Прежде Дмитрий Набоков склонялся к тому, чтобы, повинуясь воле гениального отца, сжечь его неоконченный роман «Оригинал Лауры». Однако месяц назад он внезапно сообщил о своем намерении издать рукопись, которая более трех десятилетий хранилась в сейфе швейцарского банка. Голос отца, который порой оживает в Дмитрии, недавно зазвучал снова и, по словам сына, дал согласие на публикацию. Izvestia.ru удалось взять интервью у Дмитрия Владимировича Набокова и приподнять завесу тайны над «Лаурой».
В литературных кругах ждут сенсации. Французская газета «Монд» поспешила назвать неизвестную книгу Набокова «бомбой замедленного действия». Вокруг еще не опубликованной «Лауры» уже скрестили шпаги литераторы. Известный драматург Том Стоппард просит Дмитрия Набокова предать ее огню, а лауреат Букеровской премии писатель Джон Банвилл, напротив, взывает к «милосердию».
До сих пор неизвестно, где и когда выйдет в свет книга, которую пока читали от силы пять-шесть человек. Роман написан карандашом на 138 карточках. Возможно, будет факсимильное издание. Со слов сына Набокова, известно, что главный герой «Оригинала Лауры» — блестящий ученый Филипп Уайлд — очень толстый человек, который все чаще думает о смерти. Отчасти из-за отчаяния по поводу распутного поведения молодой жены... «Мастерство писателя достигает в этой книге новых высот», — утверждает Дмитрий Набоков, при этом особо оговаривая, что в романе нет ничего автобиографического.
— Разве вы не вынашивали идею уничтожить рукопись?
— Такой идеи я не вынашивал. Но я действительно сказал: если — и это большое «если» — мне придется подумать об уничтожении рукописи, то это будет результатом уроков, извлеченных мною из совершенно безумных и отвратительных комментариев, с которыми выступили некие литературоведы: Джоан, Пенни и индивидуум по имени Сентеруолл. Они выдвинули гипотезу, согласно которой, мой отец оказался жертвой сексуальных домогательств со стороны своего дяди, и «Лолита» представляет собой закодированное повествование этих событий. Или что, по их мнению, отец вступил в кровосмесительную связь с сестрой, что нашло отражение в «Аде»... И поэтому, чтобы уберечь ранимую «Лауру» от такого позора, я и думал о ее уничтожении.
— Страсти, вызванные будущей публикацией «Оригинала Луары», наверное, разгораются?
— Ажиотаж в значительной степени продолжается, а вместе с ним и идиотские домыслы. Например, утверждают, что «Лауры» вообще нет и что все это мистификация. Или что я попросил Мартина Эмиса (известного британского писателя) закончить книгу, перенеся действие в «лондонское подбрюшье». Самым комичным был фрагмент высказываний бывшего переводчика Набокова пиратских времен по фамилии Ильин, вставленный в интервью, которое я дал российскому телеканалу «Звезда». Утверждая, что он «говорил с кем-то, кто читал «Лауру» (скажите, умоляю, кто же это был?), он объявил, что книга не соответствует набоковскому уровню. Ильин выступил со всем этим жалким бредом, вероятно, потому, что знал: он никогда больше не будет переводчиком Набокова.
— Какие чувства вы испытывали, когда появилась на свет «Лолита»?
— С восторгом прочитал подписанное мне первое издание. Я не нашел ни малейшего намека на непристойность или аморальность, которую приписывали книге различные ханжи и те, кто ее не читал.
— Вы изучали литературу и право, но стали оперным певцом...
— Мне очень помогли история и литература, которые я изучал в Гарварде. Наряду с языками они должны быть основой образования каждого человека. Кроме того, в колледже я учился пению. Мне нравились философские аспекты права, и я был принят в Гарвардскую школу, однако, присмотревшись к профессии юриста, понял, что моя страсть к опере гораздо сильнее. Отец всегда, когда мог, приходил слушать мои выступления. Его любимой оперой была «Богема». И он присутствовал на моем дебюте, когда я выступал вместе с Паваротти.
— Вы перевели с русского на английский пять романов отца и больше ста рассказов и стихотворений; на итальянский — романы «Волшебник» и «Transparent Things» и два сборника рассказов... Чем, по-вашему, отличается хороший перевод?
— Умением приносить в жертву все остальное ради точности. Надо чувствовать музыку языка.
