На нынешних, VII, «Ликах любви» ощущалось стремление организаторов максимально дистанцироваться от небогатого выбора. Все знаменитые мелодрамы, преимущественно с историческим колоритом, определили во внеконкурсные категории «Любовь в костюмах» и «Любовь, которой мы восхищались». Здесь числились «Анжелика — маркиза ангелов», «Есения», «Грибной человек», «Бродяга» с Раджом Капуром и прочие мастодонты советского проката. Эротическая составляющая уместилась в «Любовь без костюмов. Аморальные истории». Тут хватало экзотики — начиная от культового «Жидкого неба» и заканчивая полузабытым продуктом 60-х «Гриммовы сказочки для похотливых парочек». Вне всяких категорий, специальным сеансом-сюрпризом показали обласканный в Каннах «Малхолланд драйв» Девида Линча — мощное, а потому заслуживающее отдельного разговора зрелище.
Основная коллизия любого киносмотра заключена в его конкурсе. Географически он был весьма разнообразен. Без малого два десятка картин представляли все основные страны Европы, в которых хоть что-то снимается, плюс Японию, Индию, Узбекистан, Бразилию и Южную Корею. И Украина, и Россия (последнее особенно удивляет) в конкурсе отсутствовали; быть может, ныне у наших режиссеров не время любить. Смотреть конкурс было интересно уже с той точки зрения, как воспринимают любовь в разных кинематографиях.
Впрочем, хватало космополитической усредненности. Сеанс за сеансом чередовались одни и те же ситуации, диалоги, характеры. В иных случаях преобладали эксперименты с формой, жанром. В британской «Яме» (режиссер — Ник Хэм) страсть юной Лиз к своему соученику превращает вечеринку в смертоубийственный кошмар. На алтарь своей страсти Лиз кладет четыре жизни, в том числе и своего возлюбленного. Однако, компонуя столь острые ингредиенты, режиссер оплошал с пропорциями. В итоге любовь из этой страшилки попросту испарилась, а касательно всего остального получилось хуже некуда — нас (т.е. зрителей) пугают, а нам не страшно. По похожим причинам не достигают своей цели ирландско-британские «Дискосвиньи». Сделать столь модную ныне полукриминальную тинейджерскую комедию можно, но вот вставить туда серьезные чувства — задача не из пустяшных, ее не решишь под позавчерашние хохмы, заимствованные из эпохи «Криминального чтива».
Наиболее изящный жанровый эксперимент предпринял молодой чешский режиссер Филип Ренч. Своих «Бунтарей» он поставил в форме ностальгического мюзикла. Юные романтики «пражской весны» существуют в мире эстрадных хитов 60-х годов. Эти песенки самим своим беззаботным инфантилизмом бросают вызов лязгу гусениц, что надвигается на очаровательных бунтарей и бунтарок. Это — замирание перед катастрофой, последние крохи любви в предчувствии насильственного взросления. С постановочной точки зрения, «Бунтари» кажутся самым успешным фильмом фестиваля. Музыкальные номера осуществлены на высочайшем уровне, с безукоризненной хореографией, интереснейшими декорациями. Старые полузабытые песни оживают на глазах. Однако все же важнее тот эффект атмосферы, головокружительного духа времени, которого достиг режиссер. Именно поэтому представляется справедливым, что приз за лучший романтический дуэт достался главным «бунтарям» — Яну Рэваи и Зузане Норисовой.
Другой, абсолютно противоположный, пример эксперимента с формой — «Слишком длинная ночь» (Норвегия/Швеция). Норвежка Мона Джей Хоэль сняла свой полнометражный дебют в эстетике знаменитой «Догмы», начисто исключающей пышную постановочность и прочие киношные ухищрения. Все в соответствии с догматическим Обетом целомудрия — естественное освещение, прыгающая камера, единство времени, места и героев. К сожалению, картина, при всех ее находках, во многом представляется вторичной, даже по отношению к другим фильмам той же «Догмы», напоминая понемногу каждый из них, более всего — «Торжество». Как и в «Торжестве», Мона Хоэль рассказывает, скорее, не историю любви, а историю ее естественной убыли в большой и недружной семье. Рождественская вечеринка оборачивается сущим кошмаром, беспрерывным фамильным скандалом. Здесь никто не может понять друг друга, это даже не конфликт поколений, но конфликт всех со всеми. В конце концов, старики-родители остаются одни, и это, возможно, шанс для их почти угасшего чувства.
