Среди любителей балета вряд ли найдется кто-то, кому название «Киев модерн-балет» и имя Раду Поклитару не скажет ничего. Созданный в 2006 году этим неординарным балетмейстером театр современного танца сегодня под угрозой исчезновения с театральной карты не только Украины, но и Европы, известность в которой коллектив приобрел благодаря многочисленным гастролям, а также ярким и плодотворным балетным и театральным фестивалям.
На днях в Киевском муниципальном академическом театре оперы и балета для детей и юношества прошла пресс-конференция, имевшая две цели. Традиционным поводом для встречи с журналистами послужила премьера «Лебединого озера» в оригинальной современной трактовке Раду Поклитару. Однако столь радостное для любого театра событие было омрачено сообщением достаточно однозначным о вынужденном прекращении существования «Киев модерн-балета». Причина банальная и на сегодняшний день в сфере театра широко распространенная — материальная. Руководитель труппы прямо озвучил смехотворные зарплаты артистов, большинство которых — не киевляне, то есть люди не имеют в столице жилья и вынуждены его арендовать, что им просто не по средствам. Напомним, что театр создавался как частный благодаря заинтересованному участию известного мецената Владимира Филиппова. Кризис пятилетней давности печально отразился на положении его дел, содержать театр не осталось реальных возможностей. «Киев модерн-балет» в 2009 году вошел в состав Муниципальной оперы, что тогда казалось спасением для театра, ведь как будто была решена хотя бы проблема дорогостоящей аренды помещения, но проблема адекватной оплаты труда артистов так и не была решена, что и подвигает их, талантливых, опытных, располагающих брендовым послужным списком, искать лучшей доли. Так что на сегодняшний день из 24 артистов труппы заявили о своем намерении ее покинуть девять танцовщиков. Для коллектива, в котором основополагающими являются оригинальная авторская хореография Поклитару, которая должна войти в плоть и кровь исполнителя, на что требуется время, а также взаимозаменяемость артистов, как это происходит в небольших по численности труппах, — это невосполнимые потери.
Отчаяние руководителя театра усугубляется тем, что его попытки решить проблему на уровне Министерства культуры не только не решаются, но и не рассматриваются, судя по всему. По словам Раду Поклитару, предложившего в качестве решения проблемы предоставление коллективу статуса Национального, его обращение к министру вот уже месяц, как остается без ответа. Трудно сказать, возможно ли вообще с этической и законодательной точки зрения рассмотрение вопроса о предоставлении такого статуса небольшой части артистов, недавно влившихся в коллектив Муниципальной оперы, театра, существующего в единственном экземпляре более тридцати лет. Как художественному руководителю Муниципальной оперы, каковым с 2012 года является Раду Поклитару, возможно, стоило бы добиваться улучшения оплаты труда всех артистов и статуса Национального базовому театру, правда, с тем же успехом, увы, но, по крайней мере, без риска вызвать раскол внутри вверенного его творческому попечению коллектива. Но тут, как говорится, все средства хороши. Если городу не под силу содержать поистине уникальный театр, не следует ли государству взять его под свою опеку? Вопрос достаточно риторический, к тому же, затрагивающий политическую сферу. То, что культура редко у какого правительства является приоритетным вектором, не является тайной. Что ни один театр в мире, вплоть до «Метрополитен-опера», не способен самоокупаться, тоже известно, но, по крайней мере, во многих цивилизованных странах вопрос спонсорства и меценатства со стороны состоятельных граждан и структур решен на законодательном уровне, и вполне положительно. Увы, времена Терещенко, Мамонтовых канули в Лету.
То, что театр необходимо сохранить, не вызывает сомнений. Ни одна из 14 постановок «Киев модерн-балета» не прошла незамеченной, многие из них получили престижные театральные премии, да и модерн как явление, успешно соперничающее с классикой во всем мире, просто не может не быть достойно представлен в Киеве, столице, как-никак, центральноевропейского государства.
Премьерное настроение в связи с реальной угрозой утраты театра естественно — с большим знаком «минус». «Лебединое озеро» как «лебединая песня» звучит вызывающе красиво, но как-то по-мазохистски. Пустить крокодилову слезу и дать почить в бозе самобытному театру — проще простого. Выбросить на свалку театральной истории раздражающие кое-кого своей инакостью постановки — результат совместного творчества безусловно талантливого хореографа, блестящих художников (речь идет об Андрее Злобине и Анне Ипатьевной, оформивших большинство спектаклей театра) — недопустимо.
