«Как я должен себя чувствовать в стране, где ничего из того, что я вижу в публичном пространстве, не представляет того, кем я являюсь», — говорил польский режиссер и кинодраматург Кшиштоф Кесьлевский о коммунистической Польше. Коммунистическая Украина якобы уже давно не существует как таковая, однако до сих пор для определения территории употребляют эпитет постсоветская. И этот шлейф «пост» тянется не только через шахты-терриконы к карпатским горам, но и через украинскую культуру, а что еще хуже — через украинскую ментальность. О том, способна ли такая нация представлять себя не только в жизни, но и на экране, говорим с профессором Юрием ШЕВЧУКОМ, преподавателем украинского языка и основателем киноклуба в Колумбийском университете (Нью-Йорк). Многие считают, что невозможно рассматривать украинское кино, потому что такого феномена не существует. Юрий Шевчук рассказывает, насколько декоративными являются Украинское государство и язык, как кинематограф используют в качестве средства идеологических манипуляций и возможно ли реанимировать украинское кино.
— Кино популяризировалось именно как массовый проект, хотя на этапе его становления кое-кто побаивался, что экран вытеснит театральную сцену. Где все же проходит грань между массовой и интеллектуальной кинематографической продукцией и присуща ли последняя украинской киноиндустрии?
— Проблема популярного и интеллектуального стара как мир. Мне в этом контексте интересно другое. Украинское кино, под воздействием советских моделей, пытается быть «интеллектуальным». Это проявляется в работе многих молодых режиссеров, которые учились в институте Карпенко-Карого. Вместо этого выходит или полное пренебрежение к заинтересованности реального зрителя, подающееся под видом высоколобости, или обычная неспособность рассказать талантливо и профессионально историю кинематографическими средствами. В Советском Союзе кино стало своего рода религией, а кинематографисты — жрецами этой религии с претензией на место пророка или мессии. Все хотели быть Тарковскими или Климовыми. В тоталитарном понятии о кино и его роли за маской интеллектуальности скрывалось презрение к потребностям простого человека.
— Сегодня в Украине Госкино полностью финансирует первую режиссерскую работу, но уже на второй фильм половину средств автор должен найти сам. Кое-кто из режиссеров и сценаристов предлагает перейти к стопроцентной оплате сметы государством. Но есть ли вообще спрос на фильмы такого сорта?
— Я не вижу прямой связи между смысловым наполнением фильмов и схемой финансирования. Если бы государство стопроцентно оплачивало фильм, но с условием существования определенного промежуточного звена, которое бы не позволяло бюрократам Министерства культуры, чаще всего понятия не имеющим ни о культуре, ни об искусстве или кино, диктовать какие-то идеологемы или пути реализации творческих замыслов, то есть, если бы была гарантирована полная творческая независимость кинематографиста — тогда я не вижу проблем. Однако в Украине в результате тепличного существования режиссеров в советское время, когда им не нужно было заботиться о том, окупится ли их фильм, пойдет ли кто-то на премьеру и будет ли продукт резонировать с настроениями публики, они абсолютно разучились думать об этих вещах, не говоря о том, что сама профессия продюсера фильма в американском, английском или французском значении у нас отсутствует. Те, которые существовали или существуют, не выдержали бы и двух дней в реальных обстоятельствах, когда нет доступа к телу директора Госкино или высокопоставленного должностного лица, предоставляющих преференции. Если устранить элемент коррупции и добавить к этой схеме профессионально подготовленного продюсера, которого теперь еще нет в Украине, тогда можно говорить об эффективности действия того или другого алгоритма финансирования фильма. Намного более распространенной является схема копродукции, когда государство дает часть денег, а добавляют какие-то частные компании или даже другое государство.
— В прошлом году Украина и Франция подписали договор о совместном кинопроизводстве. Франция открыла двери для представительницы польской новой волны Малгожаты Шумовской, грузина Отара Иоселиани и т.д. Но не станет ли это перетягиванием наших режиссеров за границу? Не станут ли они снимать французские фильмы на французской территории?
— Тенденция такова — когда европейские страны, бывшие метрополии, вступают в сопроизводственные взаимоотношения с прежними колониями, например, Франция и Ливан, Франция, Бельгия и Марокко или Испания и Венесуэла, — в таких случаях бывшая метрополия почти всегда помогает бывшей колонии получить свой голос и показать историю не французскую, а ливанскую, марокканскую, алжирскую, мексиканскую и т.д. Однако в наших реалиях копродукция с Россией носит характер полного поглощения всего украинского, использования украинского ресурса, талантов, кадров для пропагандирования российских историй. Это продолжение колониализма. Если это украинско-французское совместное производство, тогда возникает вопрос: будет ли украинское правительство выступать защитником отечественной стороны. Уже не первый раз появляется тема об украинско-французском сотрудничестве — в фильме «Тарас Бульба» должен был сниматься Жерар Депардье, французы помогли Марине Вроде, достойно оценив ее короткий метр Золотой пальмовой ветвью.
— Это уже не первая украинская Пальмовая ветвь. В 2005 Игорь Стрембицкий вернулся из Канн с такой же наградой. Но эти имена уже забыты украинцами. Что делать художникам, когда мир их признал, а на Родине они якобы никому не нужны?
— Это старая поговорка: «Нет пророка в своем Отечестве». Насколько мне известно, Игорь Стрембицкий до сих пор без работы, в продвижении молодого таланта не заинтересовано ни правительство, ни меценаты. Выход из такого положения — более дешевые формы съемок фильма. В этом нет непоправимой драмы, однако это показатель того, как общество и правительство трактует собственный культурный капитал.
