Десять лет назад я, припоминаю, серьезно перечислял фамилии, названия произведений и старательно объяснял, чем они могут заинтересовать человека, до сих пор не прочитавшего ни одного украинского романа. Даже прибегал к параллелям: вот роман Феодосия Рогового «Свято останнього млива» своей проблематикой намного опередил аналогичные по тематике и значительно более известные на то время произведения Валентина Распутина и Юрия Бондарева. Пять лет назад отвечать приходилось значительно обстоятельнее, прибегая к мировым параллелям — понадобились фамилии Джойса, Фолкнера, Пруста. И, наконец, ответ двухлетней давности приобрел форму едва ли не философского трактата: мол, в современной литературе существует множество стилей и техник, разнообразных и иногда оппозиционных друг другу эстетических школ и концепций. Тот же окололитературный man внимательно выслушивал меня и, как будто иллюстрируя известный анекдот «чукча не читатель, а писатель», предлагал послушать свои давние, честно говоря, откровенно графоманские поэтические опыты. К счастью, его поэтический фонтан иссяк еще в молодые годы, похоже вообще вместе с интересом к литературе. А впрочем, он регулярно продолжал допрашивать меня о литературных новинках, абсолютно точно ничего из рекомендованного не читая.
Не узнаваем ли этот тип? Уверяю вас, его можно встретить ежедневно — в каждом кафе, на каждой литтусовке.
Автору этих строк нужно было почти случайно попасть на одну из множества в наше время конференций по проблемам постмодернизма, чтобы наконец найти объяснение удивительному феномену распространенности таких персонажей в современном культурном бытии. На этой конференции господствовал дух просветительства и самого рафинированного интеллектуализма; произносились доклады, понятные только посвященным в философскую, историческую и теологическую проблематику; велись иногда острые до грубости дискуссии. Сознаюсь, в одной из них и я сцепился с одним почтенным коллегой, доказывая, что давнишнюю войну идеологий и эстетик нынче заслоняет война текстов, а наиболее характерной чертой писателей-постмодернистов является страх перед жизнью. И, возможно, мощным фактором творчества может быть преодоление этого страха.
Вернувшись в родной город и зайдя в традиционное кафе, я встретил здешних писателей, которые наперебой рассказывали об этой конференции, проявляя такую осведомленность о ее кулуарных событиях и дискуссиях, что я растерялся. Казалось, мне было известно намного меньше, нежели тем, кто на ней не побывал. Это настолько меня поразило, что, когда подошел традиционный окололитературный man с традиционным вопросом, что же новенького можно почитать из современной украинской прозы, я едва ли не раздраженно ответил, что за любую информацию нужно платить...