Вот, кстати, еще одна закономерность — эмоционального, или, если угодно, фаталистического толка. Любовь на кинопленке, почти без исключений, несчастлива. Чаще всего на ее пути традиционно встают религиозные обязательства, общественный долг или карьерный расчет, как в картинах «Ашока» (Индия), «Легенда о Чхунхян (Корея), «Юная девушка» (Япония), «Намгял» (Швейцария), «Мечта» (Швеция/Великобритания) «Самсара» (Индия/Германия/Швейцария/Франция). В самих ли влюбленных дело, или в отмеченном давлении внешнего мира, но закономерность соблюдается неукоснительно: любить другого — тяжкое испытание. Исключение составили лишь бразильско-португальские «Посмертные записки». Этот кинороман обременен излишней литературностью, но при этом не лишен довольно любопытных визуальных находок. А по сути своей повествует чуть ли не наиболее оригинальную «лав стори» — о любви к... себе. Герой бездарно проживает свою жизнь, сумев обессмертить себя лишь в особом сорте медицинских припарок. Его посмертные мемуары — это ироничные воспоминания эгоиста, слишком поздно осознавшего, что никогда и никого, по сути, не любил.
Недюжинные страсти разгораются в «Юной девушке» (режиссер Иджи Окуда) и в финской мелодраме «Неприятности из-за любви» (режиссер Олли Саарела). И там, и там слиянию сердец препятствуют обстоятельства социального и криминального толка. Сами влюбленные неадекватны окружению, нарушая все мыслимые правила. Пятнадцатилетняя Йоко — встречаясь с мужчиной в два раза старше ее. Провинциальный бандит Али — убивая в припадке ревности одного из ухажеров своей подружки. И в первом, и во втором случае любовникам уготован хеппи- энд. Неординарность картинам придает именно исполнение главных ролей. Яркая чувственность и взрывной темперамент присущи и Майю Озава (Йоко), и Ерма Томмила (Али). Но если Озава блистательно играет соблазн, то Ерма Томмила солидно и безукоризненно ведет партию искупления. Жюри «Ликов» сочло этих актеров лучшими, присудив, соответственно, призы за лучшую женскую и лучшую мужскую роль.
А «Золотую стрелу» получил фильм, создатель которого, классик узбекского кино Али Хамраев, сумел наполнить привычный любовный конфликт философским звучанием, поднять лирическую драму до высот истинно трагических. «Бо Ба Бу» (Узбекистан/Италия/Франция) немногословен и скуп на краски. Здесь действительно нет нужды в лишних словах. Вот пустыня, вот белая, ослепительно красивая, женщина, потерявшая память после авиакатастрофы, вот два пастуха, нашедшие ее. Треугольник, образующийся сам собою, губителен для всех. По сути, безмолвная Ба рушит привычный уклад, которым Бо и Бу живут испокон веков, как жили сотни поколений до них. Пробудившиеся желания ведут к безумию; в пыльный пустынный рай приходит смертный грех. Уже никто здесь не будет знать покоя, и избавиться от прекрасной Ба, убив ее — единственный выход. Сама сцена убийства, решенная как причудливый ритуал, — настоящее столкновение цивилизаций, символ вечного притяжения-отталкивания Запада и Востока. Смерть выглядит лишь как продолжение роковой немоты, захватившей героев. Но даже со смертью Ба привычный порядок не будет восстановлен — ибо грехопадение уже произошло.
Притча Хамраева и стала безусловной вершиной «Ликов», бросив на них отсвет вечности. Наверное, у любви на экране — миллион лиц. Необщее выраженье дается нелегко и немногим. Фестиваль лишь подтвердил это. И, наверное, справедливо, что из всех историй правдивой, настоящей, своей признаешь только одну — ту, что глубже любого несчастья.
