Польский режиссер Малгожата Шумовская (26 февраля 1973, Краков) — любимица Берлинале: в 2013 году получила приз «Тедди» от ЛГБТ-жюри за фильм «Во имя...», а в 2015-м — «Серебряного медведя» как лучший режиссер за «Тело». На этот раз она привезла трагикомедию под провокационным названием «Рожа» (Twarz) — о Яцеке, сельском красавце, который в буквальном смысле потерял лицо: стал чудовищем после падения во время строительства рекордно высокой статуи Христа. От него отворачивается невеста, родная мать считает одержимым дьяволом, дети дразнят на улице.
Шумовская придерживается либеральных, секулярных убеждений, и ее намерения быстро становятся очевидными: высмеять догматичную католическую мораль, патриархальные местечковые обычаи, безудержное потребительство. Она показывает простой народ во всей непривлекательности его простоты — от пролога с «голой» распродажей в супермаркете до ксенофобских анекдотов за обедом; не щадит также клир — чего стоит сцена исповеди, в которой священник в деталях расспрашивает молодую грешницу о подробностях греха. И, хотя здесь немало боли, «Рожа» все-таки смешной фильм. Смешной и злой.
После фестивальной премьеры Шумовская встретилась с прессой.
— Давайте начнем с самого начала — со сцены в супермаркете, которой открывается фильм. Это аллегория на капитализм в Польше?
— Возможно, это своего рода аллегория на то, что происходило в Польше после 1989 года; это о жажде материальных благ, жажде денег. Возможно, в новом поколении это изменится, но подобные стремления пока существуют в нашей стране. У нас популярны ролики на YouTube, где толпа бежит в магазин, где идет распродажа чего-то, например, «кроксов» в «Лидл» или кошельков в «Бедронце». Люди словно безумеют. Это знак, это голод, который у нас до сих пор существует. Боюсь, я и сама такая.
— Операторская работа в ваших фильмах невероятная. Расскажите немного о ней.
— Михал Энглерт не только оператор, Миша — мы называем его Мишей — еще и сценарист. Мы с самого начала работали вместе. И, на мой взгляд, то, как мы сняли Twarz, связано с польским ландшафтом, с польской живописью эпохи романтизма. А еще мы хотели сделать фильм, который чем-то был бы похож на сказку, не просто крайне реалистичный, а фильм-метафору современной Польши, и не только ее, ведь, кажется, подобная ситуация господствует сейчас во многих странах. Но мы не хотели делать публицистическое кино, с ноткой журналистики. Мы стремились создать что-то, я бы сказала, более символичное, и в то же время с иронической ноткой, не тяжелое. Именно поэтому избрали специфический способ съемки.
— Если говорить о съемках, то следует вспомнить также грим исполнителя главной роли, Матеуша Костюкевича...
— Он переигрывал, чего я, как режиссер, не люблю. Но маска это остановила, благодаря ей все сосредоточивалось в глазах, а это очень интересно. Ежедневно часа четыре тратились только на грим. Это было крайне изнурительно. А еще с этим связана одна смешная история, потому что мужчина, изготовивший эту маску в Лондоне, сказал, что носить ее актеру можно дольше всего семь часов в день. А мы в Польше снимали по пятнадцать часов в сутки, и соответственно, Матеуш по пятнадцать часов ходил в ней. Они не могли в это поверить. Знаете, типа «только поляк способен на такое».
— В сюжете много насмешек над сельской общиной, над религией. Вы не думаете, что фильм станет скандальным в Польше?
— (Смеется.) Не знаю. Очень трудно предусмотреть. Возможно, первая сцена покажется несколько, я бы сказала, противоречивой, а может, не только она, но мы сняли этот фильм с большой нежностью. Мне нравятся мои герои. Я не осуждаю их, не насмехаюсь над ними. Что я делаю — показываю все как есть в Польше, особенно в провинции, где люди живут именно так. Парадокс в том, что они счастливы и гордятся тем, что так живут. Католическая церковь до сих пор имеет очень большое влияние у нас. Думаю, это может быть проблематичным, но на мой взгляд, поляки в основном такие — они иногда слишком нервно реагируют на критику своего общества. Мы же видим, что происходит сейчас в политике. Все указывает на проблему: мы не терпим критику. А я затрагиваю эти вопросы. Я считаю, что это моя обязанность.