— Вы вспомнили украинско-российские кинематографические отношения и особенности Украины как сырьевого придатка. На первый взгляд у нас есть все, что нужно — прекрасные актрисы, как вот Вера Холодная или Ада Роговцева, место съемок — Национальная киностудия имени Александра Довженко. Тогда чего все же недостает украинскому кинематографу?
— Недостает украинского государства. Но структура, которую мы сегодня имеем, — это декоративное государство, которое ведет себя как оккупант на чужой земле, которое разрушает все украинское, лишая себя легитимности в глазах даже тех людей, которые поддерживают это правительство и его руководителей. Но это не единственная проблема. У нас отсутствуют квалифицированные кадры.
— Какова роль украинского языка в украинском кино?
— Язык — это определяющий критерий национальности кинематографа. В ситуациях, когда язык уничтожили, как, например, в Ирландии, все равно он, язык, используется в качестве индикатора ирландского кинематографа, потому что употребляется английский с ирландскими инфлекциями, что заключаются в произношении, интонации, определенных местных словах. Так же в Шотландии сегодня возрождают кельтский. Юрий Шевелев писал о том, что язык, который лишен сленга, обречен на вымирание, есть очень тонкая материя взаимоотношений языка и вербализации реальности. Украинский язык декоративен в том смысле, в котором он функционирует в устах украинского правительства. Момент преодоления империи наступает тогда, когда метрополия, как начало, растворяется, когда она перестает быть мерилом всего. Первый звуковой фильм Довженко «Иван» в 1932 году стал революционным прорывом, ведь его главные герои мало того, что заговорили, да еще и сделали это на родном языке, нивелируя стремление загнать украинский на кухню или в овин, сделать его крестьянским. В то время украинский язык в театрах было запрещено употреблять в устах шляхты или интеллигенции, таким образом образ Украины как чего-то провинциального укоренялся в сознании зрителей. Вместе с тем в фильме «Иван» украинский язык является носителем революционных прогрессивных идей, тогда когда русский звучит из уст толстой мещанки.
— Еще одним важным фактором для создания и национализации фильма, кроме языка, выступает история. Не является ли тревожной тенденцией то, что украинскую историю Тараса Бульбы экранизировал Владимир Бортко на заказ телеканала «Россия»?
— Гоголь, равно как и Шевченко или Франко, принадлежит миру, пусть их экранизирует кто хочет. Фильм оказался абсолютно бездарным, ему сделали рекламу, которой он не заслуживает. Мы тоже поддались на ажиотаж вокруг этого фильма и сделали мини-конференции сначала в Колумбийском, а затем в Торонтском университетах. Пригласили профессора кафедры польской истории Петра Врубеля, представителя кафедры русской и украинской литературы. После просмотра фильма Врубель сказал: «Если бы я знал, что это такой бездарный фильм, я бы даже не согласился тратить свое время на просмотр». Я не знаю, кто еще до сих пор покупается на эту пропаганду. Это абсолютно обанкротившаяся идеология, которая агонизирует и панически ищет новые формы, с помощью которых можно выжить, как вот новый-старый «русский мир». Печально другое, когда империя в состоянии покупать все кадры, которые доведены до отчаянного профессионального состояния, например, Олесь Санин, который вынужден принимать участие в украиноненавистническом фильме «Матч».
— Насколько силен украинский голос кинематографа? Не рискуем ли мы появиться со своим кино на разбор шапок?
— Есть масса нерассказанных историй. Даже не нужно брать такие эпические события, как голодомор, хотя там тоже большое количество личных человеческих историй, которые отражены в мемуарах. Чрезвычайно интересный по этой тематике фильм Сергея Буковского «Живые». Это детективная история журналиста, который пишет о голодоморе непосредственно в то время, когда он происходит. Это одна сюжетная линия, которую блестяще использует режиссер, другая — воспоминания тех, кто пережил голодомор, люди, которые имели жизненную силу смеяться. Сначала вы озадачены этим смехом, но потом понимаете, что это окончательный способ преодоления трагедии. Но в Украине его почему-то не увидели, в Америке этот фильм лучше знают, чем на родине.
— Тогда почему украинский продукт не популярен в Украине?
— Трудно сказать, популярен ли он, потому что его нет в кинотеатрах. Это большая системная проблема, когда продукт, даже популярный среди другого зрителя, не существует в украинском общественном сознании только потому, что ему отказано в доступе, фильмы не выпускают на телевидение и в систему проката. Людям, определяющим языковую и тематическую политику телевидения, занимающимся смысловым отбором, надо запретить выполнять функции, которые отражаются на состоянии осведомленности общества. Присутствие на рынке директоров каналов заполняет наше пространство токсинами: идеологическими, языковыми, культурными — какими угодно. Их не должно быть, без этого Украина не состоится, а пока они есть — проводится страшный эксперимент истребления нации не физическими, а моральными или когнитивными средствами.
— То есть нет украинского кино — нет полноценной нации?
— Да. Бенедикт Андерсон писал о том, что нация — это мнимое сообщество, не что-то данное, Богом благословенное и предварительно существующее, а группа людей, разделяющих определенные очень важные интересы. В ХІХ веке, по Андерсону, для возникновения нации были чрезвычайно важны три вещи: музей, роман и карта. Сегодня я сюда добавляю также кинематограф.
