Эта выставка открылась по случаю выдвижения мастера на получение Шевченковской премии и будет длиться до 16 февраля. Если бы не этот повод, наверное, не удалось бы обычному любителю живописи оказаться в течение жизни Виктора Ивановича, которая, возможно, является и первой, и наиболее правдивой реальностью его земного бытия. Тем не менее настоящий художник никогда не довольствуется чудом бытия земного и втягивает, проводит, заманивает в свое четвертое измерение — измерение постижения невыразимого.
Экспозиция представлена не по хронологии написания картин, а по маршруту исповеди памяти В. Ковтуна ведет от детства в родном селе к столичному настоящему. Хотя, вполне возможно, движется и в обратном направлении. А, может, вообще никуда не движется, а существует в каждом моменте жизни, преисполненном творческого подъема и насыщенном пьянящим соком любви к Родине.
Без флагов, чисел, геральдических сюжетов творчество славоукраинца Ковтуна оказывается мощно-патриотическим. Пафосно в том значении этого слова, которое делает полноценными человеческие чувства и поступки.
До сегодняшнего дня конкурирующее сельское и городское сознание в политических доктринах лидеров, различных партий и движений, в представленной живописи они абсолютно органично перетекают и обогащают друг друга. Картины харьковского периода («Торжественное шествие по случаю открытия Харьковского университета»), киевские пейзажи, так же, как воспоминания на холсте о родном крае («Комнатная тишина», «Над Десной», «Старый колодец») драгоценны миром индивидуальности, не только не затененным многоэтажностью домов и чувством присутствия человеческих масс, а наоборот, приумноженным излучением универсальной человечности.
Универсальная человечность — невыразимо присутствующий на всех, посвященных Христовому Воскресению картинах, мотив. Угрожающая тьма всенощной нежными огоньками свечей дарит надежду вечности, возрождение подвига во имя спасения.
В этих буднично точных натюрмортах реальность обретает такую силу обобщенности образов, которая переводит в четвертое измерение пасхальной радости, словно освободив сознание от земного тяготения («Пасхальное утро»).
То же касается и портретов абсолютно реальных людей, с конкретными биографиями, недостатками и достоинствами, которые вдруг осознаются, как лики в соборном пространстве истории. Может, и оставались бы эти «парсуны» земных героев, и вспоминались как хорошие знакомые чертами схожести с тем, кого встречаешь каждый день и где угодно, если бы не портрет... Козла Кузи.
Контакт с его глазами будто втыкает «вилку» внимания ваших глаз в розетку какого-то непостигнутого и высоконапряженного тока жизни. Жизни, существующей во всем видимом и невидимом, в любом моменте и каждой точке.
Природа электрического тока остается для меня непостижима: течет плюс, течет минус, что-то делает «0», а все вместе ударяет, аж искры летят. И в отличие от науки и техники, радость искусства состоит в невозможности разрезать на части образ, и культурный шок преимущественно имеет накопительный характер. Так от картины к картине, от впечатления к впечатлению, через восторг, непонимание и сомнение к внезапному ощущению невыразимой радости сопроживания, сочувствия, совместного волнения с человеком, совершенно незнакомым до посещения итоговой выставки произведений, и таким родным и дорогим после проникновения в их глубины. То же самое происходит со словом Тараса. Пусть так будет и с увиденными работами, лишь бы к «Раз добром зігріте слово ввік не прохолоне» Шевченко можно было добавить незабвенность однажды увиденного в живописной вселенной Виктора Ковтуна.
