В снятой за 26 миллионов евро экранизации романа- эпопеи Льва Толстого участвовали шесть европейских стран. Главные роли поделили поровну: Наташа — француженка Клеменс Поэзи, Пьер — немец Александр Бейер, Болконский — итальянец Алессио Бони. Экс-киевлянин, а ныне москвич Дмитрий Исаев сыграл Николая Ростова. Императором Александром I стал Игорь Костолевский, который ответил на вопросы izvestia.ru.
— Каково было играть императора?
— В мой первый съемочный день мы снимали прием в Вильнюсе. Я вошел в зал, где стоял трон, сел, и нельзя сказать, что мне было удобно. Ощущения были скорее странные. После съемки я спросил режиссера: «Роберт, скажи, я нормально на троне сижу?». А он ответил: «Ты — царь. Можешь сидеть как угодно».
— Съемки одной из сцен картины проходили в бывшем дворце великого князя Владимира Александровича, окна которого выходят на Петропавловскую крепость, где, как мы помним, ждал своей участи декабрист Анненков, роль которого вы сыграли в «Звезде пленительного счастья». Не возникло ощущения, что 30 лет как не бывало?
— Было ощущение, что круг замкнулся. Знаете, снимаясь в «Звезде пленительного счастья», я был молодой, игривый и многого не знал. Я думал: ну, сейчас буду играть исторических героев, в тыняновском «Кюхле» чего-нибудь сыграю, потом еще... Все вышло совсем не так. Но при этом мне всегда очень нравился образ Александра I. Мне даже Мотыль тогда сказал, что я мог бы сыграть императора. Так что, можно сказать, я мечтал об этой роли всю свою сознательную жизнь. Поэтому, когда продюсер «Войны и мира» спросил, какую роль я хотел бы играть в этом проекте, я не раздумывая ответил — Александра I. Хотя в общем-то мне здесь больше играть и некого.
— Чем вас так привлек образ Александра Павловича?
— Очень интересная, противоречивая фигура. С одной стороны, на него свалилось бремя ответственности за страну. А с другой стороны — он всегда мечтал уединиться и жить далекой от политики жизнью. И вообще этот пройденный Александром путь: от либеральных реформ до аракчеевщины, к сожалению, не раз повторялся в нашей истории. Хочется верить, что мы можем выйти из этого замкнутого круга, но пока что факты говорят об обратном.
— Вы верите в легенду про Федора Кузьмича?
— Я? Нет. Я, как Александр Палыч, вас уверяю: ничего такого не было.
— Как, на ваш взгляд, создатели фильма придерживались толстовского текста?
— Трудно сказать. Съемки шли на английском. Я владею этим языком, но не до такой степени, чтобы читать по-английски «Войну и мир». Тем более если ее можно прочесть по-русски. (Входит Владимир Ильин, сыгравший в «Войне и мире» Кутузова.) Ой, Володя! Собственно, из-за него я и согласился сниматься в этом фильме. Роль у меня невелика. Она и в романе, кстати, невелика. И сводится она в основном ко взаимоотношениям с Кутузовым. Взаимоотношениям сложным, потому что Александр, насколько я понимаю, больше тяготел к Барклаю де Толли, а Кутузова назначил командующим, как сейчас говорят, под давлением общественности. Не хочу обижать Володю, но я где-то читал, что идея заманивать врага вглубь страны принадлежала Барклаю.
— Как вы относитесь к тому, что иностранцы экранизируют русскую классику?
— Как говорил Бродский, все зависит от величия замысла. В этой картине величие замысла присутствует. Иностранная группа отнеслась к роману Толстого очень внимательно, и лично у меня это вызывает уважение. Хотя понимаю, что могут быть издержки.
— По уровню организованности иностранцы сильно отличаются от российских кинематографистов?
— Разгильдяйства я на съемках не заметил. Но в общем-то и у нас сейчас пьяного человека на площадке не встретишь. Когда продюсеры ставят тебя в строгие рамки — вроде того, что за 10 дней ты должен снять двухсерийный телефильм, — приходится держать себя в руках. А тут, где такой большой бюджет, где тебе полагаются три костюмера и три гримера, где каждый твой день расписан по минутам, дисциплина просто железная.
— У вас уже бывало по три гримера на одних съемках?
— Мне достаточно одного, но профессионального. Я человек непритязательный...
