Театр у зрителей, вполне справедливо, ассоциируется с актером. Более искушенные театралы выделяют работу режиссера, художника, композитора. А профессионалы знают, что успех спектакля в значительной степени зависит от профессионализма и преданности людей, которые одевают, освещают, придают характер и голос образу постановки — то есть осуществляют замысел ее авторов. Зритель видит их работу, но не их самих. Когда на сцене все хорошо, начинает казаться, что все возникает, делается, складывается само собой...
Зоей Ивановной ее называли только в официальных или конфликтных обстоятельствах. А так все занковчане — ровесники и младшие — Коноваленко, Зоя, Зойка… Она же любила, когда говорили Зоечка. Наверное потому, что с детства редко чувствовала ласку, росла больше вне семьи, формировалась средой, в которую попадала, и собственным, часто горьким, опытом. После сельской школы в Ростовской области, Зоя продолжила учиться в селе на Львовщине, где работала учительницей старшая сестра. Языковой барьер преодолевала самостоятельно: от полного непонимания, о чем говорит учитель — к сознательному восхищению родным украинским. В Театре им. М. Заньковецкой легкая, пластичная, открытая, как ребенок, выпускница хореографического отделения культпросветучилища прижилась сразу. Азартно впитывала новую информацию, пыталась соответствовать требованиям. Покровителей, опекунов, протекций не имела, поэтому с юности жила по правилу: того, что умеешь, никто не заберет…
К работе помощника режиссера (ответственного за должное соблюдение каждого элемента представления: от технического до творческого) Зоя Коноваленко относилась по собственным завышенным критериям, в которых должностные обязанности составляли едва ли десятую часть. Кроме режиссерской партитуры, она знала световую, монтировочную, реквизитную, звуковую… и все остальные составляющие каждой постановки. Ориентировалась в театральном производстве как рыба в воде, кто угодно обращался с любым вопросом и всегда получал точный ответ. А когда не спрашивал, все равно знал, что «страхует» Зоя, значит, все будет хорошо.
— Зоя, какой вариант мы вчера оставили? — и она в деталях воссоздает, напоминает режиссеру одно из десяти репетиционных решений данной сцены. Или заболел актер, Зоя подсказывает, кто знает текст, хотя не играл, и сколько репетиций ему нужно, чтобы спасти спектакль... Изменились монтировщики, и Зоя — гарантия, что оформление будет установлено в изначальном виде, ни на 20 сантиметров иначе. Она может сделать прическу, помочь одеться, установить мебель, адаптировать оформление к другой сцене, сыграть эпизодическую роль или выйти в массовке. Но главнойй была особенная способность фиксировать постановку целиком, ощущать и понимать ее, начиная с тончайших жанровых нюансов, установленных режиссером, до самых ненадежных звеньев техники сцены. Эта способность, удерживать весь художественный и конструктивный рисунок спектакля в органическом единстве, была у пани Зои фантастической, не зависела ни от чего: самочувствия, настроения, собственных предпочтений, и даже от времени. Через многие годы, по своим заметкам и по памяти, Зоя могла скрупулезно воссоздать спектакль, которого уже давно нет в репертуаре. Она была сокровищем для серьезного театроведа.
С нею любили работать абсолютно все заньковчанские режиссеры, и когда могли — выбирали Коноваленко. Приглашенные на постановку мастера, в течение первой репетиции видели, что имеют дело с первоклассным специалистом, и если случалось повторное приглашение, сразу оговаривали присутствие Зои Коноваленко в постановочной группе. Ни один режиссер при ней не чувствовал себя беспомощным, знал что может изменить ситуацию на сцене в любой момент, безразлично, во время представления или на репетиции, чувствовал себя защищенным.
Незаменимый заведующий труппой Юлиан Григорьевич Турчин, в случае чего, тоже мог быть спокоен, что работа коллектива будет ритмично организованной: репетиции, параллельные одновременные спектакли, вводы новых исполнителей, замены в репертуаре, выезды, премьеры, творческие встречи, и в то же время — ежевечерние спектакли — все пройдет должным образом. Приглашенные хореографы, иногда именитые, ставили к постановкам танцы и шли заниматься своими делами, а наша Зоя оставалась: на общественных началах сохраняла первичный рисунок, занималась репетиторством, вводила новых исполнителей, и часто приспосабливала «показательное выступление» балетмейстера к замыслу режиссера-постановщика, практически ставя другую хореографию.
Она знала, что у кого болит сегодня и какие проблемы дома, кто работает искренне и кто «отрабатывает», и кто творчески недогружен или недооценен. Ей поверяли свои депрессии и минутные истерики, люди приятные и малосимпатичные перекладывали на нее свои боли. Никогда никого не предала, никем не пренебрегла. Головную боль снимала руками за несколько минут, душевную — постоянно и всегда. Кому только она не делала уколов! Ее дом тоже был в театральном доме, и никогда не закрывался для страждущих, странствующих и голодных. Постный семейный обед, был или нет, делился на своих и чужих поровну. На работе и дома, сутками окруженная толпой людей, страдала, но продолжала жить как жила.
Но любили Зою не все, потому что могла быть резкой, «неудобной». Простейшим способом вызывать ее на конфликт была несправедливость к кому-либо из творческого или технического состава. Причем, почти никто из тех, кого защищала, об этом не знали. К своему ремеслу относилась вполне трезво, без иллюзий и надежд, иногда грустила, но на справедливость относительно себя никогда не рассчитывала. Еще три года назад можно было поймать нашу Зоечку за кулисами, и глядя в ее зеленые глаза, пожаловаться на что-нибудь... Время идет, а забыть Коноваленко — нашу маленькую хозяйку сцены — нельзя. Кажется, что вот-вот она появится в театре и сразу заньковчане почувствуют, что спектакль под ее опекой пройдет хорошо.
