Ципола, к сожалению, потеряла голос. И это в то время, когда она блистательно выступала в Кремлевском Дворце съездов или где-нибудь за границей с труппой одного из союзных театров. Лишили певицу и сотрудничества с Covent Garden, парижской Grand Opera, венской Staatsoper, а спектакль «Мадам Баттерфлай» после возвращения Циполы из Японии тут же сняли с репертуара в Киевской опере.
Счастье и трагедия одновременно сопровождали ее и в личной жизни. Счастье — замужество за выдающимся дирижером Стефаном Турчаком. Трагедия — в неизлечимой болезни мужа. После 11 лет совместной жизни — в 1988 году — Турчака не стало. Вскоре и Ципола покинула театр потому, что без него опера перестала для нее существовать...
— Гизелла Альбертовна, люди искусства нередко ведут дневниковые записи. Поверяли ли вы дневникам радости и печали?
— Нет. Сейчас я жалею, что не вела дневники. Ведь со временем многое забывается. А дневники — не только история, но еще и попытка самоанализа, осмысления чего-то важного.
— С чего начинался ваш творческий путь?
— Для любого певца главное — природный дар. Если его нет, то ничего сделать нельзя. Но если он есть, тогда необходимо отдаться в руки педагога, которому ты доверишь свой талант. Мне с педагогами повезло. И с Андреем Задором и с Тамарой Веске, которая стала для меня второй мамой. Помню, после победы на глинкинском конкурсе вокруг меня толпится пресса, лично поздравляет Ирина Архипова, а я думаю: «Еще немного, и придется расставаться с Тамарой Яковлевной. Как без нее буду?»
— Ваше знакомство с Ириной Архиповой имело продолжение?
— В начале карьеры я часто выступала в Большом театре. Вместе с Ириной Константиновной мы участвовали в постановке Стефана Турчака «Хованщины» Мусоргского в Ницце в 80-е годы, пели вместе «Реквием» Верди под управлением Владимира Федосеева в Большом зале консерватории в Москве. Архипова для меня — эталон и певицы, и человека.
— В одном из ранних интервью вы сказали, что очень любите драматический театр.
— Да. В правительственных концертах, которые проходили в Москве, встречались люди из разных областей искусства. Меня часто приглашали на спектакли знакомые актеры из МХАТа, театров им. Вахтангова, на Таганке, Советской Армии, Сатиры. Когда мы эпизодически встречались, казалось, будто и не расставались никогда. В Большом театре с огромным удовольствием вспоминаю встречи не только с Ириной Архиповой, но и с Владиславом Пьявко, Зурабом Соткилавой, Маквалой Касрашвили, Евгением Нестеренко, Владимиром Атлантовым, балетной парой — Владимиром Васильевым и Екатериной Максимовой.
— Вам повезло: вы общались и работали с потрясающими мастерами. Взять только дирижеров — Турчак, Федосеев, Симеонов...
— В 1974 году Симеонов ставил в Киевском оперном театре «Тихий Дон» Дзержинского и «Катерину Измайлову» Шостаковича. В «Тихий Дон» Константин Арсеньевич включил меня сразу же, а вот Катерину петь запретил. Боялся за мой не до конца окрепший голос. Сказал, что спою ее через восемь лет.
— Симеонов оказался пророком. Ведь Катерину вы спели ровно через восемь лет, в 1982 году, на знаменитом Висбаденском фестивале. И уже под управлением Стефана Турчака.
— Ситуация тогда в театре была сложнейшая: за две недели до гастролей в Висбаден исполнительница партии Катерины заболела, и нужно было выручать труппу. Мне пришлось выучить партию Катерины за 12 дней!
— Ваше выступление в Висбадене ошеломило немецкую публику. Режиссер спектакля Ирина Молостова вспоминала об этих гастролях: «Триумф — не то слово, которым можно охарактеризовать происходящее в зале, когда на сцене была Гизелла Ципола». А критики сожалели о том, что Шостакович умер, так и не услышав вашу Катерину. Расскажите, пожалуйста, о трактовке образа героини.
— Для меня Катерина — не заядлая преступница, побеждающая всех энергией и напором. В ней огромная сила, но не физическая. Природная жажда свободной жизни. В начале оперы, если и существует насилие, так это над самой Катериной. Вот ей и приходится бороться. Быть может, борьба, а не смирение, и является высшим проявлением любви к земной жизни?
— Гизелла Альбертовна, вы пели со многими певцами, а с кем любили выступать?
— Из теноров в пространстве бывшего СССР по-настоящему уникальных было только трое. Это Анатолий Соловьяненко — редкий по качеству лирический тенор. Василий Третяк — потрясающий драматический тенор и Виргилиус Норейка — эталон вокальной культуры. Он показал себя, кстати, и идеальным директором Вильнюсского оперного театра. Всегда окружал себя на сцене самыми талантливыми певцами, в том числе и приглашенными тенорами, и не считал, что больше выиграет, если рядом будет стоять певец ниже рангом. Из баритонов я любила петь с Романом Майбородой, Иваном Пономаренко. Запомнилось и выступление в Праге с известным баритоном из Metropolitan Opera Черри Милнесом.