И наш герой в начале был одним, и совсем другим во второй части фильма. Суть именно в этой разнице, в иначести, в том, что общество иногда боится «иных». Это то, что я хотела показать.
— А что вы имели в виду, вводя мотив с его «сатанизмом»?
— Мы использовали это как своего рода шутку, потому что очень часто польские священники говорят что-то наподобие: «если слушаешь «металл», тебя Бог накажет».
— Изображение экзорцизма в фильме действительно интересно. Говорят, что в Польше на протяжении последних нескольких лет целый бум в этой отрасли. Могли бы вы рассказать об этом немного детальнее? А еще о сцене, где свекровь боится, что ее невестка может родить детей, которые будут выглядеть так же, как и главный герой. Насколько распространены такие взгляды в Польше или вы преувеличили?
— Преувеличила ли? Нет. Мы провели исследование, и количество обрядов экзорцизма, которые проводятся в Польше ежегодно, нас шокировало. Я сейчас не назову эти цифры, но вы можете погуглить, думаю, найдете немало примеров. Это очень популярно, количество священников-экзорцистов в Польше растет. Немного смешно, но так оно есть — люди верят в экзорцизм, в подобные ритуалы, это какое-то безумие. Можете поискать на YouTube — там выкладывают видео, снятые на айфоны. Пользуются айфонами, чтобы снимать на видео обряды экзорцизма, понимаете? Поэтому здесь я не преувеличила. Другой вопрос — что женщина боится, что дети родятся с такими же лицами — да, такое иногда случается. Некоторые люди не имеют образования и в самом деле верят в такие странные комбинации.
— Мы говорили о возможном восприятии фильма в Польше, а вот мне интересно, кто даст деньги на ваш новый фильм?
— (С улыбкой.) Германия. Я рассчитываю на немцев, но если честно, я немного волнуюсь, ведь никогда не знаешь, как будет. Большие изменения происходят в польской киноиндустрии, но они происходят только теперь, и трудно сказать, что именно они принесут. Я думаю, фильм создаст определенное напряжение в Польше, и консервативному крылу он не понравится. Но я рассчитываю на то, что еще останется пространство для свободного и откровенного кинематографа. Посмотрим, что принесет нам следующий месяц, следующий год. Это все, что я могу сказать.
— В этом фильме заметна идея кризиса личности. Когда вы писали сценарий, вы думали об этом?
— Да, мы говорили об этом — о личности, о ее потере, о связанных с личностью проблемах в таких странах, как Польша. Ведь Польша очень отличается от, скажем, Франции, потому что в ней еще достаточно молодая демократия, — только двадцать пять лет, это немного — а ментальность очень структурирована тем, что произошло в прошлом. Люди даже не знают, с какими ценностями себя идентифицировать. Очень трудно найти зеркало для общества, трудно найти баланс. К тому же сейчас в Польше появляется новая прослойка общества — средний класс. Возможно, мой следующий фильм будет о нем, ведь сейчас на перепутье. Они даже не знают, католики они или нет; привязаны они к церкви или нет; привязаны они к своим традициям или к европейским — это и есть проблема личности, я бы сказала.
— Еще относительно восприятия иных. В «Роже» герои чуть ли не насмехаются над мусульманами, над рома. Разве Польша не теряет свое лицо из-за этого фильма?
— Я так не думаю. Она не теряет лицо, потому что это предубеждение. Я говорю о людях с определенной нежностью, я не осуждаю их. Такого рода поведение случается в каждом обществе, не только в польском. Но моя своего рода обязанность — показать современную Польшу со всеми проблемами. У нас проблемы с другими, мы очень боимся неизвестного, так почему бы не показать это? Но я не обвиняю польский народ за его шутки. Очень многие люди шутят таким образом, и это нехорошо. Но польское общество сильное.
— Можно ли сказать, что судьба главного героя является обобщением судьбы людей с ограниченными возможностями, или он существует для того, чтобы провоцировать реакцию окружающих? Ведь для большинства зрителей это абсолютно новое измерение.
— Мы сделали так преднамеренно, это точно. Мы сосредоточились на том, как окружающие реагируют на него, а не на самой его истории. Именно это мы и хотели донести до зала.