Начинал работу над осуществлением своей давней мечты Раду Поклитару не в столь апокалиптическом настроении. Необходимую для постановки сумму дал пермский бизнесмен и меценат Андрей Демидов. «Лебединое» без декораций не поставишь. И это первое, о чем хочется сказать в превосходном ключе. Ко всему есть вопросы — к идее, либретто, модернизации классики, катарсисности или катастрофизму. Но ведь количество возникающих в результате просмотра театрального продукта вопросов говорит скорее в его пользу. Это интересно, значит, уже хорошо.
Рекламировать «Лебединое озеро» почти абсурдно. Популярность этого балета несравнима ни с каким другим и напрямую ассоциируется с понятием аншлага. Предполагал ли Чайковский, что успех будущего детища, первого из трех его балетов, будет столь однозначным... В 1875 году он пишет брату: «Я взялся за этот труд отчасти ради денег, в которых нуждаюсь, отчасти потому, что мне давно хотелось попробовать себя в этого рода музыке». Проба оказалась не только удачной, но и поистине реформаторской: Чайковский стал родоначальником так называемой хореодрамы, сделав музыку полноправным повествователем сюжета, а не фоном для танца, и вместе с тем безразмерным полотном для перекраивания. Вариаций компоновки музыкального материала столько же, сколько и постановщиков. Версия Поклитару — Голубничего (дирижера-постановщика) не хуже и не лучше, а своя собственная, глубоко личная, цель которой — поведать совсем другую историю.
Классическое либретто, написанное Владимиром Бегичевым и Василием Гельтцером, как нельзя лучше подходило для эксперимента, более того — дало почву для последующих изысканий, не прекращающихся по сей день. Страстей и фантасмагории здесь хватает с избытком. Верность и клятвопреступничество, прекрасные лебеди и жуткий ворон, белое и черное, любовь против сил зла... Первоначальный вариант имел трагический финал: принц вступает в борьбу со злым гением, но тот сбрасывает его в озеро; его заколдованная возлюбленная, не желая вовек оставаться в рабстве у злого гения, бросается вслед за любимым в разбушевавшиеся воды. Зло же, пораженное такой невероятной силой чувств, погибает. По меркам нашей современности, такая трагедия попахивает фарсом, да и в те времена не была воспринята публикой. Трагический финал был и у второй постановки 1895 года. Балетмейстеры Лев Иванов и Мариус Петипа впоследствии отказались от фатальной развязки. Их постановка стала классикой. Юрий Григорович возвращался к первому варианту. Но при всей гениальности, как говорится, сказка требует хэппи-энда. Хотя, если разобраться, Чайковский-то писал музыку к трагедии.
Трагичность же и даже обреченность поставил во главу угла идеи своей альтернативной постановки Раду Поклитару. Описанный выше сюжет можете сразу забыть, идя на его «Лебединое озеро». Это балет-притча о невозможности насильственного изменения сущности, какие бы цели ни преследовались, в какие бы привлекательные с точки зрения вивисекторов-франкенштейнов условия ни ставилось новое существо с прежней сущностью. Измененное, но не приспособившееся существо — Лебедь, превращенный под скальпелем Ротбарда-Франкенштейна в человека, — если не погибнет само, то должно быть уничтожено как жертва неудачного эксперимента, что и происходит. Муторный финал, негативный катарсис, поскольку напрямую бьет по психике как страшный сон или душераздирающий крик среди ночи. В руках мастера, каковым является Раду Поклитару, это выглядит как использование запрещенного приема. Не сам ли автор ассоциируется с Франкенштейном? Ведь не зря же на одной из афиш он сам себя изобразил демоническим кукловодом с дергающимися артистами-марионетками на концах веревочек. Даже если назвать это притчей, то все равно, потеряв контроль над эмоцией, легко выйти за рамки аллегорично-поучительного и увести в область страшилок. Модерн и хоррор — все-таки не одно и то же. В оправдание хочется сохранить надежду, что это отчаяние по поводу состояния дел в театре провоцируют столь глубокий депрессив, иначе подобный теракт против ни в чем неповинной публики несколько аморален.