— Что помогло вам завоевать официальный титул «Лучшей Баттерфлай мира»?
— Музыка Пуччини. Это она управляет сценическим поведением. На мой взгляд, для певца нет композитора тяжелее Пуччини, потому что вся его музыка — сплошные эмоции. И когда у певца появляется перенасыщенность эмоциями, возникает спазмирование голосового аппарата — первый враг вокалиста. Нужно выработать специальное мастерство, чтобы не потерять контроль над собой.
— Несмотря на всю сложность опер Пуччини, вы всегда пели их с наслаждением — и Тоску, и Мими в «Богеме», и отрывки из «Джанни Скикки», «Сестры Анжелики»...
— Я вообще считаю себя веристской певицей. Поэтому и Пуччини люблю больше всех. Считаю его до сих пор самым современным композитором. Так как он умело применял диссонансы, не теряя при этом красоту мелодической линии, а наоборот, сохраняя остроту чувств и переживаний. Это до сих пор не удается никому.
— Когда вас приглашали в другие театры бывшего Союза, вы отказывались. Это было из-за мужа-дирижера Стефана Турчака?
— Да. Его тоже звали возглавить Большой театр. Но он до самозабвения любил Украину.
— Вы в течение всех одиннадцати лет совместной жизни знали, что Стефан Турчак неизлечимо болен?
— Знала. Уже через год после свадьбы у него была клиническая смерть, я тогда в одну минуту поседела. И поняла, что должна посвятить ему себя, чтобы продлить его жизнь. Пусть за счет собственного здоровья и славы, но я ни о чем не жалею! Тот, кто пережил подобное, поймет меня прекрасно. Хотя, безусловно, многое осталось нереализованным.
— Но ведь, несмотря ни па что, вы очень много успели!
— Безусловно. С Турчаком я спела в «Пиковой даме», «Евгении Онегине», «Тоске», «Отелло», заново были прочитаны партии в «Бале-маскараде», «Орфее и Эвридике», сделана запись «Фауста». Уникальной работой можно назвать «Реквием» Верди.
— Кроме работы на сценах оперных театров, вы выступали на концертной эстраде. У вас было двадцать семь сольных концертов и практически ни одна программа не повторялась. Произведения каких композиторов были представлены в них?
— Всех не перечислишь. Больше всего люблю романсы Рахманинова, так как я очень эмоциональный человек. Из венгерской музыки пела Листа, Кодая, Бартока, Эркеля. Из немецкой классики — романсы Шуберта, Шумана, Брамса. Исполняла малоизвестные произведения Дворжака, де Фальи, Рубинштейна, Глиэра, Прокофьева, Шостаковича, циклы Свиридова. Очень любила обращаться к романсам Глинки, Римского-Корсакова, Чайковского. Что касается последнего, то, наверно, нет произведения этого автора, которого бы я не знала, включая симфоническую музыку.
— Вы даже в сложные времена находили в себе силы отказываться от исполнения конъюнктурных произведений, не пели там, где не хотели, не развлекали публику доступными шлягерами... Вас не считали высокомерной?
— Это личное дело тех, кто так считал. Умный человек верить слухам не станет. Еще Станиславский писал, что «где угодно и когда угодно может петь и играть только ремесленник». А что касается шлягеров, то мне бы хотелось уточнить терминологию. Я никогда не пела примитивную музыку, но популярную и известную все-таки исполняла. Это и народные песни, и арии из оперетт... В большинстве случаев старалась исполнять настоящую классическую музыку. Даже на концертах, где присутствовала неподготовленная публика. Такие слушатели, как правило, в оперный театр не ходят, а мне хотелось и их приобщить к истинно высокому искусству. И мне интересно было узнать, какая музыка ближе публике.
— И какая же?
— Талантливо написанная и талантливо исполненная. Мне повезло, ведь на мой век сохранилась публика знающая и понимающая. Это сегодня — взяла певица вставной ми-бемоль в «Травиате» — хлопают, а раньше слушали всю оперу с первой до последней ноты. Среди любителей даже встречались такие, которые разбирались в исполнении лучше некоторых музыкальных критиков.
— В концертах вы предпочитали петь наизусть или по нотам?
— Без нот. По нотам только единственный раз, когда давала сольный концерт в Москве с Важей Чачава. Боялась, чтоб, не дай Бог, не перепутать текст — и тут же перепутала. Больше с нотами не пела.
— Сейчас у вас имение под Мукачево, в родном селе Гать. Многие удивляются, как вы смогли все оставить — светскую жизнь, столицу и уехать в провинцию...
— Сейчас я, общаясь с природой, чувствую себя превосходно и приезжаю в Киев исключительно по делам. Сейчас, например, ведутся переговоры о том, чтобы я возглавила жюри одного из музыкальных конкурсов. Но, признаюсь честно, мне одинаково приятно, когда ценят мое профессиональное мнение и когда меня хвалят как садовода. Ведь я все выращиваю собственноручно. Особенно обожаю цветы. Их у меня множество, вожусь с ними с ранней весны до поздней осени. На праздники у меня собираются гости, которым я люблю готовить что-нибудь оригинальное. Я — гурман. Среди друзей — люди разных профессий, но все, конечно, личности незаурядные.
